, – сказал Рико и притянул меня к себе. – Meine Frau[66].
У меня от гордости тепло разлилось по всему телу. Он представил меня как свою супругу. Что бы там ни было, а мы поклялись быть вместе, пока смерть не разлучит нас.
Фриц посмотрел на меня, потом на Рико.
– Frau? – переспросил он и нахмурился.
А потом затараторил так быстро, что я за ним не поспевала. Но я хорошо расслышала имя Карина. Он несколько раз его упомянул и все время добавлял при этом Verlobte, то есть невеста.
Рико морщился каждый раз, когда слышал ее имя.
– Nein. Nein[67], – говорил он и тряс головой. – Я не люблю Карину. И она это знает.
Рико явно хотел сменить тему разговора.
Он повернулся ко мне и сказал:
– Фриц, как и я, из Радебойля. Он учился в одном классе с моей сестрой Иоганной.
Фриц рассказывал Рико о том, что творится дома: с продуктами перебои, пограничный контроль ужесточили, коммунистическое правительство уничтожает частный бизнес. У меня начали дрожать руки от нехорошего предчувствия. Фриц вторгся в наш маленький пузырик, где мы жили спокойно и счастливо, и я была уверена, что он прячет в кармане иголку.
– А моя семья? – Рико шагнул вперед и отпустил мою руку. – Мастерская отца в порядке? Как мама? А Иоганна, у нее все хорошо?
– Так ты ничего не знаешь?
– О чем? Что тебе известно?
Фриц посмотрел себе под ноги и почесал в затылке:
– Твой отец… у него был инсульт. И он… он…
– О господи! – Рико схватил земляка за руки. – Он жив? Говори!
– Да, когда я уезжал, герр Краузе был жив. Но он стал другим человеком. Так что теперь его автомастерскую наверняка отберут и национализируют. Если уже не отобрали. Это вопрос времени.
Мы бегом помчались на почту. Рико уже несколько недель не звонил домой. Его семья ничего обо мне не знала, он вообще не посвящал родных в подробности своей жизни. Мы с головой погрузились в свою любовь, и все прочие люди на земле казались нам лишними. После этой встречи мы осознали, какими были эгоистами.
Рико три часа пытался дозвониться в мастерскую отца. Я стояла рядом, растирала ему напрягшиеся плечи, приносила воду в бумажных стаканчиках и слушала, как он ругает себя на чем свет стоит. Наконец его соединили. Телефон прозвонил один раз. Мы затаили дыхание. Второй.
– Krause Autoreparatur[68]. – Я стояла, прижавшись к мужу, и слышала, что ответила женщина на том конце провода.
– Иоганна, это я, – сдавленным от волнения голосом сказал Рико.
Рико и его сестра беседовали на немецком. Они говорили очень быстро, это был сплошной поток вопросов и ответов. Как пулеметная очередь. Я снова ничего не понимала, только изредка на меня, как из засады, выскакивали отдельные фразы.
– Komm nach Hause.
– Du musst.
– Wir brauchen dich.
Возвращайся домой.
Ты должен.
Ты нам нужен.
Когда мы вышли из здания почты, мой прекрасный мир вдруг стал уходить у меня из-под ног. Рико посадил меня на край бетонного фонтана виллы Руфоло.
Он взял мои руки в свои и стал рассказывать о том, что его отец в тяжелом состоянии.
– У него отнялась вся правая половина. Он даже ложку держать не может, не то что гаечный ключ. Он не способен говорить и целыми днями сидит в кресле-каталке. Мама кормит его, купает, как малое дитя. Иоганна говорит, что они совсем с ним замучились.
Рико отвернулся, а я массажировала ему спину, пока он не собрался с силами, чтобы продолжить:
– Иоганна старается удержать мастерскую на плаву. Но как? Она же ничего не понимает в ремонте автомобилей. Ее муж пытается ей помогать, но они скоро потеряют семейное дело. Представители властей уже два раза к ним приходили. Они давят на сестру, да и на маму тоже. Хотят знать, где я и почему не возвращаюсь домой. Все сроки уже давно прошли. Они угрожают Иоганне. Говорят, если я в ближайшее время не объявлюсь, мастерскую национализируют.
Меня бросило в дрожь. Если Рико не вернется, их семейный бизнес, который основал и так любил его отец, заберет государство.
– Мы должны ехать, – тихо сказала я. – Прямо сейчас.
Рико покачал головой:
– Нет. Мой дом здесь, с тобой. В Италии.
Но я понимала, к чему это может привести. У Рико доброе сердце, он потом всю жизнь станет корить себя за то, что не помог родным.
– Семья должна быть на первом месте. Ты сам мне говорил. Мы поедем. Ты будешь работать в мастерской, пока твой отец не выздоровеет.
Рико набрал побольше воздуха, задержал дыхание и выдохнул. Он ссутулился, как будто принятое решение тяжелым грузом легло ему на плечи.
– Ты права, я должен поехать. – Рико посмотрел мне в глаза. – Но только один.
Я вскочила на ноги:
– Я твоя жена. Я должна сопровождать mein Ehemann.
– Восточная Германия не курорт!
Рико еще никогда не говорил со мной таким резким тоном. Я часто заморгала, чтобы не расплакаться. Он это заметил и смягчился.
