Люси поправляет сумку на плече:
– Удачно тебе поговорить с Розой.
– Спасибо, – благодарю я. – А тебе рассказать родителям о Софии.
Она кивает и втягивает воздух сквозь зубы:
– Старушка Кэрол кирпичами обделается, как узнает.
Бедная кузина! Больше всего на свете она хочет получить одобрение родителей. Но разве все мы хотим не того же?
– Я могу пойти с тобой, так сказать, для моральной поддержки.
Люси слабо улыбается:
– И почему я думала, что ты размазня? – Она наклоняет голову набок и притворяется, будто внимательно меня разглядывает. – Подожди-ка… наверное, из-за мятых брюк цвета хаки? А может, из-за гнущихся очков?
Я хлопаю ее по руке:
– Очень смешно.
– В любом случае спасибо, – говорит Люси. – Но я и сама разберусь.
– Не сомневаюсь. – Я смотрю на пролетающий в небе самолет. – А знаешь, вообще-то, тете Кэрол не из-за чего особо расстраиваться. Ты ведь просто решила наконец-то последовать ее совету.
– Это как?
– Помнишь, мама объяснила тебе, восьмилетней девочке, как снять проклятие? – Я стараюсь говорить серьезно, но сама чувствую, что вот-вот не выдержу и засмеюсь. – Вспомни первое правило Кэрол. Как оно звучало?
– «Никакого футбола!»
– Верно. А дальше?
Люси озадаченно смотрит на меня, однако уже через секунду хохочет как сумасшедшая. И я тоже.
– А ведь точно: «Держись подальше от этих противных мальчишек!»
Устало тащусь по знакомой лестнице и вхожу в Эмвилл. В нос ударяют ароматы молотого кофе и лимонного масла. На вешалке в прихожей висит бейсболка с вышитым логотипом «Кузумано электрик». Я трясу головой. Мэтт, как пес, который метит свою территорию: пришел забрать толстовку и оставил вместо нее бейсболку.
– Эй, Царапка, ты где?
Я кладу на стол в кухне холщовую сумку и замечаю записку:
Добро пожаловать домой, Эмилия!
Спасибо, что позволила пожить в Эмвилле. Я ТАК ПОЛЮБИЛА ЭТО МЕСТО. Царапка очень по тебе скучал, и я тоже. Мне столько всего надо тебе рассказать, но это не горит – сперва отдохни с дороги. Увидимся завтра на работе.
Чмоки.
Я улыбаюсь и прохожу в гостиную. Царапка спрыгивает с подоконника, потягивается и лениво идет навстречу, как будто всем своим видом хочет показать, что совершенно не скучал по мне.
– Привет, красавчик! – Я беру кота на руки. – Вот я и дома.
Но дома я себя не чувствую. Вспоминаю, как Поппи спросила меня накануне нашего отъезда в Европу: «А что, если ты на тридцатом году жизни вдруг поймешь, что выросла не в том месте?»
И все-таки – нет. Я всем сердцем полюбила Италию, но это была просто поездка. Мой мир – это Бенсонхёрст. Здесь Мэтт. У него налаживается бизнес. Это хорошее место для жизни, здесь я создам семью.
Дрожащими пальцами набираю сообщение:
Привет, я уже дома. По пиву?
Ответ приходит лишь через пять минут.
Извини, не получится. Я сейчас в «Финише», но как раз собираюсь уходить. Давай завтра вечером?
Я с облегчением вздыхаю и сразу чувствую себя виноватой.
Ладно. Так даже лучше.
Впервые после памятного объяснения в аэропорту Флоренции звоню Дарии.
– Ты вернулась.
Она и впрямь сказала это с облегчением или мне показалось?
– Да. – Я не решаюсь признаться в том, что скоро снова уеду. – Как у тебя дела? Как там девочки?
– О, все хорошо. – Сестра включает бесцветную интонацию, которую использует исключительно в разговоре со мной.
Я массирую висок.
– Послушай, насчет того, что между нами произошло…
– Да?
Она наверняка ждет моих извинений, но я вместо этого предлагаю:
– Давай забудем о недоразумении?
– Просто не верится, что ты это сделала, Эмми.
Я с трудом сдерживаю улыбку:
– Мне тоже.
– Ты где сейчас?
– У себя. Могу зайти к вам, если ты дома. – Я достаю из сумки двух фарфоровых куколок и чудесные перчатки для сестры, которые обошлись мне недешево. – У меня есть подарки для племяшек, да и для тебя тоже. – Я поглаживаю мягкую черную кожу. – Купила нечто особенное.
– Да, хорошо. Сестра Донни с девочками вот-вот вернутся. Они пошли за пиццей. Хотя… Давай ты лучше принесешь все завтра в пекарню? Ты же выйдешь на работу?
Ладно, не хочет меня видеть – не надо. Пойти, что ли, прогуляться?
В пабе «Финиш» меня встречают запахи попкорна и несвежего пива. Для вечера понедельника здесь прилично народу. Возле музыкального автомата две блондинки со смехом опускают в щель монетки. У бильярдного стола – четверо мужчин: трое стоят, опираясь на кии, а четвертый готовится загнать шар в лузу. Оглядывая паб, я понимаю, что неплохо бы подкрепиться. Замечаю у стойки синюю рабочую рубашку, и у меня екает сердце. Так и есть: Мэтт все еще здесь.
Медленно подхожу ближе. Он сидит ко мне спиной, одной рукой листает смартфон, а во второй держит кружку с пивом. Мне почему-то становится нечем дышать. Вот оно. С этим мужчиной я проживу всю свою жизнь, здесь, в Бенсонхёрсте. С ним спокойно. Он надежный. Веселый. Обаятельный. И главное, он любит меня. Так почему же я готова расплакаться?
