Испытав ради ближних все муки творчества.
Сколько раз я с печалью ему твердил:
– Уважаю и душу твою, и пыл,
Труд твой светел, и все-таки это – донорство!
Улыбнется, застенчивым вспыхнув светом:
– Что ж, у каждого, видно, стезя своя.
Донор? Ладно, пусть донор, но только я
Никаких огорчений не вижу в этом.
И, сближая сердца над тщетой границ,
Так и жил, не меняя свою натуру.
Сколько, сколько же окон для звонких птиц
Распахнул он в родную литературу!
И, не ждя для себя никаких похвал,
Чуть хмельной от духовного изобилья,
Он талантливым делал длиннее крылья,
А ослабшим взволнованных сил вливал.
Вижу: вот он склоняется над подстрочником,
Озарен изнутри очень добрым светом.
Весь свой век он считал себя переводчиком,
Оставаясь, быть может, сто раз поэтом.
Слово и дело
Его убийца хладнокровно
Навел удар. Спасенья нет.
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет…
…Но есть и божий суд, наперсники разврата…
Я тысячи раз те слова читал,
В отчаянье гневной кипя душою.
И автор их сердце мое сжигал
Каждою яростною строкою.
Да, были соратники, были друзья,
Страдали, гневались, возмущались,
И все-таки, все-таки, думал я:
Ну почему, всей душой горя,
На большее все же они не решались?
Пассивно гневались на злодея
Апухтин, Вяземский и Белинский,
А рядом Языков и Баратынский
Печалились, шагу шагнуть не смея.
О нет, я, конечно, не осуждаю,
И вправе ль мы классиков осуждать?!
Я просто взволнованно размышляю,
Чтоб как-то осмыслить все и понять.
И вот, сквозь столетий седую тьму
Я жажду постичь их терпенья меру
И главное, главное: почему
Решенье не врезалось никому —
Сурово швырнуть подлеца к барьеру?!
И, кинув все бренное на весы,
От мести святой замирая сладко,
В надменно закрученные усы
Со злою усмешкой швырнуть перчатку!
И позже, и позже, вдали от Невы,
Опять не нашлось смельчака ни единого,
И пули в тупую башку Мартынова
Никто ведь потом не всадил, увы!
Конечно, поэт не воскрес бы вновь,
И все-таки сердце б не так сжималось,
И вышло бы, может быть, кровь за кровь,
И наше возмездие состоялось!
Свершайся, свершайся же, суд над злом!
Да так, чтоб подлец побелел от дрожи!
Суд божий прекрасен, но он – потом.
И все же людской, человечий гром
При жизни пускай существует тоже!
«Верховный суд»
Я окончил новые стихи,
Только в сердце – никакого счастья.
За какие новые грехи
Буду взыскан я «верховной властью»?
Вот она к машинке подойдет,
Вынет лист. Потом, за словом слово,
Трижды все внимательно прочтет
И затем произнесет сурово:
– Любопытно было бы узнать,
Кто эта загадочная дама,
Что тебя жестоко и упрямо
Столько лет заставила страдать?
– Нет, – скажу я, – что ты, дорогая!
Не меня, героя моего.
– Вот, вот, вот! Выходит, ничего
Я уже в стихах не понимаю?
Вон, смотри: в предутреннюю рань
Героиня над письмом склонилась.
Кто эта бессовестная дрянь?
И к кому душою устремилась?!
– Да пойми, что это же не я.
Просто людям вздумалось влюбляться…
– Я – не я и лошадь не моя?
Полно! Хватит, друг мой, завираться! —
И вздохнет загадочно и хмуро:
– Весь сюжетец для отвода глаз!
Я ж прекрасно знаю эту дуру,
Слава богу, видела не раз!
– Кто она? Откуда и какая?
Я могу поклясться хоть венцом!..
– А такая, милый, а такая —
С самым пренахальнейшим лицом!
Я вскипаю: – Спор наш, как для рынка!
Ты же не больна и не пьяна!
– Не пьяна. Но если я жена,
То отнюдь не значит, что кретинка. —
И вот так мы можем препираться
Год, и два, и до последних дней.
Что мне делать с лирикой моей?!
