Где же выход из мерзкого положения?
Вот цыган как-то лошадь учил не есть.
Лошадь сдохла. А будь у нее терпение…
Может, лучшего нет и для нас решения?
Стоп, сограждане! Выход, пожалуй, есть!
Надо всем исповедовать хатха-йогу:
Йог одним только духом всегда живет
И питания просит совсем немного:
Съел морковку и сыт чуть не целый год.
А еще неизвестно с какого времени,
Чтоб, возвысясь, не думать про свой живот,
Он стоит вверх ногами с утра на темени
И поэтому мыслит наоборот.
Вот и мы, чуть на голову только встанем,
Сразу свято поверим, что наш живот
Просто треском трещит от земных щедрот,
И грустить о питании перестанем.
А почувствовал вновь, что живот пустой,
Сам себе подмигни и скажи: «Понятно!»
Встань на голову, где-то с часок постой
И… считай, что поел. Да еще бесплатно!
Хорошо. А с одеждою как же быть?
Ведь купить даже майку сегодня сложно.
И в ближайшее время, вполне возможно,
Даже стыд будет нечем уже прикрыть!
Ну, а как сохранить без одежды честь?
Может, с фиговой ветки разжиться листьями?
Чепуха! Гениальнейший выход есть:
Надо всем нам немедленно стать нудистами!
У нудистов не жизнь, а почти что рай:
Ни смущенья тебе, ни косого взгляда.
И ни платьев, ни брюк вообще не надо,
Всем, чем хочешь, разгуливай и сверкай!
Стоп! Но тут возникает вопрос такой:
Голышом можно храбро резвиться летом.
А что делать, простите, в мороз зимой?
Когда тело покроется синим цветом?
Неужели ж живыми застыть Казбеками?
Нет, есть выход! И очень простой, ура!
Голь на выдумки, как говорят, хитра:
Станем, граждане, снежными человеками!
Без одежды, конечно, мороз не сладок,
Это первые месяцы, а потом
Дикой шерстью, наверное, обрастем
Да в эротику кинемся и – порядок!
Это очень поддержит продрогший дух,
Ибо снежные люди, как утверждается,
Превосходно на холоде размножаются,
А едят всего-навсего снег да мух.
Так давайте вовсю улыбаться, люди!
Ведь коль впрямь ухитримся не умереть,
Ничего уже с нами тогда не будет,
Можно смело в грядущую даль глядеть!
О покорности и любви
Повезло нам иль не повезло,
Только мир устроен очень странно:
Ибо в этом мире постоянно
Всюду рядом и добро, и зло.
Был Иисус исполнен светлых сил,
И, прося властителей о милости,
Он взывал к любви и справедливости
И всю жизнь терпению учил.
И к сердцам, молящим о защите,
Золотые подбирал ключи:
«Кто тебя ударит по ланите —
Ты подставь другую и молчи!»
Только зло всегда вооружалось,
Никаких укоров не стыдясь.
Зло над добротой всегда смеялось —
Ведь где сила, там всегда и власть!
Поливаем завистью и ложью,
Нес Христос свой тяжелейший крест.
И не окажись он Сыном Божьим,
Разве б он вознесся и воскрес?
И не будь там в час смертельной муки
За спиною Бога самого,
Кто к нему потом воздел бы руки,
Даже просто вспомнил про него?!
Нет, я не грешу, а восхищаюсь
Той прекрасно-скорбною стезей.
Но я с жизнью все-таки встречаюсь
И до правды нам, не сомневаюсь,
Не дойти с покорностью одной.
И чтоб зря всю жизнь не унижаться,
Я уверен, что Любовь должна
Не терпеть от зла, а защищаться
И за правду яростно сражаться,
А не то ей просто грош цена!
Пустословы
Верю в честных и искренних. Чту непосредственных.
Всех, кто светится совестью изнутри.
Но всю жизнь презираю людей безответственных,
Чьи слова – словно мыльные пузыри.
Преспокойно, уверенно обещают
Сделать то-то и то-то, а что потом?
А потом все, что сказано, нарушают,
Словно тут они даже и ни при чем.
Что творится в такой вот душе в тот час?
Ничего абсолютно не происходит.
Человек по земле преспокойно ходит,
Так, как будто и нету в природе вас.
Молвил: «Сделаю завтра же!» и не сделал,
Обещал: «Позвоню!» – никаких звонков.
