Глава 53Эмилия
Равелло
Вечернее солнце окрашивает Салернский залив и крыши домов Равелло в розовые и золотистые тона. Даже не верится, что всего два дня назад я работала в пекарне в Бенсонхёрсте. А сейчас я здесь, сижу вместе с Люси, бабушкой и дедушкой на открытом воздухе и ем вкуснейшее жаркое из морепродуктов: тут тебе и моллюски, и сибас, и соус песто. Легкий бриз покачивает пламя полудюжины свечей. Моя бабушка Поппи в просторном халате лимонного цвета, а на шее у нее бусы, очень похожие на ярко раскрашенные пасхальные яйца. Парик расчесан, уложен и выглядит очень свежо, а сама она уверяет, что чувствует себя лучше некуда.
Люси потихоньку ворует моллюска из тарелки Рико, а я все думаю: стоит ли притворяться не пойми кем только ради того, чтобы нас полюбили? До того как отправиться вместе с Поппи в Италию, я даже не осознавала, насколько меня не устраивает собственная жизнь. Я могла бы до конца дней прозябать в Бенсонхёрсте и чувствовать себя более или менее счастливой. Но теперь я понимаю, что это все равно как постоянно ходить в прозрачной блузке и на шпильках. Если так уж непременно надо, то ладно, можно и потерпеть. Но, подчиняясь навязанному мне дресс-коду, я была бы на миллионы миль от себя настоящей. И думаю, кузина тоже со мной согласится.
Рико открывает вторую бутылку красного вина «Таурази ризерва», и Люси рассказывает о том, как она вывалила на головы родителям свои новости.
– Кэрол, естественно, выпала в осадок, а вот папа повел себя геройски. Кто бы мог подумать?
Рико улыбается:
– Самое ценное – стать свидетелем проявления человеческого достоинства.
Это звучит так по-немецки, что кузина недоуменно хмурится.
Поппи хлопает ее по руке и «переводит»:
– Рико хотел сказать, что твой отец совсем не такой высокомерный хмырь, каким ты его считала, и это очень здорово.
Мы все хохочем.
– Да? Ты это имел в виду? – Люси «дает пять» Рико. – И еще папа заявил, что старушка Кэрол непременно очухается, как только сможет встать на ноги.
– Возможно, – говорю я, а сама, не отрываясь, смотрю на Поппи, – твои родители и сами все знали и просто ждали, когда ты скажешь им правду.
У меня сердце часто колотится в груди. С того самого момента, как мы вчера приехали в Равелло, я не перестаю подкидывать в разговор намеки и жду, что Поппи признается мне, что они с Рико – мои родные бабушка и дедушка. Ну сколько можно скрывать правду? Наше время на исходе. И так уже сколько мы его потеряли.
Поппи, как будто не услышав намека в моей реплике, улыбается, отворачивается и смотрит на небо цвета манго.
– Я пятьдесят девять лет молила Бога об этом: еще раз увидеть закат в Равелло. А еще я мечтаю о закате в Тоскане. – Она поворачивается и смотрит в глаза Рико. – Прошу, развей часть моего праха в Треспиано, хорошо?
Рико гладит ее по руке:
– Все сделаю, как ты пожелаешь, mio unico amore.
Поппи вся так и светится от любви; она любит жизнь, но умирает. В это так трудно поверить. Эти двое заслуживают еще немного счастья. Мы все этого заслуживаем. Неужели она не хочет рассказать мне правду? Не хочет, чтобы я назвала ее бабушкой?
Рико поднимает бокал и, чтобы разрядить обстановку, произносит тост:
– За закаты… и, главное, за рассветы.
– Salute, – добавляет Люси.
Я дрожащей рукой чокаюсь со всеми и очень стараюсь не показать, как в глубине души расстроена.
– Доброй ночи, – говорит Поппи и встает.
Мне хочется закричать: «Постой! Объясни, почему ты все эти годы скрывала истину от меня и от моей мамы?»
Она уже почти ушла, и тут я не выдерживаю:
– Мы можем поговорить?
Поппи разворачивается, у нее в глазах вспыхивает искорка страха.
– Конечно, Эмилия, завтра мы обязательно поговорим. – Она машет нам рукой. – Пока-пока.
Я вскакиваю на ноги и заявляю:
– Я знаю, как все было на самом деле!
Время словно бы останавливается. Поппи очень медленно оборачивается. Смотрит на меня. Моргает: раз, второй.
Я делаю глубокий вдох и уже спокойнее спрашиваю:
– Но я хочу знать почему? Почему все именно так получилось? Расскажи мне. Прошу тебя.
Поппи прикладывает руку к груди, а Рико, сидя за столом, шепчет ей одними губами:
– Время пришло, mio amore.
Она смотрит на Рико, переводит обеспокоенный взгляд на меня, а потом разворачивается и исчезает на лестнице.
Слезы щиплют глаза, и я опускаю голову. Я так надеялась, что Поппи захочет меня признать. Рико теплой рукой растирает мне спину.
– Наша Поппи – принципиальная женщина, – поясняет он и тяжело вздыхает. – Боюсь, даже слишком принципиальная.
С лестницы доносится звук шагов, я поднимаю голову и вижу Поппи: она выходит на площадку на крыше, в руке у нее большой конверт из оберточной бумаги.
– Я хотела, пока Роза жива, сохранить это в тайне. Мне показалось, что так будет правильно. – Поппи смотрит на Рико. – Mein Ehemann несколько недель пытался меня переубедить. Пожалуй, он прав.
