— Помнишь, что я тебе тогда сказал? Живи как хочешь, но при этом помни, что в твоей жизни главное. Так?
Шкет не мог дышать. Тем более не мог говорить. И все-таки услышал собственный голос, жалкий и задушенный:
— Так!..
— Что в твоей жизни главное, Шкет?
Главное — выковырять твои глаза еще до того, как ты сдохнешь, проклятый мент. Чтобы скормить их тебе. Главное — ржать погромче, когда ты будешь отдавать концы, извиваясь, как ящерица, под моим башмаком…
Но вместо этого Шкет прохрипел:
— Главное — это ты… Вы…
— Правильно. А почему?
— Потому что…
Шкет знал почему. Отлично знал. Но назвать, произнести вслух страшно.
— За яйца держите потому что… — пробормотал он еле слышно.
— О! Верно! — одобрил Лис. — И оторву, если надо. Значит, все ты слышишь, Шкет, все понимаешь… Тогда почему, объясни, опять косяки порешь?!
— Ну, а чего? — заныл Шкет. — Сидим, развлекаемся, как можем… Эти овцы сами виноваты, я их…
Удар ногой в бок.
— Меня овцы не интересуют! — Горячее дыхание Лиса обжигало его лицо.
— Говори, гаденыш, где пушка? И кто тебя нанял?! Хотя я и так скажу: Антон! Так?! Колись, дерьмо собачье!
— …мотылек.
Она уловила только конец фразы. Исключительно затасканной фразы, явно позаимствованной из любовного сериала. Или из инструкции в интернете — «10 способов снять девушку». Повернувшись к собеседнику, она уточнила на всякий случай:
— Мотылек?
— Именно мотылек, — с готовностью подтвердил молодой человек. — Впервые вижу мотылька, который пьет виски вместо нектара.
— Терпеть не могу виски, — призналась она. — Пью из чистого упрямства. Дома обыскала весь мужнин бар — ничего, только виски и водка…
— Муж, наверное, серьезный бизнесмен, при деньгах, правда, постарше, но зато любит и балует, — предположил молодой человек.
— Только не бизнесмен. Но очень серьезный и постарше. А что любит… Любит, наверное. Но сейчас взял и ушел из дому…
Ребенок почувствовала, что сейчас расплачется. И тут же теплая ладонь легла на ее талию, скользнула вверх и вниз, словно проверяла, все ли на месте, все ли такое же молодое и упругое на ощупь, как оно выглядит снаружи. Все было на месте, молодое и упругое.
Оксана с двумя незнакомыми девушками и какими-то парнями плавали в тумане, хохотали, наблюдали за ней и показывали большие пальцы: дескать, классный мэн, цепляй его на кукан!
— Неужели ушел от такой девушки? — произнес он над самым ее ухом, так что она почувствовала запах табака и пряной влаги, которой пахнут все выпившие мужчины. — К другой?
— Хуже. На работу!
Она вздохнула и посмотрела на стакан. Пить почему-то больше не хотелось, последний глоток дался ей с трудом. Это ее расстраивало.
— Значит, в ночную смену, — сказал он. — Бывает.
Он замолчал, сосредоточенно поглаживая ее поясницу, потом рука задумчиво скользнула по ягодицам и замерла.
Здесь были еще какие-то люди, правда, немного. Звучала музыка, сверкало стекло, бармен разговаривал по телефону, тряся в свободной руке шейкер. Только все это было фоном, ничего не значащим фоном. Вот в зал вошел новый посетитель, огляделся по сторонам, повернувшись на каблуках. Седеющая шевелюра, зачесанная со лба назад, классический стареющий бабник в допотопном костюме…
До Ребенка вдруг дошло, что она не знает, куда поехал Фил. Вызвали — помчался. А куда помчался? Вдруг появится здесь? Сейчас? Увидит ее в дешевом ночном кабаке, в этой компании? На какое-то мгновение бесшабашность и мнимая свобода уступили место страху. Она не знала, как поведет себя муж. Он может взбеситься, и тогда никому мало не покажется… Во всяком случае, если увидит чужую руку на ее заднице — точно взбесится. Так уже один раз было…
На какое-то мгновение ощущение бесшабашности и полной свободы уступило место страху. Она посмотрела на своего собеседника, на которого до этого вообще как-то не обратила внимания — так, сидит какой-то тип, впаривает что-то потихоньку…
Плотный, круглолицый, кучерявый. Приятный в общем-то. С аккуратной бородкой, оттеняющей мясистые красные губы. Хорошо одет: курточка, сорочка свежая. Он был молод, гораздо моложе Фила. Наверное, ее ровесник. Или чуть старше. Опыт с ровесниками у нее уже был — абитура, Венька Закревский… тихий ужас. Тоже, кстати, с бородкой — жиденькой такой, козлиной. Венька страшно любил почесаться ею о всякие нежные места, считая, видимо, что доставляет этим партнерше особенное удовольствие…
— Меня зовут Ромуальд, я писатель и люблю бабочек…
Нет, конечно, Фил не явится сюда. Тем не менее какое-то беспокойство все равно осталось. И голова сильно кружится.
— …Набоков — знаете такого писателя? Он тоже любил бабочек, даже открыл какой-то неизвестный вид.
— Что? — Ребенок встрепенулась, ощутив, как горячая рука забралась под ее кардиган и прожигает насквозь тонкую ткань блузки.
