свои «кинопробы».
— Да, — ответила Лалли. — Некоторые соглашаются — примерно одна из десяти. Жаль, что я ничего не знала, Лиза, иначе я бы сразу сказала тебе, что ходить туда не стоит. Чарли Грубер — известный мошенник.
Лалли еще спала сегодня утром, когда Лиза уходила из дома, так что возможности поговорить у них не было.
— Что ж, — вздохнула Лиза. — А я-то и вправду подумала, что он настоящий продюсер. Но на ошибках учатся, как говорила моя мама.
— Моя мама говорила точно так же, — ухмыльнулась Лалли.
Лиза в последний раз посмотрела на себя в зеркало. Затянув ремень еще на одну дырочку, она почувствовала, как у нее радостно забилось сердце, как всегда бывало по утрам. В конце концов, должен же наступить день, когда судьба ей улыбнется. Лиза подхватила на руки Викторию и поцеловала ее, а потом бережно посадила обратно на подушку.
— Я здесь уже семь месяцев, — сказала она кукле. — И чем дольше я тут живу, тем ближе становится этот день.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Рома с безутешным видом распростерла в кресле свое роскошное тело. Время от времени она издавала долгий судорожный вздох. Остальные старательно делали вид, что не замечают этого.
На полу лежала Глория. Она нанесла на лицо грязевую косметическую маску. Голова у нее была обмотана полотенцем наподобие тюрбана, а ноги покоились на сиденье стула.
— Кровь приливает к голове, — объяснила она. — Это хорошо для мозга.
— Какого мозга? — поинтересовалась Лалли, отрываясь от изучения воскресной газеты. Она наблюдала за тем, как Глория осторожно кладет на веки кружочки свежего огурца. — Господи, если бы твои клиенты видели тебя сейчас, они бы приплатили тебе за то, чтобы ты поскорее убралась.
— Заткнись, Купер, — добродушно отозвалась Глория. Несмотря на то что они жили в одной квартире, Лиза редко видела Глорию. Это была женщина лет тридцати, невысокая и хрупкая, красота которой казалась какой-то призрачной, эфемерной. Ее огромные небесно-голубые глаза и чистая перламутровая кожа составляли разительный контраст с обрезанными чуть ниже ушей огненно-рыжими волосами, которые Глория укладывала в пышный начес. Однако же в тоненькой, стройной фигурке скрывался настоящий бойцовский дух и веселая, жизнерадостная натура, что изрядно удивляло людей при первой встрече.
Глория не делала тайны из того, что была девушкой по вызову.
— За сутки я зарабатываю больше, чем вы втроем за неделю, — похвасталась она Лизе в один из тех редких дней, когда они остались в квартире вдвоем.
— Да, но… — Лиза не решилась продолжать, боясь обидеть соседку.
— «Да, но» что? — Глория расхохоталась. — Ты продаешь свой труд, я продаю свое тело, и в этом чокнутом мире мое тело стоит дороже.
— Да, но… — снова начала Лиза.
— Разве это не одна знаменитая англичанка сказала что-то вроде: «Я просто ложусь на спину и думаю об Англии»? Что ж, я делаю то же самое, только думаю при этом о деньгах. А если ты еще раз скажешь: «Да, но», я закричу.
— Да, но… — сказала Лиза.
Глория завизжала.
— Извини меня, Глория. Просто… в общем, я не знаю. Наверное, мне это кажется…
— Распутством? — подсказала Глория.
Лиза рассмеялась.
— Все, сдаюсь. Как бы то ни было, это не мое дело.
— Знаешь, Лиза, я прожила в Голливуде уже десять лет. Я приехала сюда с широко открытыми глазами, полная надежд, распушив хвост — и первые пару лет у меня неплохо получалось. — Глория печально улыбнулась. — Мюзиклы. Я начинала танцовщицей и получила кучу ролей, каждая из которых была все больше и лучше. Я зарабатывала очень приличные деньги, и вдруг — бац! — мюзиклы больше никому не нужны. И я тоже никому не нужна, вместе с Говардом Килом[74], Кэтрин Грейсон[75], Бетти Грейбл[76] и остальными. — Она умолкла и прикурила очередную сигарету от окурка предыдущей.
Лиза пробормотала:
— Боже, мне очень жаль.
Глория сердито взмахнула сигаретой.
— Не стоит. Терпеть не могу, когда меня жалеют. В конце концов, я очутилась в хорошей компании. Я задумалась о том, чтобы вернуться домой, обратно в Питтсбург, но ровно на одну минуту. Я сказала себе: «Проклятье, нет. Я приехала сюда, чтобы сколотить состояние, и, Господь свидетель, я своего добьюсь». К тому времени я уже успела привыкнуть к деньгам, и мысль о том, чтобы работать официанткой или продавщицей в каком-нибудь занюханном магазине, где владелец будет дышать мне в затылок, меня не прельщала. У меня была подруга, замужняя, которая и рассказала мне об этом агентстве — первоклассном эскортном агентстве. Она сама работала там всего один день в неделю — по средам, — чтобы покрыть расходы на содержание дома. А ее муженек, похоже, так и не заметил, что они вдруг стали есть самые лучшие бифштексы. — Глория иронически улыбнулась. — А может и заметил, но предпочел промолчать. Не зря же говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Когда подруга рассказала мне об этом, я тоже, как ты, соглашалась, но все время повторяла: «Да, но…»
— Но потом ты сдалась, — подсказала Лиза.