И куда несчастному податься?!
Может, вправду, как иную веру,
Выбрать новый и спокойный путь
И, забросив лирику, шагнуть
В детскую поэзию, к примеру?
Только кто мне все же поручится,
Что жена, сощуря мудрый глаз,
Не вздохнет: – Задумал притвориться?
Я ведь знаю, кто эта лисица,
И встречала дрянь эту не раз!
«Есть поговорка: «Хорошо…»
Есть поговорка: «Хорошо
Лишь там, где нету нас».
Ну что же, я рецепт сейчас
По-моему нашел:
Покиньте (вот вам мой совет)
На время отчий дом.
А так как вас там больше нет,
То радость кинется чуть свет,
Чтоб поселиться в нем.
Но вот с возвратом решено,
Вы – у своих дверей!
А радость там уже давно,
И вы, раз это суждено,
Не расставайтесь с ней.
Ведь коль сумел ее застать
Ваш умудренный взгляд,
То можно ль ей уйти назад,
Тем более удрать?!
Вот тут-то близким и друзьям
Вы скажете о том,
Что свет не по чужим краям,
А радость там и только там,
Где мы всегда живем.
Лицемеры
На разных собраньях и заседаниях,
С самых высоких трибун порой
Речи, составленные заранее,
Они швыряют, как заклинания,
Вздымая руки над головой.
Выносят решения на обсуждение.
Проблемы поставлены в полный рост.
И хвастают, хвастают без смущения
Цифрами хитрого построения,
Ловко притянутыми за хвост!
А в зале зевают. И знают люди
(У всех нынче мудрая голова),
Что дел все равно никаких не будет
И это всего лишь одни слова.
Им точно известно, как ни крутите,
Что шум этот, в общем, ни для кого.
Громятся пороки. Но вы рискните
Куснуть из ораторов хоть одного!
Так, значит, сиди и молчи? Иначе
Подрежут крылья на полпути?
Ну, нет! Вот как раз ничего не значит,
Тысячу раз ничего не значит,
За правду всегда надо в бой идти!
Вы только вслушайтесь, как сейчас
Гудит по стране напряженный ветер!
И схватка за правду на белом свете
Зависит, хоть в чем-то, да и от нас.
Сегодня бессмысленно говорить
О том, кто страну развалил на части.
Сегодня последнее наше счастье —
Хоть что-то от гибели сохранить…
И от последней черты, от края
Страну удержать свою и народ.
И, силы упрямые воскрешая,
Как в годы сражений, пойти вперед!
И пусть будет тяжко и трижды сложно,
Но если все подлое победить,
Из тягот страну свою возродить —
Я знаю и верую, что возможно!
Наивность
Сколько я прочел на свете строк
О любви, как плетью оскорбленной,
О любви, безжалостно сожженной,
Из сплошных терзаний и тревог.
Сколько раз я слышал от друзей
О разбитом на осколки счастье
И о злой или холодной власти,
В пешки превращающей людей.
И тогда мне думалось невольно:
Пусть не все я знаю на земле,
Но в науке о добре и зле
Преуспел я нынче предовольно.
– Что мне зло и хитрости ужи! —
Думал я в самовлюбленном барстве.
Знал. И слова тут мне не скажи!
А споткнулся на глупейшей лжи
И на примитивнейшем коварстве…
Что ж, пускай! Не загрохочет гром,
И звезда не задрожит в эфире.
Просто помнить следует о том,
Что одним доверчивым ослом
Стало больше в этом славном мире!
Оптимистические стихи
Может статься когда-нибудь, через век
Или раньше: чрез пол- или четверть века
Станет жить замечательно человек,
Будет все у хорошего человека.
А сегодня, куда бы ни бросил взгляд —
Под шикарной рекламою – дрянь продукты
И слова: «ветчина», «балыки» иль «фрукты»
Чуть не горькой издевкой подчас звучат.
Ну, а там, где товары и с добрым качеством,
Сам не знаешь, смеяться или скорбеть?
Ибо цены такие на нас таращатся,
Что, пожалуй, от ужаса чтоб не брякнуться,
Лучше попросту было бы не смотреть.