– А ты пока поживешь у родителей в Треспиано. – Рико с нежностью погладил меня по щеке. – Я люблю тебя, Поппи, и всегда буду любить. Но сейчас каждый из нас должен на время вернуться домой. Как только отец поправится, я снова приеду к вам, но на этот раз уже не как соискатель твоей руки, а как твой муж. И синьор Фонтана ничего не сможет сделать.
Рико старался говорить уверенно, но глаза его потемнели от боли. Мне хотелось облегчить эту боль, однако я была слишком эгоистичной.
– Нет, я не смогу без тебя жить, – заявила я.
– Ты всегда будешь со мной, – шепотом сказал Рико и поцеловал меня в лоб. – Я вернусь и построю для тебя большой дом. У нас родятся дети. Такие же красивые, как и ты. Они будут жить в свободной стране. – Он взял мое лицо в ладони. – А на твой восьмидесятый день рождения мы поднимемся по ступеням кафедрального собора в Равелло. Обещаю.
В тот вечер я достала его старый кожаный чемодан, потом сняла со шкафа банки с монетами, которые были нашей копилкой, и удивилась, какими они стали тяжелыми. Еще несколько лет – и мы могли бы купить маленький домик, о котором давно мечтали.
Рико вошел в комнату, как раз когда я укладывала банки в чемодан.
– Нет. – Он открыл первую банку и, отсыпав себе ровно столько, чтобы хватило на дорогу, вернул ее мне. – Тебе понадобятся деньги на билет до Флоренции.
Мне стало страшно.
Что ждет меня дома? Я не сомневалась в том, что Роза будет на моей стороне. Но отец меня возненавидел. Да и мама наверняка сделает мою жизнь невыносимой. Но даже возвращение в Треспиано было легкой прогулкой по сравнению с тем, через что предстояло пройти Рико.
Когда он вышел из комнаты, я взяла из банки деньги на билет и на покупку кое-каких необходимых вещей. Остальное ссыпала в конверт и вложила туда же записку.
Возвращайся целым и невредимым. И знай, что я люблю тебя и, пока мы будем в разлуке, стану молиться за тебя. Я буду тосковать по тебе каждый день, каждую минуту, каждую секунду.
Я решительно вытерла слезы. Я старалась держаться уверенно, но на самом деле до смерти боялась за Рико. Потом липкой лентой я приклеила к записке свою самую счастливую монетку – ту, которую нашла на ступенях собора.
Мы непременно очень скоро увидимся. Но если что, не забывай: в мой восьмидесятый день рождения мы должны вместе подняться по ступеням собора в Равелло.
Наш последний закат мы провожали, сидя на крыше. Медленно потягивали вино, пока небо из темно-оранжевого не стало черным. На следующее утро я помогла Рико закончить паковать вещи. Я чувствовала себя опустошенной. Заворачивала в вощеную бумагу хлеб с ветчиной, а слезы так и лились из глаз. Вдруг его арестуют на границе или когда он вернется домой? Отправят в тюрьму, будут бить?
План у Рико был такой.
До границы Италии он доедет на поезде, а дальше – на велосипеде или на машине, если какой-нибудь добрый человек согласится его подвезти. У Рико сохранился обратный билет с открытой датой, который он купил почти два года назад и которым никогда не думал воспользоваться. В Западном Берлине он по этому билету сядет на поезд и вернется в Восточную Германию, в тюрьму, которая когда-то была его домом.
Понятное дело, его будут допрашивать на границе, станут над ним издеваться, требовать, чтобы он рассказал, где был все это время. Но разумеется, в конце концов ему разрешат вернуться в изолированную от мира Восточную Германию.
– Их задача – удерживать людей в стране, – объяснял мне Рико, – а не выпускать. Потому что кто же в здравом уме решит вернуться в ГДР? Я напишу тебе, как только приеду в Радебойль.
– Там тебя уже будут ждать мои письма, – пообещала я.
– Нет, сперва подожди, пока не получишь от меня первую весточку. – Рико поцеловал меня в нос. – А потом уже пиши хоть каждый день.
– Но почему я должна ждать?
– Власти вскрывают почту, читают письма, иногда даже уничтожают их. Если они перехватят твое послание, то сразу поймут, что я предпринимал попытку бежать из страны. И тогда мне придется за это поплатиться.
Меня всю передернуло, когда я представила, как моего мужа избивают пограничники.
Рико достал из кармана маленький перочинный ножик, встал на стул и вырезал на стене над дверью нашей спальни:
Мы выбираем любовь.
ПФ + ЭК.
Мы отошли на пару шагов и прочитали эти простые слова. Я упала в объятия мужа, мне в тот момент хотелось умереть.
Я могла бы уговорить его остаться, и он бы пошел мне навстречу, я всей душой в это верила. Но вспомнила, как однажды Рико сказал мне: «Кровь родная – не водица». Нельзя заставлять человека выбирать между долгом и чувством.
Впервые в жизни я осталась совсем одна. Мой поезд уходил в четыре, так что у меня было время собраться, но я не могла себя заставить сделать это, у меня просто не было сил. Я бесцельно бродила по квартире: казалось, будто меня выпотрошили, вынули из меня душу, осталась лишь пустая оболочка.