— Скорее во мне победил здравый смысл. Все оказалось легче, чем я думала. Агентство отправляет нас, девушек, только к тем клиентам, которые останавливаются в первоклассных отелях, и никогда по частным адресам, как делают некоторые. — Глория взглянула на Лизу с лукавой улыбкой. — Если интересно, я могу дать тебе рекомендацию.
Лиза содрогнулась.
— Нет уж, спасибо, — быстро ответила она. — Я, пожалуй, лучше буду работать официанткой.
Впоследствии ей было стыдно за свое поведение. Она никогда никому не призналась бы в этом, но временами, думая о том, чем занимается Глория, Лиза вдруг замечала, что воображение уносит ее в такие дали, которые никак не назовешь неприятными.
Лалли поинтересовалась:
— Ты съешь этот огурец, когда закончишь?
— Съем, — отозвалась Глория. — Это полезно для желудка.
— Ох, да заткнитесь вы обе! — с раздражением воскликнула Рома.
— С какой стати? — спросила Лалли. — Не хочешь — не слушай.
— Я не могу не слушать.
— И о чем же ты хочешь поговорить? — осведомилась Лалли.
Рома пожала плечами.
— Ни о чем.
— И ты думаешь, что мы будем сидеть и молчать — да еще в воскресенье утром?
Рома бросила на Лалли недовольный взгляд, но ничего не сказала. Уголки ее полных губ обиженно поникли. Какой бы механизм в мозгу ни заставлял людей улыбаться или смеяться, у Ромы он отсутствовал начисто. Ее потрясающая внешность не приносила ей счастья. Она все время была хмурой и недовольной, как будто в теле ангела жила древняя старуха.
— Завтра ни у кого из вас нет съемок? — вдруг спросила она.
— Нет, — хором ответили все трое.
Лиза не призналась бы ей, даже если бы это было не так, особенно после истории с «Парамаунтом». Очевидно, Лалли и Глория думали так же. Рома не испытывала угрызений совести, когда нужно было пойти по головам, чтобы получить работу.
— Я не снималась уже несколько недель, — пожаловалась она. — А два последних раза я изображала труп.
— У тебя, наверное, это здорово получается, — съязвила Лалли. — Из тебя выйдет бесподобный труп.
Рома уставилась на нее и слегка нахмурилась. Начисто лишенная чувства юмора, она иногда не могла понять, шутят люди или говорят серьезно. Внезапно она вскочила с кресла и вышла из комнаты.
— Она ушла? — Глория приподняла дольку огурца с правого века.
— Лалли оскорбила ее в лучших чувствах, — сказала Лиза.
— У Ромы нет никаких чувств, за исключением самых неприятных, — с негодованием парировала Лалли. — А мне нравится задевать дурные чувства. Если бы она была способна испытывать нормальные чувства, мне бы и в голову не пришло их задевать. Роме нужно вставить в задницу петарду, тогда она, быть может, поймет, что способна на настоящее чувство.
— Да, но, боюсь, оно окажется еще более неприятным, — заметила Глория. — Эй, кто-нибудь, прикурите мне сигарету по-быстрому. Я задыхаюсь.
— Лалли! — упрекнула подругу Лиза. — Ты говоришь ужасные вещи.
— Ужасные, зато правдивые, — отозвалась Лалли.
Она всунула в рот Глории сигарету и дала ей прикурить.
— Если ты уронишь на меня спичку, я подам на тебя в суд, — предупредила ее Глория. — Эта маска огнеопасна.
— Откровенно говоря, мне даже немного жаль Рому, — сказала Лалли. — Я имею в виду, у нее фантастические лицо и фигура, но она никогда ничего не добьется в кино.
— Почему? — с любопытством спросила Лиза.
— У нее начисто отсутствует харизма, вот почему, — сердито ответила Лалли, как будто бедная Рома сделала нечто ужасное. Она продолжала: — Посмотри на Джуди Гарленд, например, или на Шелли Уинтерс, или на Мерилин Монро. Черт, да этот список можно продолжать до бесконечности. У всех у них есть некая магия. Они сияют, излучают чувства. Хотя Рома и красивее их, у нее внутри ничего нет, ей нечего отдавать. Я не шутила, когда сказала, что из нее выйдет бесподобный труп, потому что на экране она выглядит мертвой.
— Дело дошло до того, — добавила с пола Глория, — что ей становится все труднее находить даже работу статистки. В толпе она сразу же бросается в глаза из-за своего мрачного вида.
— Господи, какой ужас, — сказала Лиза.
— Я имею в виду, нельзя же бесконечно играть труп, — с лукавой улыбкой заметила Лалли. — Зрители начнут смеяться в самый неподходящий момент, если женщина, которую убивают, всякий раз будет оказываться Ромой.
Глория захихикала.
— Не смеши меня. Маска может треснуть.
— Чего это ты там разлеглась? — требовательно спросила Лалли. — Тебе приходится столько лежать на работе, что я думала, ты предпочитаешь принимать сидячее положение, когда у тебя есть такая возможность.
За исключением Глории, остальные девушки вели поразительно целомудренный образ жизни, особенно если учитывать то, что жили они, пожалуй, в самом чувственном городе на свете. У Лалли дома, в Нью-Джерси, остался жених, который раз в месяц прилетал к ней на выходные, а иногда и она сама ездила к нему и к своим родителям.