Вдруг резко вырвал нож из-под плаща
И прыгнул кошкой с бранью площадною.
Она же резко вымолвила: «Врешь!»
И, сжавшись, распрямилась, как пружина.
И вот, роняя зазвеневший нож,
На землю третий грохнулся детина.
И тут, покуда, ползая ужом,
Они стонали, мучаясь от боли,
Она, как вспышка воплощенной воли,
Шагнула к ним с подобранным ножом.
«Ну что, мерзавцы? Отвечайте, что?!
Насильничать решили? Дескать, сила?
Скажите же спасибо мне за то,
Что я вам жизни нынче сохранила!
Сейчас я вновь в кинотеатр иду,
А ровно через два часа – обратно.
Однако же прошу иметь в виду:
Чтоб даже духу вашего в саду
Здесь просто близко не было. Понятно?!
А притаитесь где-то за кустом,
Тогда, клянусь, что я на этом месте
Лишу вас вашей жеребячьей чести
Вот этим самым вашим же ножом!
А если ж вдруг найдете пистолет,
Намного хлеще сыщете ответ:
Ведь я кладу почти что пулю в пулю
И рисковать вам даже смысла нет!»
Чуть улыбнувшись, строго посмотрела,
Губной помадой освежила рот,
Неторопливо кофточку надела
И легким шагом двинулась вперед.
Шла женщина спокойно и упрямо,
И строгий свет горел в ее глазах,
А сзади три насильника и хама,
Рыча от боли, корчились в кустах…
О, люди! В жизни трудно все предвидеть!
И все-таки не грех предупредить
Мужчин, способных женщину обидеть
И даже силу где-то применить:
Чтить женщину есть множество причин:
Когда умом, да и силенкой тоже
Она сегодня часто стоить может
И двух, и трех, и пятерых мужчин!
Если поезд ушел
Не беги за поездом ушедшим.
Надо помнить жизненную суть:
Все, что было сделано в прошедшем, —
Никому на свете не вернуть!
Спит сосна в пушистом полушубке,
Вьюга шепчет, словно по складам:
– Люди! Совершенные поступки
Не подвластны никаким словам!
Значит, глупо биться лбом о стенку:
Что свершилось – навсегда ушло.
Мы тут можем только дать оценку,
Искреннюю, честную оценку,
Твердо взвеся и добро, и зло.
Разве плохо взять и повиниться,
Глядя в чей-то напряженный взгляд?
И увидишь: чудо совершится,
Сердце чистым светом озарится,
И твой грех, конечно же, простят.
А захочешь мудрости старинной —
Разверни Евангелье. И вот
Ты прочтешь, что головы повинной
Судный меч вовеки не сечет.
Ну, а коль на искренность живую
Вдруг язык решиться не готов —
Плюнь на все и лги напропалую,
Твердо веря в подлость удалую,
Что на свете хватит дураков!
«Молодые» седины
Одной многоопытной даме
Вам, право же, давно уже не тридцать,
Вам – много больше, да еще с лихвой!
Так не пора ль уже остановиться
И, честно говоря, остепениться,
Чтоб не смеялись люди за спиной!
Неужто же душа не понимает,
Что то, что в двадцать может окрылить,
То в сорок пять заставит загрустить,
А в шестьдесят иль семьдесят пугает…
Лишь в юности – улыбка до небес,
А в сорок – реализм души и тела.
Но там хоть что-то есть и от чудес,
А дальше – седина и жир телес,
И вообще совсем иное дело.
Никто не в силах оседлать судьбу,
И время вспять не повернуть вовеки,
И сколько с ним ты ни вступай в борьбу,
Хоть плачь, хоть смейся, хоть кусай губу —
Но все равно стареют человеки.
Все в мире – сообразно и по росту:
Цветы – весной, а в осень – стужь и мгла.
Когда же голова белым-бела,
Рядиться в юность жутковато просто…
Зачем сейчас веду я эту речь,
Напоминая про года и даты?
Да чтобы вас, простите, уберечь
От всяческих насмешек пошловатых.
Быть гордой даже молодость должна,
Тем паче возраст уж давно не пылкий,
Чтоб кто-нибудь за рюмкою вина
Не оскорбил поганенькой ухмылкой.
