Рувима эта лекция была, разумеется, чистейшей абракадаброй, и родители, подумав, что их сын сошел с ума, вызвали врача. К счастью, врач владел английским языком и, более того, узнал лекцию, которую он сам накануне вечером тоже слушал по радио. Врач сразу же оценил научную ценность случившегося события, написал об этом статью и послал ее в медицинский журнал.
— Так был открыт принцип обучения во сне, или гипнопедии, — торжественно заявил Директор и внушительно замолчал.
Принцип был открыт. Но прошло еще много, много лет, прежде чем этот принцип был успешно использован на практике.
— Случай с Малышом Рувимом произошел всего лишь через двадцать три года после того, как на рынке появилась первая модель — модель "Т", — сделанная Нашим Фордом. — Директор нарисовал пальцем букву "Т" у себя на животе, и все студенты незамедлительно скопировали этот жест. — И все же...
Студенты яростно строчили: "Гипнопедия впервые официально применена в 214 году от Р.Ф. Почему не раньше? По двум причинам.
В о-п е р в ы х..."
(Маленький мальчик спит ночью на правом боку, его правая рука вытянута, правая кисть свисает с кровати. Из круглого отверстия в стенке деревянного ящика раздается негромкий голос:
— Нил — это самая длинная река в Африке и вторая по длине река на земном шаре. Хотя Нил по своей длине уступает Миссисипи с Миссури, он превышает все другие крупные реки по длине своего бассейна, который тянется на протяжении тридцати пяти градусов северной широты...
На следующее утро мальчик завтракает.
— Томми, — спрашивает кто-нибудь, — какая самая длинная река в Африке?
Мальчик смущенно трясет головой.
— Но разве ты не помнишь фразы, которая начинается словами: "Нил — это самая..."?
— Нил-это-самая-длинная-река-в-Африке-и-вторая-по-дли- не-река-на-земном-шаре! — выпаливает Томми. — Хотя- Нил-по-своей-длине...
— Ну, так какая же самая длинная река в Африке?
У Томми — пустые глаза.
— Не знаю.
— Но ведь Нил, Томми...
— Нил-это-самая-длинная-река-в-Африке-и-вторая...
— Ну, так какая же самая длинная река в Африке?
Томми пускается в слезы.
— Не знаю, — всхлипывает он.)
Вот это-то всхлипывание, уточнил Директор, и расхолаживало первых исследователей. В конце концов, эксперименты по практическому применению гипнопедии совершенно прекратились. И уже не делалось никаких дальнейших попыток обучать детей во сне. И это было правильно. Нельзя изучать науку, не зная, о чем она.
— Однако, если бы они начали с нравственного воспитания, — начал Директор и двинулся к двери, а студенты, бешено чиркая на ходу в блокнотах, последовали за ним и продолжали чиркать, даже стоя в лифте, — если бы они начали с нравственного воспитания, которое никогда, ни при каких условиях не должно быть рациональным...
— Тишина, тишина! — прошептал громкоговоритель, когда Директор и студенты вышли из лифта на четырнадцатом этаже.
— Тишина, тишина! — понеслось из рупоров, установленных через определенные промежутки во всех коридорах; студенты и даже Директор машинально поднялись на цыпочки; конечно, все они были альфы, но ведь и альфы тоже проходят подобающее обучение и воспитание.
— Тишина, тишина!
Сам воздух четырнадцатого этажа был, казалось, пропитан этим категорическим приказом.
Пройдя на цыпочках шагов пятьдесят, Директор и студенты подошли к двери, которую Директор осторожно открыл. Они вступили в полумрак затемненного дортуара. У стен рядами стояли восемьдесят коек. Слышалось легкое, равномерное дыхание и какое-то непрекращающееся бормотание, как будто где-то далеко негромко переговаривались какие- то слабые голоса.
Сестра, сидевшая на стуле у стены, при появлении Директора вскочила и вытянулась по стойке "смирно".
— Какой сегодня урок? — спросил Директор.
— В течение первых сорока минут у нас были Основы Полового Воспитания, — ответила сестра. — Теперь преподаются Основы Классового Сознания.
Директор медленно прошел вдоль рядов коек. Восемьдесят мальчиков и девочек, раскрасневшихся, спокойных, мерно дышали во сне. Из-под каждой подушки раздавался какой-то шепот. Директор замер у одной из коек и, склонившись, прислушался.
— Говорите, Основы Классового Сознания? Давайте усилим звук через громкоговоритель.
В другом конце комнаты из стены выступал громкоговоритель. Директор подошел к нему и щелкнул выключателем.
— ...сят зеленое, — сказал тихий, но очень отчетливый голос, продолжая начатую раньше фразу, — а дети-дельты одеты в хаки. О нет, я не хочу играть с дельтами! А эпсилоны — они еще хуже! Они такие тупые, что не могут даже научиться читать и писать. А кроме того, они одеты в черное, а это — ужасно неприятный цвет. Я чувствую такое счастье от того, что я — бета.
Наступила пауза. Затем голос заговорил снова.
