Пошел танцевать, насупротив, хотя и нет у меня никаких чувств к этой женщине, так, из жалости больше, по-человечески. Жена исчезла, ушла в гневе. Сели за стол с этой бабой. Лицо вижу отчетливо. Она мне прыщик показывает и говорит, вот, мол, беда! Объясняет, мол, больная я. Я вроде интересуюсь, хотя все знаю. Сифилисом, говорит, заболела. И вроде тем она меня испытывает, не шарахнусь ли, не испугаюсь ли? А мне грустно и жалко ее очень. И она повеселела враз, когда увидела, что не боюсь.
Потом вниз спустился и выхожу на улицу. Собака под ногами. Я ее погладить, а собака стережется. Я — от нее, а она — за мной! Скачет лапами на штаны, портфель. И смех и грех. И еще одна рядом спокойно стоит и смотрит... На том сон и кончился, в этом месте стала стираться картина, тускнеть...
Эх! Отвлекли меня и еще сам виноват. Дурацкий восторг испытывал, когда летел над бездной, загордился, помню! Кретин! Точно, как наяву, мол, вот он, путь, ура... Накось, выкуси. И болею вовсю, дышать полгода не могу и носом запахов не чувствую. "Эх! — думаю. — Где же спасение?! Не до того!"
В пятницу.
Сатурн качнулся вперед — отложило впервые за пять месяцев нос и почуял запахи. Пошел вперед Сатурн во вторник, 30-го — нос отложило снова и сильнее. Похоже, выздоравливаю я (пишу 1-го августа). Господи! Слава Тебе и делам Чудным Твоим! В строгом соответствии с установлением звезд мой нос отложило и проходит жуткая аллергия с астмой и бронхитом. Такое было 30 лет назад в точности при том же расположении светил.
На воскресенье (сны до обеда сбываются).
Что-то снилось и вдруг — очистилось: голый я совсем на улице пустой стою на асфальте. Асфальт теплый, а вверху солнце сияет, небо чистое — глаз режет синевой. Думаю, надо бегом до дома. Бегу, зажимая рукой интимность, чтоб не так смущать прохожих. Чувства неловкости у меня самого — нет. Просто знаю, что не следовало бы так выглядеть. Прохожие —.редкие. А после нахлынули, чуть ли не войско целое (казачки?).
Тогда и тут я вспоминаю, что во сне я, а во сне я летать умею еще как! Взлетаю ввысь (кто-то еще уцепился: он и она). Уцепились, чтоб со мною взлететь и поглядеть, испытать, как это? Высоко я поднялся. Вниз гляжу — бездна, а страха никакого. Еще во сне думаю: "Смотри, раньше жуть брала, а теперь, гляди-тко, не пугаюсь".
Летим. И тут вспоминаю, что хотел во сне я на руки поглядеть свои. Гляжу! Не мои руки! Девая — совсем не моя! Правая — чуть похожа, но тоже не моя! Начинаю проверять, сосредотачиваюсь на детальках линий — не исчезает рука! Хоть знаю — должна пропасть. Перевожу взгляд на окрестность — и вокруг все отчетливо и не меняется, как я ни пялюсь! Только чую, вот-вот свалюсь я с этой платфор-мочки (я на дощатом небольшом щите взлетел), раскачивают ее мои незванные спутники, сильно... "Боже! — думаю.— Я ж один могу лететь, слава Творцу!" И полетел, как обычно, поджав ноги и подхватив руками под колена, с силой, и напрягаю спину, вроде выдергиваю себя, как репку из земли, и лечу. ан тяготение чую вниз все сильнее, не до разглядывания мне. Так потянуло, что пришлось опуститься на асфальт где-то возле дома, похожая улочка. Дальше сон — сумбуром стал. Билеты на самолет. В Марокко. На конференцию. Черненькие в агентстве, и никак не заказать билет. Пока не узнаю', что давно все сделано. Какие-то ребята без церкви с иконами красивыми. Какое-то слово человек использовал? Это, говорит, как у Достоевского, народное, русское... ? чуть ли не настенничество, или окладники... В избе иконы, а церковь не выстроили!
Когда смотрел на руки — сознание переменилось, но не дали мне углубиться, запутали содержанием (фабулой). Совсем не так, как в том сне, с сознанием полного дня и силы, независимой от сна! Ясней и независимей, чем наяву, потому что наяву мы зависим. А там я был свободен, сохранял память и не отделял себя от видения, материала, на котором и из которого состоим. Видимо, если исчезают части, ткань путает, путает — это лишь ступени к ясной яркости, которая неизменна. Надо было не обращать внимания на вокруг, только на ладошки смотреть бесстрастно. Бесстрастно!!!
Вот и в тот раз, как радость обуяла, ^к сразу потяжелел, сила непреодолимая вниз потянула и опустился на теплый камень асфальта. Понял я, что к нашей жизненной темнице нас чувства приковывают! И чтобы на свободу выйти, найти выход из положения — надо от чувств отказаться. Только как это сделать? — думаю, вот беда! Мы не Будды, с бесстрастием плоховато...
А тут дочка моя чуть меня не угробила.
Катин сон в ночь на день рождения.
Идет по дорожке и видит домик. Из домика выходит маленький папа-гномик. Берет его и кладет на ладошку. Видит руки (как на портрете). Кладет папу-гномика в кармашек и входит в словарь. Перепрыгивает через слова. Какие — не видит. Тогда папа-гномик говорит, что она перепрыгивает через те же слова, что в предыдущем сне. Тут Катя вспоминает, что и это сон, и спрашивает: "Как твое имя?" Бах! Слышит выстрел, и папа-гномик падает в карманчике. Катя берет его на ладошку, все становится белым, и маленький папа выздоравливает, но не полностью, не совсем. "Не могу вспомнить имя свое", — так говорит. Тут Катя сразу проснулась.
