. Так, во лжи, проходил еще один день.
Не знаю, может быть, когда сестра узнала, что вряд ли сможет иметь детей, у нее в душе что-то надломилось. Или она настолько боялась потерять Альберто, что готова была пойти на все, лишь бы только удержать мужа… даже выдать племянницу за родную дочь? Или она действительно думала, что так будет лучше для всех нас?
Так или иначе, но к концу недели Роза перестала обещать, что во всем признается Альберто.
Она с грустью смотрела на меня и говорила:
– La mia sorella testarda, ну как можно быть такой эгоисткой? Разве ты не видишь? Я же стараюсь ради Джозефины. Теперь у нее будет полноценная семья: и мама, и папа, и любящая тетя.
– Но у нее уже есть мама!
– А что ты можешь ей дать, Паолина? Ты ведь потеряла рассудок от горя и хотела броситься за борт!
– Это неправда. Я бы никогда ничего подобного не сделала.
В тот вечер я наконец приняла решение. Когда Альберто пришел домой, я встретила его с Иоганной на руках. Он потянулся к малышке, но я отстранилась от него и заявила:
– Так дальше продолжаться не может. Мне очень жаль тебя разочаровывать, Альберто, но ты должен знать правду. На самом деле это не ваша с Розой дочь, а моя. И зовут ее не Джозефина, а Иоганна.
Он отпрянул, и лицо у него исказилось: бедняга был в шоке и не мог ничего понять.
– Роза? – крикнул Альберто. – О чем она говорит?
Казалось, прошел целый час, пока сестра не вышла из кухни.
Она смотрела только на мужа, а меня… меня тут как будто и не было.
– Бедная Паолина пережила настоящую трагедию, и у нее слегка помутилось в голове. Я тебе уже рассказывала, Альберто. Ей нельзя волноваться.
– Ничего подобного, я нормальная, и нечего из меня делать сумасшедшую.
Сердце бешено колотилось в груди, но я усилием воли заставила себя говорить спокойно. Я вкратце рассказала Альберто о том, что сама попросила Розу притвориться, будто она мать Иоганны.
Когда я закончила, он сочувственно посмотрел на меня и сказал:
– Нет, Паолина, ты ошибаешься, ничего этого на самом деле не было. Джозефина – наша дочь. Роза уже давно поделилась со мной радостным известием. Еще когда прислала мне письмо, которое я выучил наизусть. Она написала: «Мой дорогой, наша любовь приумножается. Скоро ты станешь отцом».
Я рухнула на диван, мне стало ясно, что все обстоит гораздо хуже, чем я думала. Письмо, которое я продиктовала для Рико, сестра отослала Альберто. Только сперва переписала его своим почерком. А Рико? Он вообще знал, что я беременна?
– Но это мои слова! – крикнула я, захлебываясь слезами. – Это письмо предназначалось Рико, а не тебе!
Зять тоже повысил голос:
– Хватит, Паолина! Я видел бейджик, который ты прикалывала к униформе, когда работала в галерее Уффици. Ты притворялась Розой. Но ты не Роза, понимаешь ты это? И Джозефина не твоя дочка, никакая она не Иоганна. Игры закончились, capisci?
– У Розы был выкидыш, – тихо сказала я. – Она потеряла ребенка еще в июне. Мне очень жаль, Альберто, но это правда.
– И какие у тебя доказательства? – Лицо Альберто раздулось и побагровело от ярости. – Если девочка твоя – покажи бумаги.
Мне стало дурно. Я вспомнила про фальшивое свидетельство о рождении, да и во всех документах, выданных американским консульством, моя малышка фигурировала под именем Джозефины Луккези. У меня даже молоко к тому времени закончилось. После родов мое тело восстановилось легко и быстро, как резиновое, только бедра сделались чуть шире и на животе остались две темные полоски. А вот Роза, наоборот, выглядела как недавно родившая женщина: дряблый живот и отвисшие груди.
Я посмотрела на сестру, только она одна могла подтвердить, что я говорю правду.
– Скажи ему, Роза, – взмолилась я. – Прошу тебя. Пришло время открыть правду.
– Да, – согласился Альберто, – слово за тобой, Роза.
Сестра побелела, у нее затряслись руки, и она сунула их в карманы фартука. В тот момент я презирала и даже ненавидела предательницу, но мне все равно было больно на нее смотреть.
Когда она наконец заговорила, голос ее звучал чуть громче шепота:
– Моя бедная сестренка, на самом деле это у тебя случился выкидыш. В тот день, когда я нашла тебя на лестнице.
Иногда мне казалось, что Альберто обо всем догадался. Но в те времена еще не было ДНК-тестов. Я умоляла их с Розой сдать кровь, чтобы мы узнали, у кого из нас какая группа, но Альберто и слушать меня не хотел. Он не сомневался в своем отцовстве, а заставить его я, разумеется, не могла. Правда, внешне моя малышка не походила ни на Розу, ни на Альберто. У нее была светлая кожа, а у них смуглая. Волосики у нее были мягкие и на солнце отливали золотом, а глаза, как и предсказывала Роза, постепенно стали карими, но при определенном освещении в них появлялись голубые искорки, словно бы таким образом моя дочка подавала знак о своем истинном происхождении.
Но для всех, кроме меня, Иоганна была Джозефиной Луккези, единственной дочкой Розы и Альберто.