— Дети-альфы одеты в серое. Им приходится работать гораздо больше, чем нам, потому что они — такие страшно умные. Я очень радуюсь, что я — бета, потому что мне не приходится так тяжело работать. И мне гораздо лучше живется, чем гаммам и дельтам. Гаммы — глупые. Они все носят зеленое, а дети-дельты одеты в хаки. О нет, я не хочу играть с дельтами! А эпсилоны — они еще хуже. Они такие тупые, что не мо...
Директор снова щелкнул выключателем. Голос умолк. Только его бесплотная тень продолжала шептать под восемьюдесятью подушками.
— До тех пор, пока дети не проснутся, им это будет сказано еще сорок или пятьдесят раз. Затем то же самое повторится в четверг, а затем — в воскресенье. По сто двадцать раз три раза в неделю в течение тридцати месяцев. А после этого начнется более сложный урок.
Розы и электрошок, хаки детей из касты дельта и тошнотворный запах асафетиды будут связаны неразрывной ассоциацией еще до того, как ребенок начнет говорить. Однако воспитание, в котором не используется с л о в о, — такое воспитание всеобъемлюще и потому несовершенно; оно не может приучить ребенка различать вещи более тонкие, более трудноуловимые, не может внушить ему, как он должен вести себя в более сложных случаях. Для этого нужно слово — но только такое слово, в которое не вложено разумного смысла. Короче говоря, нужна гипнопедия.
— Величайшая внушающая и организующая сила всех времен, идеально готовящая человека для жизни в обществе!
Студенты немедленно записали у себя в блокнотах эту истину, которая глаголила устами Директора.
Директор снова щелкнул выключателем.
— ...кие страшно умные, — сказал мягкий, убедительный, неутомимый голос. — Я очень радуюсь, что я — бета, потому...
Это напоминало не столько капающую воду — хотя и вода, как известно, может продолбить прочнейший гранит, — сколько капающий воск, который залепляет, облекает, обволакивает мягкой коркой то, на что он падает, — до тех пор, пока, в конце-концов, когда эта корка застынет, через нее уже ничто не сможет проникнуть.
— До тех пор, пока разум ребенка не будет целиком состоять из того, что ему внушено, а совокупность того, что ему внушено, не заполнит весь разум ребенка! И не только разум ребенка. Разум взрослого — тоже. Человек будет запрограммирован на всю свою жизнь. Разум, который выносит суждения, и порождает желания, и принимает решения, — он будет действовать под влиянием того, что ему внушено в раннем детстве! — Директор, придя в экстаз, почти кричал. — Внушено Государством! — он с силой ударил кулаком по находящемуся рядом столу. — И отсюда следует вывод...
Какой-то шум у него за спиной заставил его обернуться.
— О Форд! — сказал он совершенно другим тоном. — Я увлекся и разбудил детей!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
А в это самое время снаружи, в саду, у других детей был час рекреации. В теплом свете июньского солнца шестеро или семеро обнаженных мальчиков и девочек с гиканьем носились по газонам, или играли в мяч, или молча сидели на корточках среди цветущих кустов. Воздух дрожал от стрекотания пчел и вертолетов.
Директор и студенты некоторое время постояли, наблюдая за игрой в Шмеля-Центрифугу. Два десятка детей собрались вокруг цилиндрической башни из хромированной стали. На верхушке башни находился вогнутый диск. Кто-нибудь из детей подбрасывал вверх мяч, стараясь закинуть его на диск. Попав на диск, мяч внутри башни скатывался вниз, падал на быстро вращающийся круг и с силой вышвыривался через одно из отверстий в стенке башни — а детям нужно было поймать мяч.
— Как ни странно, — размышлял вслух Директор, когда они отошли от башни, — как ни странно, но даже в эпоху Нашего Форда в большинстве игр не применялись никакие приборы — разве что один-два мяча да несколько каких- нибудь палок или примитивная сетка. Представьте себе, ведь это была совершенно бесполезная трата времени и энергии: людям позволяли играть в сложные спортивные игры, которые никак не способствовали росту производства и потребления. Чистейшее безумие! В наши дни Правители нипочем не дадут разрешения на внедрение какой-либо новой спортивной игры, если не будет неопровержимо доказано, что эта игра требует использования по крайней мере такой же аппаратуры, какая применяется в наиболее сложных из ныне существующих игр...
Вдруг Директор прервал свою речь.
— Посмотрите, какие очаровательные дети, — произнес он, указывая пальцем на мальчика и девочку лет семи-восьми, которые с увлеченностью и серьезностью ученых, только что сделавших важное открытие, играли друг с другом в элементарную сексуальную игру.
— Совершенно очаровательные дети! — повторил Директор, и в голосе его послышались сентиментальные нотки.
— Очаровательные, — вежливо отозвались студенты, но в их возгласах не было подобающей искренности ("В конце концов, двое детишек дурачатся на траве — подумаешь, что в этом особенного?")
— Я всегда полагал... — начал было Директор тем же слащавым тоном, но тут его слова прервал громкий вопль.
Из находящихся поодаль кустов вышла сестра, таща за руку маленького мальчика, который упирался и во весь голос вопил. Следом семенила бойкая девочка, с крайним любопытством взиравшая на мальчика и на сестру.