Тихонько подхожу к стойке. Мэтт и не подозревает, что я стою сзади. Наклоняюсь, чтобы поцеловать его в шею, и чувствую запах одеколона «Эйвон», которым обычно пользуется дядя Винни. Отворачиваюсь, чтобы подавить приступ тошноты. Делаю глубокий вдох. Потом еще один. Ничего страшного, это всего лишь одеколон. Я привыкну. А еще лучше – подберу для него другой, по своему вкусу.
Ладно, вторая попытка. Облизываю губы. Наклоняюсь, но на этот раз стараюсь не дышать. Мои губы прикасаются к его шее.
Мэтт вскидывает голову и смеется.
– Привет! – Он разворачивается на табурете и слегка отстраняется. – Ой, Эмс, это ты?
Я улыбаюсь:
– Что, не узнал? Девочка та же, но очки другие.
– Ага. – Он смотрит куда угодно, но только не на меня. – Не ожидал тебя сегодня здесь увидеть.
Сажусь на соседний табурет и ставлю подарочный пакет на барную стойку:
– Это тебе.
У Мэтта звонит телефон, он быстро его проверяет и кладет на стойку экраном вниз.
– Ну же, – я подталкиваю к нему пакет, – открывай.
Он мешкает, потом достает из пакета шарф. Рука у него подрагивает: раньше я такого за нашим непробиваемо спокойным электриком не замечала.
– Очень красивый. Спасибо, Эмс.
– Ты как? В порядке?
Я заставляю себя взять его дрожащие руки в свои. Мне сразу становится неловко – такой интимный жест не про нас. Слава богу, это длится всего лишь пару секунд!
Мэтт высвобождает руки и хватается за кружку.
– Все отлично. – Он надолго прикладывается к пиву, потом трясет головой, как будто хочет, чтобы у него прояснилось в мозгах. – Как тебе Италия?
– Чудесная страна!
– А тетя Поппи?
– Она потрясающая! – У меня пересыхает во рту, слова застревают в горле. – Благодаря ей я кое-что поняла. – Делаю глубокий вдох. – И теперь готова принять взрослое решение.
Снова звонит телефон. Мэтт поднимает его всего на пару дюймов над стойкой и мельком смотрит на экран. Но для меня все происходит как в замедленной съемке, и я за долю секунды успеваю прочитать имя абонента: «Кармелла».
Заказываю еще один кувшин пива.
– Salute!
Мэтт улыбается, и мы чокаемся.
– Хорошо, что ты снова дома, Эмс. – У него розовеют щеки, и он трясет головой. – Ты и правда спокойно к этому относишься?
Я хлопаю его по плечу:
– Спокойно? Да я просто в восторге. Серьезно, Мэтт. И как я только проморгала? Ведь все к этому и шло. У вас сходные интересы, вы оба любите боулинг и крафтовое пиво. Кармелла такая милая, да и ты парень хоть куда. Давно надо было вас свести.
– Она всегда казалась мне ребенком. Но сейчас, на третьем десятке, разница в пять лет – полная ерунда.
– Ну конечно ерунда, – соглашаюсь я. – И ты выглядишь очень счастливым.
Мэтт секунду смотрит мне в глаза:
– Да. Не обижайся, Эмилия, но не мог же я ждать тебя вечно.
Я отворачиваюсь.
Он трогает меня за плечо:
– Серьезно. Я не подхожу тебе, Эмс. Хотелось бы – но, увы…
– И мне хотелось бы. – У меня срывается голос. – Кармелле очень повезло.
– Это мне повезло. – Мэтт улыбается, глядя в кружку. – Она понимает меня, Эм. С ней я… не знаю даже, как объяснить… рядом с Кармеллой я чувствую себя дома. Понимаешь, о чем я?
Меня буквально захлестывают эмоции, которых я в этот момент совсем не ожидала. Любовь. Радость. Облегчение. И еще, признаюсь, мне становится немного грустно.
– Да, конечно понимаю.
Я очень надеюсь, что однажды и сама испытаю нечто подобное.
Глава 51Эмилия
Когда я во вторник утром выхожу из дому, на улице еще темно. На шее у меня новый шарф, в руке – пакет с подарками. В парикмахерской дяди Дольфи горит свет. С каких это пор он стал открываться в шесть утра?
Трусцой подбегаю к парикмахерской и стучу в стеклянную дверь:
– Эй, есть кто? – Я вхожу; звякает колокольчик. – Дядя Дольфи?
В парикмахерской полный бардак. На полу в ряд стоят четыре картонные коробки, частично заполненные старыми фенами и полупустыми бутылками с шампунем. В голове мелькает мысль об ограблении. Но потом до меня доходит: хозяин заведения просто готовится к приходу внучки Люси.
В подсобке громко и ясно звучит музыка, а потом вступает голос певца. Я замираю на месте. Спустя несколько секунд всю парикмахерскую заполняет какая-то незнакомая ария: неистовая, нежная и невероятно печальная. Ничего подобного у дяди я еще не слышала. Закрыв глаза, я прижимаю ладонь к груди и начинаю раскачиваться в такт музыке.
Исполнитель, как это ни грустно, умолкает, и я открываю глаза. Дядя Дольфи наблюдает за мной, стоя в противоположном конце помещения. Он скрестил руки на груди, во взгляде одновременно любопытство и настороженность.
– Понравилось? – тихо спрашивает он.
У меня дрожит подбородок.