Коль юность где-то легковесно шутит —
Нехорошо. Но в общем наплевать.
Когда же старость телесами крутит,
Тут впору и смеяться, и рыдать.
Ну что ж вы все чудить не перестанете,
Клянусь вам: вас же просто не поймут!
Ведь то, чем вы сейчас располагаете,
Возьмут на час. А после, понимаете,
Назад супругу вашему вернут.
А почему? Да ведь ежу известно,
Что если сам себя продешевишь,
То все другие, это скажем честно,
Еще оценят более чем «лестно»,
А та оценка, извините, – шиш!
Строгая вера
Не верь никому до конца на слово.
Нет, верить-то, в общем, конечно, верь,
Но жизнь так изменчива и сурова,
Что слово, как золото, снова и снова
Ты строго на пробу проверь.
И даже, скажу по душам, и даже
Порой, где и места сомненьям нет,
Проверь все равно! Чтобы яркий свет
Не обернулся вдруг черной сажей!
Проверка порою обидна. Что ж!
И даже горька. Абсолютно верно!
И все же предательство или ложь
Сразят во сто крат тяжелей, наверно.
Допустим, ты взял и проверил. И —
Все честно. Ну просто нельзя честнее!
И в сердце – то скрипки, то соловьи,
И чувства отныне еще прочнее!
А если проверил и… взрыв! И вдруг
Слова и поступки, ну все обманное.
И самый любимый и близкий друг —
Душонка лукавая и туманная…
И все-таки лучше всю правду знать
Как можно раньше о человеке.
Чем, мучась потом, по живому рвать
И горя изведать моря и реки!
Мне скажут: «Нелегкая это задача —
Жить, вечно сверяя слова с делами…»
Отвечу: попробуйте жить иначе
И верить бездумно, души не пряча.
А что будет дальше? Поймете сами!
Я правду собираю по частицам
Я правду собираю по частицам,
Как каменщик, что строит этажи.
Ищу ее, крупицу за крупицей,
В густых завалах хитрости и лжи.
Есть люди, что картины собирают,
Другие – книги ищут и хранят;
Те марки или пленки покупают,
А эти все, буквально все подряд.
А я, точа, как говорится, перья
И веря, что лишь истина права,
Всю жизнь ищу сердечное доверье
И честные, правдивые слова.
Все сущее, как трепетную повесть,
Я мерю меркой выстраданных дней.
А эту мерку называют Совесть,
И все живое сходится на ней!
Возможно, рок подобное творит,
Но если Совесть в ком-нибудь созреет
И он отважно правду говорит,
То в нем вдруг словно лампочка горит
И весь он даже внешне хорошеет!
И наших чувств недолговечен век.
Все, говорят, на свете быстротечно,
Но счастье может длиться целый век,
Когда с тобою рядом человек,
Которому ты веришь бесконечно.
И как мне горько, если мой знакомый
Иль где-то, может статься, даже друг
Начнет о чем-то говорить и вдруг
Солжет спокойно и почти весомо.
А я от лжи мучительно страдаю,
Но вот стесняюсь обличить его.
И так бывает стыдно за него
И за себя, что это позволяю…
А собеседник, видя, что идет
Любая ложь, коль я не возражаю,
Порой еще напористее врет,
И спорить бесполезно. Понимаю.
Но как же остро хочется порою,
Устав от лжи бесчувственно-пустой,
Пробыть хоть час с открытою душой,
Где, словно луч с хрустальною водою,
Сверкает правда рыбкой золотой!
Я имя свое создавал непросто
Я имя свое создавал непросто,
Шагая сквозь песни, сквозь кровь и дым,
Чтоб пело, чтоб было оно по росту
Надеждам, делам и мечтам моим.
Отчаянно-искренними словами
Я бился за совести торжество,
И были слова эти, словно пламя,
Вернее, горячими кирпичами
К подножию здания моего.
Чтоб не было подлости и измены
И верность жила бы до сотни лет.
Чем выше и выше вздымались стены,
Тем ярче и ярче горел рассвет!
И в душах, и в небе звенит заря,
И краски в сердцах полыхают сочно.
И стены стоят и светло, и прочно,
А значит, живу на земле не зря!
Встречал я и радости, и измены,