— Нет, мы не умеем возвращать молодость, — сказал доктор Шоу, — и слава Форду, что не умеем. Но я очень рад, что мне представилась возможность наблюдать такой интересный клинический случай крайнего одряхления человеческого организма. Большое вам спасибо, что вы продемонстрировали мне эту пациентку.
И он тепло пожал Бернарду руку.
Итак, Линда никого, кроме врачей, не интересовала; но весь лондонский высшекастовый свет охотился за Джоном. А увидеть его можно было только с позволения Бернарда, которому поручили официальное шефство над юным Дикарем. Впервые в жизни Бернард почувствовал, что с ним обращаются не только так же, как со всеми, но еще и особенно почтительно, как с человеком необыкновенным и выдающимся. Разом были забыты все толки про спирт, добавленный когда-то в суррогат крови Бернарда, прекратились все шуточки насчет его внешности. Генри Фостер, встречая Бернарда, расплывался в улыбке и всем своим видом изображал крайнее дружелюбие. Бенито Гувер при первой же возможности подарил Бернарду шесть пачек жевательной резинки с сексуальными гормонами. Заместитель Начальника Отдела Социального Предопределения всеми правдами и неправдами добивался, чтобы Бернард пригласил его к себе на коллективистскую вечеринку. Что же до женщин, то стоило Бернарду лишь отдаленно намекнуть — и все они ложились под него штабелями.
— Бернард пригласил меня в следующую среду на вечеринку с Дикарем, — торжествующе объявила Фанни.
— Что ж, я очень рада, — ответила Ленина. — И ты должна теперь признать, что ошибалась насчет Бернарда. Разве он не милый?
Фанни кивнула.
— И, должна сказать, — добавила Ленина, — я была приятно удивлена.
Начальник Отдела Бутылирования, Начальник Отдела Социального Предопределения, двое Докторов Человеководческих Наук, Заведующий Кафедрой Чувствилища в Инженерно-Эмоциональном Колледже, Настоятель Вестминстерского Коллективистского Собора, Министр Инкубаторно- Человеководческой Промышленности, Главный Бокановски- фикатор — бесконечен был список высокопоставленных лиц и знаменитостей, бывавших на вечеринках у Бернарда.
— На прошлой неделе я имел шестерых девушек, — поделился он с Гельмгольцем Уотсоном. — Одну в понедельник, двух во вторник, еще двух в пятницу и одну в воскресенье. Будь у меня время и охота, я бы поимел еще не меньше дюжины: желающих хоть отбавляй.
Гельмгольц выслушал похвальбу Бернарда молча и с таким неодобрительным выражением лица, что Бернард почувствовал себя уязвленным.
— Ты что, завидуешь? — спросил он.
Гельмгольц покачал головой и ответил:
— Мне просто грустно, вот и все.
Бернард рассердился и решил, что больше никогда с Гельмгольцем не будет разговаривать.
Шли дни, популярность все больше кружила Бернарду голову; и наконец сладкий дурман успеха, как всякий сильный дурман, совершенно примирил его с тем Обществом, в котором он еще недавно чувствовал себя так неуютно. Как только Общество признало Бернарда и вознесло его, оно сделалось очень даже хорошим. Однако, смирившись благодаря своей популярности с существующим общественным порядком, Бернард тем не менее отнюдь не отказался от привычки вольнодумно критиковать этот порядок. Ибо сам акт вольнодумства возвышал Бернарда в собственных глазах. Более того, он искренне верил, что в окружающем его мире вполне есть что критиковать (и в то же время он наслаждался своей популярностью и своим успехом у женщин). Перед людьми, которые теперь благодаря Дикарю курили ему фимиам, Бернард красовался своим свободомыслием. Его вежливо выслушивали. Но у него за спиной многие покачивали головами.
— Этот юноша плохо кончит, — говорили они. — И мы еще, дай срок, своими глазами увидим, как он плохо кончит. А тогда ему, глядишь, не подвернется другой Дикарь, который вызволит его в трудную минуту.
Однако пока суд да дело, а теперь в распоряжении Бернарда был последний крик нынешней моды — первый Дикарь, — и все вели себя более чем предупредительно. А коль скоро все вели себя более чем предупредительно, Бернард ощущал себя великаном — и в то же время он парил в эмпиреях на крыльях возбуждения, ему казалось, что он стал каким-то очень легким, легче воздуха.
— Легче воздуха, — сказал Бернард, указывая вверх.
Как жемчужина, в небе — высоко, высоко над ними — в солнечных лучах розовел воздушный шар Метеорологического Управления.
("...Вышеназванному Дикарю, — говорилось в выданной Бернарду инструкции, — должна быть продемонстрирована жизнь цивилизованного Общества во всех ее аспектах и проявлениях...".)
Бернард и Дикарь стояли на смотровой площадке башни "Черинг-Т". Пояснения давали Комендант Башни и Главный Метеоролог. Но больше всех говорил сам Бернард. Он парил, он чувствовал себя легче воздуха.
Из бездонной синевы вынырнула и быстро снизилась ракета "Бомбейский экспресс". Она приземлилась на башне, открылась дверь, пассажиры начали выходить из ракеты.
— Одна тысяча двести пятьдесят километров в час, — внушительным голосом сказал Комендант. — Что вы об этом скажете, мистер Дикарь?