Когда себя вспомнишь — другим становишься.
Хорошо, что проснулась, я после ее не ругал, но объяснил, как мог, ни в коем случае нельзя было имя спрашивать у меня маленького, потому что большой оттого мне мог выйти вред. А я и так болел и еще не оправился как следует.
Что меня больше всего поразило в те краткие мгновения ясности во сне — это безучастие к нашему дневному ужасу, к заботам и страхам. Меня потом даже сомнение стало брать, в отношении того, кто я, на самом деле? Может, во сне вовсе и не я это? Хоть помнил все как наяву, отчетливо, а не волновала ни старость, ни смерть тела, ни что будет дальше... Наяву так редко бывает. Какой же из этих двух Я настоящий? Сразу и ответить не мог, но больше мне нравилось быть таким, каким я во сне оборачивался: возможности совсем другие. Никто тебя не остановит, не спросит бумагу, разрешающую жить: любое место себе выбирай и границы пересекай беспрепятственно. Я, когда стал все чаще сознание удерживать, входя в грезу, решил даже на время главную свою цель отодвинуть и этих новых возможностей попробовать. Вот, думаю, я уже немного приспособился в сон с дневным чувством входить, и во сне внутри научился выныривать из-под беспамятства — так надо бы мне своих родных, маму и товарищей милых прежде всего повидать. Раз наяву мне чинят препятствия, я через грезу проскользну, а своего достигну, тут, думаю, меня никакая жизненная пакость ле остановит. Я, конечно, по наивности так думал, и после обнаружилось, что в том ошибался я крепко, однако сперва все шло хорошо.
Конечно, география во сне не та, она только по смыслу недоступности схожа. К примеру, жизнь наша как бы на две половины разделена на Земле в дневное время, на КАПЛАГ и СОЦЛАГ, между которыми протягивается невидимый Железный Занавес. А во сне ты этот занавес видишь воочию. Другое дело, что отделяет он от тебя не только родных и близких, не отчизну, а под покрывалом отчизны как раз и скрывается та самая страна тайны, в которой прячется незаметный выход к Свободе. Так что я вовсе от главной цели и не отошел ничуть, стремясь к встрече с родными мне людьми и с Родиной, так только думал, не понимая сути происходящего. Понял я это много позже, а тогда стремление было простое — добраться, сохраняя себя, до того места, где ждут тебя, и наружу из сновидения вышагнуть, а после тем же путем — назад вернуться, в то место, где покоится окоченевшее от сна тело.
Во сне, конечно, не только не так видишь всю географию, а и освещение совсем другое, дрожащее освещение, будто от всякого кусочка и краешка свет бежит. Я себя не растрачиваю и стараюсь не испытывать лишних чувств. Лечу, как обычно (я уже приспособился во сне летать), руки замком под коленками, и напряжением спины себя от земли отрываешь, потом уже легче, когда летишь. Лечу в сторону своей отчизны. Небо — пустое. Солнце сверкает оттуда мне прямо в глаза, вовсю сверкает. Только заслоненное этим сверканьем проступает, вижу отчетливо, темное пятнышко на этом солнце. Однако особого внимания я на это не обращаю. Лечу высоко и так явственно, сознание-то дневное, отчетливое, начинаю удивляться... странно, страшно... Как наяву и сомнения дневные: мол, как это я лечу, так высоко, когда вроде не должен По Законам Физическим? Только так я стал задумываться — тут же вниз потянуло, и солнце стало закатываться, будто вечер... И сознание, как перед засыпанием, начи.нает мутиться... Ничего не мог поделать и заночевал я в каком-то странном месте по дороге. Ничего, думаю, передохну и дальше двинусь... И, правда, будто переночевал я, а утром поднялся в каком-то домишке деревянном и вновь очнулся: знаю, что сплю я, во сне со мной сейчас это приключение происходит, и надо поосторожней с чувствами, а то вмиг сознание помутнеет... Выхожу из домика, смотрю вверх, чтобы взлететь, а над домиком сетка натянута. Перелезаю из этого домика в другой, и там сети натянуты. Хозяйственные какие-то повсюду над домами. И ни души человеческой в округе нет!
Возвращаться в старый дворик, откуда я прилез и где ночевал — не хочется... Чего вроде лез, если везде сетки? Удобней, дураку, показалось взлетать, вспорхнуть рассчитывал, что будет легче. Вроде удобней тогда показалось, удобней взлететь... А небо синее...
Поднялся я на крышу, осторожно ступая по дощечкам, чтобы не проломить мне чужой ихней крыши, и разорвал вначале одну, а потом вторую сеть (две было), и в дыру поднялся, взмыл и полетел дальше...
И вот чем ближе я к солнцу подлетаю, тем сильней боковое сияние становится, а на самом круге — чернота! Как в затмение! Ну, думаю, небось граница уже должна быть вот-вот. И мне ясно, отчего середина солнечная черным заслонена, и только по бокам брызжет ярко лучами. Это злая сила, похитившая наше солнце, на нем обосновалась и его заслоняет. А корона сияет по-прежнему, прямо вспыхивает светом. Не огнем, а Светом... Так я подумал и чувствую, пересек я границу. А как пересек я, стало мутиться у меня в голове, стал я сознание утрачивать. Оборотился назад, а позади меня тяжкая завесь железная с неба до земли спускается. С той стороны, когда летел,— невидно было... Утомился я, сознание как могу удерживаю, устал, лечу совсем низко, 2 — 3 метра над поверхностью, и так тянет вниз к земле, что сил нет. Позади вд