В 1970-х годах жена Сассолла скоропостижно умерла. В конце своей рецензии для Observer Филип Тойнби признается, что повздорил с Бёрджером из-за ее отсутствия в повествовании, а ведь книга частично посвящена ей: «…этот измученный и преследуемый болью человек давно бы рухнул и, возможно, не смог бы подняться вновь, если бы не жена». Тойнби писал: «Ее роль столь же архетипична, как и его». После ее смерти Сассолл оставил практику в Глостершире и некоторое время путешествовал по Китаю, изучая обычаи «босоногих врачей», на работе которых тогда зиждилась вся медицина в сельских местностях Китая. Смерть Сассолла в 1982 году, о которой упоминает в постскриптуме Бёрджер, делает жизнь доктора еще более загадочной. Внимательное прочтение «Счастливого человека» выявляет парадоксальность названия книги; она о человеке, его открытости миру, ставшей, возможно, причиной его гибели.
«Счастливому человеку» больше пятидесяти лет, но он остается свежим и актуальным; это напоминание как врачам, так и пациентам о сути медицинской практики, о различии между исцелением и медикаментозным лечением. Стремление Сассолла к универсальности вызывает резонанс и восхищение. Как в любой великой работе, в «Счастливом человеке» содержится многое: прославление медицины, которую мы почти утратили [3], новаторская фотодокументация, литературная и фотографическая работа непреходящей красоты и исследование личности, стремившейся к недостижимому идеалу. Сассолл стремился понять, что значит быть человеком, а медицина служила средством для достижения этой цели. Мою собственную работу врача общей практики его доброта и творческое сопереживание вдохновляют, но в то же время они служат предупреждением и показывают, что происходит, когда границы между врачом и его пациентами начинают рушиться.
Пытаясь оценить качества Сассолла как врача, Бёрджер писал: «Его считают хорошим врачом, потому что его труд отвечает глубинным, но не сформулированным ожиданиям больных, желающих братского отношения». Это стремление к чувству братства редко выражалось так красиво. Еще в 1967 году Том Машлер завершил рецензию на «Счастливого человека» в The Guardian, написав просто: «Я благодарен за всё». Я тоже благодарен: Виктору Ананту за идею книги, Джону Бёрджеру и Жану Мору за создание шедевра и, конечно, Сассоллу и его семье за то, что позволили изложить интимные подробности его жизни и взглядов. Надеюсь, и другие читатели испытают схожие чувства.
Гэвин Фрэнсис
Счастливый человек
Кто-то крикнул: «Берегись!» – но было слишком поздно. Листья коснулись его почти нежно. Ветви заключили в клетку. А потом дерево и холм раздавили его.
Мужчина, задыхаясь, сказал, что дровосек оказался в ловушке под деревом. Доктор попросил диспетчера выяснить, где именно; затем, прервав ее, сам взял трубку и заговорил. Он должен знать, где именно это произошло. Какие ворота на ближайших полях? Кто владелец полей? Ему понадобятся носилки. Его собственные носилки остались накануне в больнице. Он приказал диспетчеру немедленно вызвать скорую помощь и велел им ждать у моста, который был ближайшим ориентиром на дороге. В гараже его дома лежала старая дверь, сорванная с петель. Плазма крови из аптеки, дверь из гаража. Проезжая по переулкам, он всё время держал большой палец на клаксоне, отчасти для того, чтобы предупредить встречное движение, отчасти для того, чтобы человек под деревом мог услышать, что доктор уже едет.
Минут через пять он свернул с дороги, поехал в гору и оказался в тумане. Как часто бывает с туманом над рекой, он был белым, непроглядным и лишал всяких представлений о весе и плотности. Доктору пришлось дважды останавливаться, чтобы открыть ворота. Третьи были уже приоткрыты, поэтому он проехал, не останавливаясь. Створки распахнулись и затем ударили по задней части «Ленд Ровера». Несколько испуганных овец появились и снова исчезли в тумане. Всё это время он держал большой палец на клаксоне, чтобы дровосек его слышал. Пересек еще одно поле и увидел фигуру человека, окутанного туманом и махавшего рукой так, будто протирал огромное запотевшее окно.
Когда врач добрался до него, мужчина сказал: «Он кричит без остановки. Он ужасно страдает, доктор». Позже тот человек расскажет эту историю много раз, а первый – сегодня вечером в деревне. Но на данный момент случившееся еще не стало историей. Появление врача значительно приблизило ее окончание, но у самого несчастного случая пока нет конца: раненый продолжал кричать на других мужчин, вбивавших клинья, чтобы поднять дерево.
«Боже, оставь меня одного!» Когда он прокричал «одного», доктор был уже рядом. Глаза у раненого сфокусировались, и он узнал врача. Для пострадавшего развязка была близко, это придало ему смелости, и он затих. Внезапно наступила тишина. Мужчины перестали стучать молотками, но продолжали стоять на коленях. Они посмотрели на доктора. Его руки чувствовали себя как дома на чужом теле. Даже эти новые раны, которых не было двадцать минут назад, были ему знакомы. Оказавшись рядом с мужчиной, он через несколько секунд ввел ему морфий. Собравшиеся почувствовали облегчение от присутствия доктора. Но теперь его уверенность заставляла их думать, что он стал частью трагедии: почти соучастником.