Джон сказал, что, по его мнению, это неплохо.
— Однако же, — добавил он, — Ариэль за сорок минут мог обернуть пояс вокруг земли.
"Дикарь, — писал Бернард в своем отчете Мустафе Монду, — выказывает поразительно мало изумления достижениями цивилизации, равно как и страха перед ними. Это, без сомнения, отчасти объясняется тем, что он уже слышал об этих достижениях от женщины по имени Линда, которая является его м...".
Прочтя эти строки, Мустафа Монд нахмурился. "Неужели, — подумал он, — я, по его мнению, такой ханжа, что меня вгонит в краску, если он напишет это слово полностью?"
"... а отчасти тем, что прежде всего Дикарь интересуется так называемой "душой", которая, как он продолжает утверждать, есть нечто, существующее независимо от физической среды, — несмотря на то, что, как я ему неоднократно указывал...".
Правитель пропустил несколько строк и уже собирался было перевернуть страницу в поисках чего-нибудь поинтереснее, как вдруг его взгляд упал на крайне необычную фразу.
"... хотя, должен признаться, — прочел Мустафа Монд, — я согласен с Дикарем, что эмоциональная инфантильность цивилизованного Общества делает нашу жизнь слишком легкой или, как он выражается, недостаточно дорогой; и я хотел бы воспользоваться этой возможностью, чтобы привлечь внимание Вашего Фордства к..." .
Недовольство Мустафы Монда тут же уступило место смешливому настроению. Действительно, это уж было совсем курам на смех, что какой-то зеленый юнец важно поучает его —Его — относительно того, каким должен быть общественный порядок. "У этого субчика явно не все дома, — подумал Мустафа Монд и, откинувшись в кресле, громко расхохотался. — Надо будет проучить его. Однако спешить с этим пока не стоит: посмотрим, что он за фрукт".
Бернард и Джон прибыли на небольшую фабрику, где изготовлялось электрооборудование для вертолетов. Уже на крыше ( ибо циркулярное рекомендательное письмо Правителя всегда оказывало магическое действие) их встретили Главный Инженер фабрики и Заведующий ОН К (Отдел Надзора за Кадрами). Все вместе они спустились по лестнице вниз, в цеха.
— Каждый процесс, — объяснил Заведующий ОНК, — осуществляется по мере возможности рабочими из одной и той же бокановскифицированной группы.
И действительно: восемьдесят пять почти бесшумных брахицефалических дельт в черных униформах занимались холодным прессованием, пятьдесят шесть крючконосых гамм в зеленых униформах работали на сборке, сто семь жароустойчивых эпсилонов-сенегальцев обслуживали литейный цех, тридцать три узколицых и узкотазых женщины- дельты (все ростом ровно в один метр шестьдесят девять сантиметров) занимались нарезкой винтов — и так далее, и тому подобное.
— О счастливый новый мир, — какое-то коварство памяти привело на мысль Дикарю слова Миранды. — О счастливый новый мир, в котором есть такие существа!
— И уверяю вас, — сказал Заведующий ОНК, когда после окончания экскурсии вышел вместе с гостями на фабричный двор, — уверяю вас, у нас никогда не бывает с нашим персоналом никаких хлопот. Мы всегда находим...
Но неожиданно Дикарь рванулся прочь от своих спутников, забежал за лавровый куст, скорчился в три погибели, и его стало рвать, как будто он не стоял на твердой земле, а летел в вертолете, который, неожиданно попав в грозу, начал проваливаться в воздушные ямы.
"Дикарь, — писал Бернард, — наотрез отказывается принимать сому. И он явно мучается от того, что женщина по имени Линда, его м..., берет один соматический выходной за другим. Интересно отметить, что, несмотря на старческий маразм и отталкивающую внешность его м...и, Дикарь часто навещает ее и, видимо, вполне искренне к ней привязан, что является поучительной иллюстрацией того, до какой степени осуществленное в раннем детстве направленное программированное воспитание способно воздействовать на природу человека и даже заставить его действовать наперекор своим естественным побуждениям (в данном случае — побуждению уклоняться от неприятного объекта) ".
Прилетев в Итон, они приземлились на крыше административного корпуса Верхней Школы. Напротив них, на противоположной стороне школьного кампуса, в солнечном свете сверкала ослепительно белая пятидесятидвухэтажная Башня Липтона. Слева располагался учебный корпус. Справа гордо возвышался Итонский Коллективистский Собор из железобетона и вита-стекла: здесь проводились Фордослужения Коллективизма и Общественные Спевки. В центре четырехугольника стояла древняя, старомодная по стилю статуя Нашего Форда из хромированной стали.
Когда Бернард и Дикарь вышли из вертолета, их встретили доктор Гафни, ректор школы, и мисс Ките, заведующая учебной частью.
— Много у вас тут близнецов? — настороженно спросил Дикарь, когда они начали экскурсию по школе.
— О нет! — ответил доктор Гафни. — В Итоне учатся исключительно дети, принадлежащие к высшим кастам. Одно яйцо — один индивидуум. Разумеется, это делает процесс обучения более трудным делом и налагает на преподавателей особую ответственность. Но это неизбежно, поскольку нашим учащимся предстоит выполнять в Обществе важные обязанности и повседневно сталкиваться с непредвиденными ситуациями.