– Это ты сам сочинил, – говорю я, и это не вопрос, а утверждение.
– В семьдесят девятом году я арендовал студию, – смущенно признается дядя. – И записал свою оперу.
– А чей это голос такой красивый? – спрашиваю я, хотя сама уже знаю ответ. – Неужели твой?
– La mia[77], – кивает Дольфи.
Я бросаюсь к дяде, обнимаю его и срывающимся голосом говорю:
– Какая прекрасная музыка! Дядя Дольфи, найди продюсера и продай свою оперу. Еще не поздно.
Он берет меня за плечи и отступает на шаг. Потом вытирает большим пальцем мою мокрую щеку:
– Я затронул чьи-то чувства. И этого вполне достаточно. Больше мне ничего и не нужно.
Я открываю рот, чтобы возразить, хочу объяснить, почему он не прав, но дядя уже отвернулся и бросает в коробку старые щетки.
– Скоро тут вместе со мной будет работать Люси. Семейный бизнес перейдет к моей внучке. – Дядя Дольфи грозит мне расческой. – Если уж наметила дорожку к мечте, не сходи с нее.
Мы с бабушкой заняты на кухне делом: я раскатываю тесто и готовлю начинку для вишневого пирога, а она варит пасту и жарит перцы. О моей поездке Роза не обмолвилась ни словом. Она даже не сказала: «Добро пожаловать домой». И о Поппи тоже не спрашивает. Время от времени я поглядываю на бабушку и все думаю, как лучше начать разговор о примирении. У нее скорбное лицо, а никогда не исчезающая морщина между бровями, кажется, стала еще глубже. Я пытаюсь представить, какой Роза Фонтана была много лет назад. Она ведь когда-то искренне любила младшую сестру, она вы́ходила Паолину и специально приехала, чтобы помочь ей при родах Иоганны. Но у меня ничего не получается.
В десять в кухню впархивает Кармелла, моя милая кузина и новая девушка Мэтта. Она в рваных джинсах и кедах.
– Эмми! – Кармелла целует меня в щеку. – Потрясно выглядишь! Мне нравятся эти новые очки.
Я обнимаю и кружу кузину. Бабушка бросает в нашу сторону гневные взгляды, но я стараюсь не обращать на нее внимания.
– Я так счастлива за тебя!
Кармелла запрокидывает голову и набирает полную грудь воздуха:
– Мне даже не верится, Эмми! Мэтт такой душка. И как я прежде этого не замечала? Даже и не знаю, как тебя благодарить. Если бы ты не позволила мне пожить у тебя, если бы Мэтт не пришел за своей толстовкой, мы бы никогда…
Я не даю ей договорить:
– У вас бы в любом случае все получилось. От судьбы не уйдешь.
Кармелла надевает сетку для волос и достает из корзины фартук:
– Ну ладно, хватит обо мне. Я хочу все-все узнать о твоем путешествии. Тебе понравилось в Италии? Правду говорят, что в этой стране все мужчины – сплошь красавцы? И еда такая, что пальчики оближешь? А как насчет тети Поппи, она действительно со странностями?
– Это путешествие… оно все изменило, – отвечаю я. – А Поппи, она потрясающая…
– Silenzio! – прикрикивает на меня бабушка с противоположной стороны стола и шумно, со свистом дышит. – Я не желаю слышать об этой женщине.
– Бабушка, перестань, – пытаюсь вразумить ее я. – Она все та же младшая сестра, которую ты когда-то обожала. Поппи любящая и добрая, мудрая и веселая. Было бы просто замечательно, если бы вы с ней помирились, пока еще не поздно. Прошу тебя. Несмотря на все то, через что вам обеим пришлось пройти, она любит тебя.
Роза прищуривается:
– И через что же именно нам пришлось пройти? Что она вам с Лучаной наговорила?
– Поппи честно нам обо всем рассказала. Как вы жили в Треспиано и как она потом сбежала к Рико. Как ты выхаживала ее, когда нашла на лестнице без сознания. Как затем привезла ее в Америку. И даже про то, о чем она всю жизнь сожалеет: как пыталась забрать у вас с дедушкой мою маму.
Бабушка смотрит на меня так, будто хочет понять – правду я говорю или нет.
– Поехали вместе со мной в Равелло, – прошу я.
Я стараюсь держаться спокойно. Сейчас нужно взвешивать каждое сказанное слово. Не знаю, как это сделать, но я должна убедить бабушку в том, что это необходимо.
– У твоей сестры рак мозга. Она раскаивается в своем поступке. И очень хочет помириться с тобой. Повидайся с Поппи. Умоляю тебя. Пока еще не поздно.
Роза гневно раздувает ноздри.
– Эта женщина для меня давно умерла. Займись лучше делом, Эмилия. – Она отворачивается и перекладывает перцы на поднос из нержавеющей стали. – Ты и так слишком долго отдыхала.
Я сжимаю кулаки:
– Ты упрямая, как…
Бабушка резко разворачивается:
– Хочешь что-то мне сказать?
Сердце громко колотится в груди. Усилием воли я заставляю себя посмотреть ей в глаза. Медленно повторяю слова, которые она адресовала моему отцу, когда тот хотел, чтобы доктор осмотрел рану у меня на губе.
– Perché preoccuparsi.
Чего ради волноваться?
Бабушка целых десять секунд испепеляет меня взглядом, а потом решительным шагом выходит из кухни. Двери захлопываются у нее за спиной.
Кармелла стоит, прикрыв рот ладонью. А я молча разворачиваюсь и разбиваю яйцо о край миски, чертыхаюсь и вылавливаю скорлупу из теста.