Я обратилась за помощью к старшему брату и умоляла его выслушать меня; я не сомневалась в том, что Бруно встанет на мою сторону. Но он только посмотрел на меня с жалостью и достал из комода письма от мамы. Она в каждом письме подробно описывала беременность Розы, рассказывала, как у старшей дочери растет живот и как этому радуется вся семья.
– Я знаю, что твой ребенок погиб. Мне очень жаль. – Брат прижал меня к груди. – Но, Паолина, надо жить дальше.
Я оттолкнула его от себя с такой силой, что он, спотыкаясь, попятился назад.
– Они всё врут!
Бруно смерил меня тяжелым, как у отца, взглядом, решительно подошел к столу и достал с полки фотографию:
– Ты должна прекратить это, Паолина! Твое поведение всех пугает. – Он сунул мне в руку фотографию.
Это был тот самый снимок, который папа сделал в порту Неаполя. Счастливая Роза стоит на палубе теплохода и гордо демонстрирует родителям свою новорожденную дочь. А на обратной стороне надпись, сделанная маминым почерком: «Роза и Джозефина, 17 сентября 1961 года».
Я разрыдалась.
Бруно взял мое лицо в ладони:
– Тише-тише. Все хорошо. Ты еще родишь ребенка, он будет здоровенький и только твой. Игнацио до сих пор согласен взять тебя в жены. Представляешь, какая удача? Ты, младшая дочь семейства Фонтана, станешь первой, кто разобьет злые чары и обзаведется семьей!
Мне хотелось кричать от отчаяния. Никто мне не верил. Я возненавидела Америку. Я ненавидела Альберто. Сестра стала для меня чужой. Мы общались только в случае крайней необходимости, и каждый раз эти обрывочные разговоры заканчивались ожесточенными спорами. Чтобы не сойти с ума, я с утра до вечера хлопотала по дому – убиралась и готовила – и при этом постоянно взвешивала свои шансы на будущее.
О том, чтобы выйти замуж за Игнацио, не могло быть и речи. Я должна была забыть о своей мечте поступить в университет. Во-первых, у меня не было денег, а во-вторых, я никогда бы не бросила свою малышку.
Пока я живу с Розой и Альберто, я нахожусь рядом с Иоганной, но возможности стать ее мамой мне не дождаться никогда. Да, жить во лжи тяжело, но зато мы будем вместе, и я смогу помогать ей советом, участвовать в ее воспитании. Наверняка Рико поддержал бы меня.
Между нами установилась особенная связь, и это раздражало Альберто. Зять страшно злился, когда я называла малышку Иоганной или когда он видел, как она на меня смотрела, пока я пела ей песенки. Притворялся, будто не замечает, как она улыбалась, когда я целовала ее в пухленькую щечку, и весь багровел, когда девочка плакала и никто, кроме меня, не мог ее успокоить. Мое сердце было переполнено любовью. Мы с дочерью знали правду.
Альберто начал уставать от моего присутствия. Спустя месяц он устроил Розу продавщицей в лавку и настоял на том, чтобы она брала малышку с собой. Я не сомневалась, что он сделал это специально, чтобы разлучить нас с Иоганной. Когда стало ясно, что я не выйду за Игнацио, зять начал донимать меня разговорами о том, что пора бы уже подыскать себе жилье, и при этом предлагал варианты в других районах. Он ясно давал понять, что хочет жить с женой и дочерью, а я в их доме лишняя.
Я потеряла покой, у меня начались приступы отчаяния. Я понимала, что должна забрать свою дочь у Розы с Альберто, пока они не разлучили нас навсегда.
И тут я совершила ужасную ошибку, о которой потом сожалела всю свою жизнь. Я сбежала с Иоганной, совершенно не понимая, как и на что буду жить. Возможно, если бы не этот опрометчивый поступок, я могла бы остаться в жизни дочери, сняла бы квартирку неподалеку и со временем убедила бы Альберто в том, что не представляю никакой угрозы для его семьи. Но сделанного не воротишь.
Я сбежала с дочерью зимним утром, в выходной Розы. Альберто был на работе. Я подгадала момент, когда сестра ушла в ванную, схватила сумку с нашими вещами, взяла на руки укутанную в одеяльце Иоганну и выскользнула из квартиры.
Я села в первый попавшийся автобус и доехала до конечной остановки.
Надо ли говорить о том, что Гарлем в те времена был жутким местом. Но, что хуже всего, я переоценила свои шансы на самостоятельную жизнь. В результате спустя неделю я – без гроша в кармане и совершенно без сил – с заболевшей малышкой на руках вернулась в Бенсонхёрст. Я пришла к Бруно и умоляла его приютить нас.
Брат, пока подогревал молоко, рассказал, что Альберто выдвинул против меня обвинение в похищении ребенка.
Это стало последним ударом – у меня подкосились колени. Альберто выиграл. Отправив меня в тюрьму, он бы раз и навсегда вычеркнул меня из жизни моей малышки.
Возможно, мне следовало поблагодарить брата, который согласился выступить в роли парламентария. Он отправился поговорить с Альберто и Розой и, вернувшись через три часа, изложил мне их условия. Обвинение против меня будет снято. Меня не посадят в тюрьму. В обмен на это я уеду из Бруклина. Навсегда. Приезжать разрешается только дважды в год: на Рождество и на Пасху. Я могу посылать Джозефине поздравительные открытки, но должна пообещать, что никогда не буду предъявлять на нее родительские права.