Она достает из конверта стопку скрепленных в верхнем правом углу печатных листов.
– Я написала это в гостинице, пока вы, девочки, гуляли по Венеции.
Я тяжело сглатываю:
– Так вот почему ты настояла на отдельном номере.
– Теперь ясно, – говорит Люси, – а то я думала, что ты надеялась замутить с каким-нибудь старичком.
Поппи в шутку хлопает ее по плечу и садится рядом со мной за стол:
– Помнишь, Эмилия, когда мы еще только планировали наше путешествие, я пообещала тебе рассказать про маму? И вот теперь ты наконец-то все узнаешь.
Я смотрю на заглавную страницу в стопке: «История Поппи: глава последняя, 1961 год».
Глава 54Поппи
1961 год, Италия – США
Рико не мог выбраться из-за Берлинской стены, и моей единственной поддержкой стала Роза. Без нее я бы просто сломалась. Это сестра заставляла меня каждый день вставать с кровати. Она выгуливала меня по рынкам и помогала заботиться об Иоганне.
Несмотря на крайне подавленное состояние, я продолжала кормить Иоганну грудью, а малышка не теряла аппетит и быстро набирала вес. Сестра проявила сострадание и перестала уговаривать меня отправиться вместе с ней в Америку. Она понимала, что это бесполезно, ведь, даже узнав о возведении Берлинской стены, я не захотела покинуть Италию. Я была уверена в том, что однажды Рико непременно вернется и, когда этот день настанет, я должна ждать его в Равелло.
Через месяц после родов, в понедельник утром, Роза наконец признала свое поражение.
– Ну что же, la mia sorella testarda, – сказала она, складывая выстиранное белье, – видно, никакая сила не способна заставить тебя поехать со мной в Америку. Ладно, тогда завтра мы собираем вещи: к концу недели ты должна вернуться в Треспиано.
– В Треспиано? Но зачем? Мой дом в Равелло.
Сестра резко развернулась, держа в руке пеленку:
– Нет, Паолина, я больше не могу помогать тебе с дочкой. Через десять дней я уезжаю в Америку, а ты будешь жить с родителями.
И тут мне стало страшно. Я была матерью-одиночкой без гроша в кармане, и выбора у меня не было. Я понимала, что без помощи родителей просто не смогу растить Иоганну. Но при мысли о возвращении на ферму мне становилось дурно.
– Как думаешь, мама будет сильно злиться? – спросила я, надеясь, что, несмотря ни на что, мои страхи окажутся напрасными.
– Sì. Думаю, что да. Но разумеется, не так, как папа. Он просто вне себя.
Я охнула:
– Ты что, все им рассказала?
– Прости, Паолина. Так получилось. Не могла же я до скончания века скрывать это от родителей.
Я посмотрела на малышку, которая в тот момент сосала мою грудь, и с надеждой произнесла:
– Они полюбят Иоганну, она же их внучка.
Роза покачала головой:
– Полюбят? Ее? Ох, сестренка, как ты можешь быть настолько наивной? – Она посмотрела на меня так, будто я несмышленыш, которому надо объяснять очевидные вещи. – Наша мама – гордая женщина. Ты и сама прекрасно это знаешь. Представь, какое это для нее унижение. Сначала дочь, вопреки родительской воле, сбежала с немцем. А через год она возвращается с внебрачным ребенком, и вся деревня об этом знает. Это разобьет ей сердце. Я-то всегда буду тебя любить, Паолина. Но вот мама? Боюсь, что нет.
У меня сдавило виски. О каком бы счастливом будущем я ни рассказывала своей малышке, сама я в тот момент в него не верила. Я представляла, как она, незаконная дочь шлюхи Фонтана, будет жить на ферме, презираемая бабушкой и дедушкой, как над ней будут насмехаться наши односельчане. И тогда я в первый раз почувствовала злость на Рико. Как он мог нас оставить? Как он мог предпочесть родителей жене и ребенку?
– Ну когда же он за нами приедет? – вслух спросила я.
– Рико не вернется, пойми уже наконец. – Сестра протянула ко мне руки, но я уклонилась от ее объятий.
– Ты не можешь этого знать.
– Коммунисты возвели вокруг Восточной Германии стену, Паолина! Какие еще доказательства тебе требуются? Ты больше никогда не увидишь своего Рико. Выкинь эту дурь из головы!
У меня слезы брызнули из глаз.
– Он меня любит. Он вернется, вот увидишь.
– О да, твой Рико оставит парализованного отца, – с сарказмом сказала Роза, – бросит пожилую мать и сестру, которые без него в буквальном смысле слова пропадут. Или, может, он рискнет собственной жизнью и попытается бежать через границу под пулями пограничников? И все ради тебя.
Я вдруг поняла, какой была глупой, и отвернулась.
Сестра притянула меня к себе.
– Ну-ну, успокойся, – шептала она и гладила меня по спине. – Уж тебя-то меньше других должен удивлять такой несчастливый конец истории. Ты младшая дочь семейства Фонтана и прекрасно знаешь, что никогда не выйдешь замуж.
– Но я уже замужем!
Роза как будто меня не слышала, она отступила на шаг и поправила мне воротник:
– А теперь пора возвращаться домой. Ничего, худо-бедно все образуется. Мама поможет тебе растить малышку Иоганну, как бы она к ней ни относилась. Ты станешь помогать папе в поле. Когда девочка подрастет, она тоже начнет работать на ферме. В общем, с голоду не помрете.