Когда звонит дверной колокольчик, я все еще не могу унять дрожь в руках. Выглядываю из кухни в окошко. Миссис Фортино, как всегда по вторникам, заходит к нам в пекарню. Смотрится в зеркало. Папа втягивает живот. Бабушка шипит, как змея. Мне становится тошно.
– Ну прямо какой-то день сурка, – бормочу я себе под нос.
Кармелла смеется, но я подозреваю, что это нервное.
Снова звякает колокольчик.
Теперь это Любитель Канноли.
– Кармелла, – прошу я, – займись этим типом. В августе он шумно восторгался нашими канноли и, похоже, здорово запал на них.
Кузина выглядывает в окошко:
– Ага, точно. Он приходил на прошлой неделе. Тетя Роза заставила меня его встретить.
– Неужели? А меня так бабушка ему показать не захотела.
– Прикинь, она сказала ему, что я не только bella panettiere[78], но и bellezza[79]. – Кармелла смеется. – Как будто его волнует, красавица пекла канноли или уродина.
Наблюдаю за тем, как посетитель проходит к прилавку, и поворачиваюсь к кузине:
– Он пришел, чтобы встретиться с тобой?
– О черт, нет, конечно! Да я его вообще видела лишь один-единственный раз в жизни.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, срываю с головы сетку для волос и развязываю фартук. Выхожу из кухни с высоко поднятой головой.
– Эмми? – зовет меня Кармелла. – Ты куда?
Роза стоит за прилавком.
Увидев меня, злобно шипит:
– Возвращайся к работе.
И тут меня осеняет: бабушка никогда не хотела, чтобы я встретила свою любовь. Но почему? Чтобы вечно продолжать меня контролировать? Чтобы под рукой всегда была внучка, которая позаботится о ней, когда она станет беспомощной?
Роза сверлит меня взглядом, но мне плевать. Я выхожу в проход между прилавками. Мистер Канноли стоит возле кассы и подает Дарии кредитку. Костюм у него явно недешевый, а стрижка просто идеальная. Он мельком смотрит на меня.
Я подхожу ближе и протягиваю ему руку:
– Добрый день, я Эмилия Антонелли. Слышала, вы фанат моих канноли?
У него теплая рука и ухоженные ногти.
– Так это вы пекарь? – Он оглядывается, ожидая увидеть Кармеллу. – А я думал… в прошлый раз была другая девушка.
– Нет-нет, это я. Правда, семья хранит меня в строжайшем секрете – прячет от конкурентов.
Мистер Канноли оживляется:
– Похоже, у них это отлично получается. Рад знакомству, Эмилия Антонелли. А я Дрейк. – Он оценивает меня взглядом и достает визитку из дорогого бумажника натуральной кожи. – Непременно позвоните мне, за дюжину этих божественных канноли я готов пригласить вас на ланч в любой ресторан по вашему выбору. – Он пожимает мне руку и выходит из пекарни.
Двери закрываются, я смотрю на визитку.
«Дрейк ван Барен Третий». Ну и имечко!
С улыбкой убираю визитку в карман.
– Какого черта ты с ним заговорила?! – удивляется Дария.
Слышу свист нейлоновых чулок, оборачиваюсь и вижу бабушку. Она с перекошенным лицом решительно идет в мою сторону. Дышит с присвистом, как паровоз. Никогда еще не видела ее такой.
Роза возмущенно тычет в меня пальцем:
– Ты выставила меня лгуньей! Как ты могла! Теперь мы потеряли доверие выгодного клиента!
– Ты права. Мне не следовало так поступать. – Я делаю шаг навстречу бабушке. – Мне еще в августе, когда этот покупатель захотел познакомиться с пекарем, надо было выйти из кухни. Но я тогда вела себя как последняя дура, потому что ты здорово промыла мне мозги.
Роза машет рукой, чтобы я убиралась. У меня кровь стучит в ушах. Миссис Фортино с отцом стоят у меня за спиной и изумленно наблюдают за происходящим. Но я слишком зла: мне плевать, кто все это увидит и что обо мне подумает.
– Всю жизнь я, как дура, считала, что недостойна любви. Вы – несколько поколений Фонтана – выдумали какой-то дурацкий миф, а я в него поверила. Но на самом деле нет никакого фамильного проклятия. Его никогда не существовало.
Моя рука тянется к нижней губе, но я останавливаю себя и смотрю бабушке в глаза. Мой шрам здесь, на виду, и у меня хватает смелости не скрывать его.
– Столько лет из-за этого малюсенького шрама я чувствовала себя уродиной. Но теперь он, наоборот, делает меня сильной. Сколько ни старайся, ты меня все равно не сломаешь.
Бабушка беззвучно разевает рот.
– Эмилия! – пытается вмешаться отец.
Я поднимаю руку, чтобы он заткнулся:
– Я больше не позволю собой манипулировать. С меня хватит! Я возвращаюсь в Италию. И надеюсь, бабушка, ты тоже поедешь со мной. Сестра любит тебя. Она ждет, что ты простишь ее. Поппи хочет в последний раз с тобой повидаться.
Роза глумливо ухмыляется:
– Эта женщина – воплощение зла.
Я с трудом держу себя в руках:
– Нет. Твоя сестра добрая, она любит тебя и ждет прощения. Она намного лучше тебя. – Я марширую в кухню, на ходу вижу, как отец с открытым ртом провожает меня взглядом; в этот момент он похож на сбитую кеглю в боулинге. – А ты, – говорю я ему, – неужели ты готов всю жизнь так прожить – ходить на полусогнутых перед