– У него был шанс, – сказал один из стоящих на коленях мужчин, – когда Гарри закричал, но он развернулся не в ту сторону.
Врач приготовил плазму для переливания. Постоянно двигаясь, он объяснял, чем должны заниматься остальные.
– Я кричал ему, – сказал Гарри, – он мог бы отойти, если бы был внимательней.
– Он бы и сам убрался, – сказал третий.
Морфий подействовал, мышцы лица раненого расслабились, глаза закрылись. Облегчение, которое он почувствовал, было настолько сильным, что распространилось и на остальных.
– Ему повезло, что он остался жив, – сказал Гарри.
– Он мог бы и сам убраться, – сказал третий.
Доктор спросил мужчин, смогут ли они сдвинуть дерево.
– Думаю, сможем, если втроем.
Никто больше не стоял на коленях. Трое лесорубов встали, им не терпелось начать. Туман всё белел и белел. Влага конденсировалась на полупустой бутылке с плазмой. Врач заметил, что из-за этого немного изменился ее цвет, став более желтым, чем обычно.
– Я хочу, чтобы вы приподняли дерево, – сказал он, – а я наложу шину на ногу.
Когда раненый почувствовал движение поднимаемого дерева, он снова застонал.
– Мы можем травмировать его еще больше, – сказал Гарри. Он увидел раздавленную ногу, напоминавшую сбитую на дороге собаку.
– Просто держите дерево, – сказал врач.
И снова доктор, которого они так хорошо знали, казался виновником катастрофы, спасая под деревом ногу, которая всё равно будет потеряна.
– Никогда бы не поверил, что вы сможете добраться так быстро, док, – сказал третий.
– Вы знаете Сонного Джо? – спросил доктор. – Он лежал под деревом двенадцать часов, прежде чем пришла помощь.
Он объяснил, как поднять раненого и положить на заднее сиденье «Ленд Ровера».
– Теперь с тобой всё будет в порядке, Джек, – сказал один из дровосеков раненому, чье лицо было таким же влажным и бледным, как туман. Третий коснулся его плеча.
Машина скорой помощи ждала у моста. Когда она отъехала, Гарри доверительно обратился к доктору:
– Он потеряет ногу, не так ли?
– Нет, не потеряет, – ответил врач.
Дровосек медленно побрел к лесу. Поднимаясь, он держал руки на бедрах. Потом пересказал другим слова доктора. Работая весь день, распиливая дерево, они снова и снова смотрели на углубление в земле, где застрял их товарищ. Опавшие листья были такими темными и влажными, что не отличались от крови. И каждый раз, бросая взгляд на это место, они думали, окажется ли доктор прав.
Женщина тридцати семи лет. В ней есть что-то от школьницы: той, что не очень сообразительна, но физически более развита, чем другие, и эта зрелость делает ее медлительной и фертильной, а не подвижной и сексуальной. В женщине есть еле видимый след этой ауры. Через два года он исчезнет. Она ухаживает за мамой, и доктор обычно посещает их дом скорее ради матери, чем дочери.
Впервые он увидел женщину десять лет назад. Простуда с кашлем, жалобы на слабость. Рентген грудной клетки патологии не выявил. У доктора сложилось впечатление, что она хотела о чем-то поговорить. Она никогда не смотрела на него прямо, но продолжала бросать быстрые встревоженные взгляды, как будто хотела таким образом приблизить его к себе. Он поговорил с ней, но не завоевал доверия.
Несколько месяцев спустя началась бессонница, затем астма. Тесты на аллергию оказались отрицательными. Астма усилилась. Во время визита она улыбалась, несмотря на болезнь. Круглые, как у кролика, глаза. Она боялась всего, что выходило за рамки болезни. Если кто-нибудь подходил близко, глаза женщины подергивались, как кожа вокруг кроличьего носа. Но на ее лице не было ни морщинки. Он был убежден – состояние женщины есть результат сильного эмоционального стресса. Однако они с матерью настаивали на том, что в их жизни нет проблем.
Два года спустя он случайно узнал всю правду. Был ночной вызов на роды. Женщины-соседки предложили выпить чаю. Одна из них работала на крупной механизированной молочной ферме в ближайшем железнодорожном городке. Девушка-астматик тоже когда-то там трудилась. Оказалось, что у нее был роман с управляющим, работавшим в Армии спасения. Очевидно, он обещал на ней жениться. Затем его охватили религиозные угрызения совести, и он бросил ее. Был ли это вообще роман, или он лишь однажды вечером отвел ее за руку с фермы в свой кабинет с кожаным креслом?
Врач еще раз расспросил мать. Была ли ее дочь довольна, когда работала на молочной ферме? Да, совершенно верно. Он спросил женщину, было ли ей там хорошо. Она улыбнулась из своей клетки и кивнула головой. Затем он прямо спросил, приставал ли к ней управляющий. Она застыла как животное, которое вдруг понимает, что побег невозможен. Ее руки замерли. Голова осталась повернутой. Дыхание стало неслышным. Она так и не ответила.