— А студенток клеил и называл мотыльками, — молодой человек улыбнулся и придвинулся поближе, рискуя опрокинуться с табуретом и Ребенком вместе. — Послушайте… Послушай. Я впервые вижу такую девушку, как ты. Вот не вру. Я не знаю, как ты оказалась здесь, да и знать не хочу. Но я думаю, это не случайно… Мозги сейчас взорвутся, честное слово!
Он рассмеялся, одновременно запуская руку глубже под кардиган и подбираясь к ее груди.
— Поехали со мной на Мальдивы. Вот увидишь, все будет хорошо. Даже лучше, чем можешь себе представить. Как леденец, как шоколадка растаешь в моих руках… Никого больше знать не захочешь, и мужа своего тоже… Да и нет у тебя никакого мужа, можешь не говорить мне ничего… Ладно, ладно. Я тебе честно скажу: у баб от меня крышу срывает… Всё, всё. Вставай, поехали.
Он торопливо выталкивал слова прямо ей в ухо, прерывисто и часто дыша, комкая в ладони ее грудь. С каждым словом дыхание его становилось все влажнее, горячее и отвратительнее. Но, странное дело, на какое-то мгновение это даже понравилось Ребенку. Она даже сопротивляться перестала. Вот, приличный молодой человек ради нее, ради призрачной возможности обладания ею добровольно превращается в похотливое животное… Это как бы он встал на четвереньки и заблеял по-козлиному на весь бар. Фил, например, так не смог бы.
— Ничего не пожалею, все у тебя будет… — продолжал твердить он. — Я не жадный, «бабок» у меня море, а с «бабками» нам весело будет… Вот увидишь. За такую красивую девчонку даже руку отпилить не пожалею.
«Чью руку?» — подумалось вдруг ей. Она попробовала слегка отстраниться, но молодой человек не хотел отпускать, сжал грудь сильнее, до боли. Ребенок вскрикнула.
— Тише, тише, — прошептал он, оглядываясь, но не ослабляя хватку. — Давай, поехали на Мальдивы…
Он буквально стащил ее с табурета, Ребенок едва не упала: ноги не держали.
— Я не могу на Мальдивы… У меня и паспорта с собой нет.
— Ничего, ничего, это не важно…
Опираясь на руку нового знакомого, Ребенок шла почему-то в глубину помещения, и было непонятно, как таким путем они попадут на Мальдивы.
— Мне плохо, — пожаловалась она. — Тошнит…
— Да, да, сейчас умоемся и станет легче…
Действительно, они оказались в туалете, но не подошли к раковине с освежающей водой, а зашли в кабинку. Тут же юбка взлетела под мышки, а Ромуальд, присев, стал спускать с нее колготки.
— Вот так, так, сейчас все будет очень хорошо…
В этот момент у Ребенка закружилась голова и ее вырвало. Прямо на курчавую голову, модную курточку и свежую сорочку.
— Ты что?! Сука!
Ромуальд вскочил и отвесил ей пощечину — увесистую, обидную, громкую. Она инстинктивно вцепилась ногтями в жирную физиономию, рванула вниз, оставив красные полосы…
— Ну, все! — заверещал Ромуальд, но тут в кабинку заглянула Оксана.
— Что тут такое?! — гаркнула она, и Ромуальд мгновенно исчез.
— Что, не поладили? Ты ему всю рожу расцарапала… Пойдем, я тебя умою…
Ребенка опять вырвало, на этот раз в унитаз. Потом она долго умывалась, полоскала рот, извела почти все бумажные полотенца.
— Эх, хотела тебя с нами позвать, да ничего не выйдет! — пожалела Оксана. — Тебе домой надо!
Когда вернулись в зал, Ромуальда там уже не было, зато на них стали оглядываться. Бармен криво улыбался, нагло рассматривая Ребенка и продолжая встряхивать шейкер.
— Может, вызвать милицию? — с улыбочкой спросил он.
Милиция. Точно. Приедет милиция, там все знают Фила, они весь этот поганый бар по кирпичику разнесут… И тут же в голове нарисовалась дикая, кошмарная картина: какой-нибудь капитан Дроздов, рядом Фил, напряженный, ссутуленный. Коллеги, конечно, его успокаивают как могут, как позволяют душевная чуткость и воспитание:
«Да не расстраивайтесь вы так, Филипп Михайлович! Ну, с кем не бывает… Выпила немного, поцапалась в баре с мужиком этим… Сейчас беспредельщиков всяких, сам знаешь, развелось… Ну сам посуди: за грудь ее лапал, за задницу, по щекам бил, все такое. Чуть не изнасиловал прямо там, в туалете. Что ей было делать?»
— Нет! — завопила она так, что самой стало страшно. — Не надо никакой милиции!
Фил ее убьет, если узнает.
«Зачем же я пила так много?» — с тупым недоумением подумала она, пробираясь к выходу через лес тянущихся к ней рук. Откуда эти руки? Что вообще происходит? Нет, это Оксана и ее компания, помогают, набрасывают на плечи шубку. Что она говорит? Подождать пару минут? Нет, ни секунды!
Она очутилась на крыльце, тяжело дыша, видя перед собой суматошные клубы белого пара, вырывающегося из ее рта.
«Ужас. Дышу, как лошадь, — подумала она. — Надо скорее протрезветь».
— Могу чем-нибудь помочь, юная леди?
Рядом с ней на крыльце стоял стареющий донжуан, тот самый, что недавно вошел в бар. Седые волосы аккуратно зачесаны назад, даже как-то слишком аккуратно. Может, он тоже маньяк? Донжуан курил короткую трубочку и смотрел на Ребенка с сочувствующим видом. Очень, очень подозрительный тип.
— Может, такси вам вызвать?