Будто сам «удовольствий» вовек не ведал
От чужих безответственно-лживых слов.
Впрочем, нет, если сам он обманут где-то,
Мир с овчинку покажется болтуну.
Он, как камень, пошлет трепача ко дну
Или в гневе буквально сживет со света.
А смешнее всего, что ведь сам-то он
Будет завтра же сыпать слова пустые.
Ибо он чтит себя словно фон-барон,
А другие – на то они и другие!
И порою мне кажется: если б все
Перестали бездумничать и трепаться,
То давно бы вся жизнь наша, может статься,
Мчалась ввысь, как по солнечному шоссе!
И всегда все отпетые болтуны
И живут, и блаженствуют, без сомненья,
Лишь за счет только нашего всепрощенья:
Обманули и тотчас же прощены!
Так пускай, если мы и взаправду люди,
Наш ответ отольется им, как свинец:
Обманул? Натрепался? И все! Конец!
Больше веры вовеки уже не будет!
И стоять на своем, хоть вопи, хоть плачь.
А поможет? Клянусь, еще как поможет!
Ибо он – безответственный тот трепач —
Без доверья и суток прожить не может!
«Правили страною партократы…»
Правили страною партократы,
И лежала грусть в сердцах, как тень.
Но добились власти демократы,
И пришел к нам настоящий день.
Жизнь настала – некогда грустить!
Только не поймешь, на что решиться:
То ли волком с радости завыть,
То ли просто взять да удавиться?
Партократы или демократы?
Демократы или партократы?
Большинству, пожалуй, все равно:
Те и эти, в сущности… одно!
Хочу понять
Верить можно лишь в то, что всегда понятно.
В непонятное как же возможно верить?
Непонятное, правда, порой занятно,
Только все-таки это – глухие двери.
Вот никак не пойму: почему, зачем
Божьим силам угоден лишь раб скорбящий,
Раб, повсюду о чем-то всегда молящий,
Уступающий в страхе всегда и всем?
Отчего возвеличен был в ранг святого
Тот, кто где-нибудь схимником век влачил,
Кто постами себя изнурял сурово
И в молитвах поклоны бессчетно бил?
Он не строил домов, не мостил дороги,
Он не сеял хлебов, не растил детей
И за чьи-либо горести и тревоги
Не платился в борьбе головой своей.
Он молился. Все правильно. Но молиться
Много легче, чем молотом в кузне бить,
Плавить сталь или сосны в тайге валить.
Нет, молиться – не в поте лица трудиться!
Но в святые возвысили не того,
Кто весь век был в труде и соленой влаге,
А того, не свершившего ничего
И всю жизнь говорившего лишь о благе.
И правдиво ль Писание нам гласит,
Что повсюду лишь тот и отмечен Богом,
Кто склоняется ниц пред Его порогом
И в молитвах Ему постоянно льстит?!
Бог – есть Бог. Он не может быть людям равным,
Уподобясь хоть в чем-нибудь их судьбе.
Разве может он быть по-людски тщеславным
И вдыхать фимиам самому себе?!
И оттуда – из гордого великолепья
Я не верю тому, что в людских глазах
С удовольствием видит Он Божий страх
И униженно-жалкое раболепье!
И никак не могу я постичь душой,
Почему и в былом, и при нашем времени
Жизнь мерзавцев, как правило, – рай земной,
А порядочным – вечно щелчки по темени?!
И коль ведомо Богу всегда о том,
Что свершится у нас на земле заране,
Почему Он не грянет святым огнем
По жулью, подлецам и по всякой дряни?!
Да, согласен: Он есть. Но иной, наверно,
И не все, может статься, в Его руках,
Значит, биться со всем, что черно и скверно,
Надо нам. Нам самим, на свой риск и страх.
Да и надо ль, чтоб лезли в глаза и уши
Жар свечей, песнопенья и блеск кадил?
Бог не жаждет торжеств, не казнит, не рушит.
Пусть Он вечно живет только в наших душах,
Где учил бы труду и любви учил.
Жить по совести – это и есть – прекрасно.
И действительно честным не слыть, а быть,
И со всякою нечистью биться страстно —
Вот такое мне очень и очень ясно,
И такому я вечно готов служить!
Четвертое измерение
Правдив он иль нет – ни на гран сомнения.