Счастливый новый мир — страница 9 из 38

— Спускайся вниз. Восемнадцатый этаж. Спускайся вниз. Восемнадцатый этаж. Спускайся вниз...

Лифтер поугрюмел, захлопнул дверцы, нажал кнопку и вместе с кабиной провалился обратно в темноту шахты лифта и в сумерки своего привычного томительного оцепе­нения.

Крыша была залита теплым светом. Послеполуденный воздух жужжал пропеллерами пролетающих во все стороны вертолетов. Бернард Маркс набрал в легкие воздуха. Он взглянул в небо, затем посмотрел вдаль на горизонт, и нако­нец его взгляд остановился на лице Ленины.

— Как тут хорошо! — сказал он; его голос слегка дрожал.

Ленина улыбнулась ему с выражением добросердечного

понимания.

— Для игры в Штурмовой Гольф лучше погоды не приду­маешь! — ответила она радостно. — А теперь, Бернард, мне пора, я очень спешу. Генри рассердится, если я заставлю его ждать. Так ты предупредишь меня о дне отлета за неделю, ладно?

И, помахав ему на прощание рукой, Ленина побежала по плоской крыше по направлению к ангарам. Бернард молча посмотрел ей вслед, и лицо его искривилось от боли.

— А она — очень даже ничего! — произнес чей-то веселый голос за спиной Бернарда.

Бернард встрепенулся и обернулся кругом. Перед ним светилось явной участливостью круглое, красное, лучезар­ное лицо Бенито Гувера. Бенито был повсеместно известен своим добродушием. Про него говорили, что он может спо­койно прожить всю жизнь до старости лет, ни разу не попро­бовав сомы. Дурное настроение и припадки злобы, которые побуждали других людей брать внеочередные отпуска, были Бенито Гуверу совершенно чужды. Все окружающее казалось ему солнечным и безоблачным.

— Тоже пневматичная девочка, да еще какая! — восклик­нул Бенито, а затем заговорил совсем другим тоном. — У тебя что-то мрачный вид. Хочешь принять грамм сомы? — Сунув руку в карман брюк, Бенито извлек флакончик с таблетками. — Когда проглотишь кубик сомы, все беды... Однако же, я погляжу!

Бернард не ответил, круто повернулся и рванулся прочь. Бенито поглядел ему вслед.

— Что случилось с парнем? — удивленно пробормотал он, покачав головой. — Небось не врут злые языки, когда говорят, что ему еще до декантирования добавили спирту в суррогат крови. Он, знать, тогда чуть-чуть повредился в уме...

Бенито сунул в карман флакончик с таблетками сомы, вынул пачку жевательной резинки с половыми гормонами, вытащил одну полоску, засунул ее за щеку и, погруженный в размышления, зашагал к ангарам.

Генри Фостер уже выкатил из ангара свой вертолет и си­дел на ступеньке кабины, когда, наконец, появилась Ленина.

— Ты на четыре минуты опоздала, — сказал он отрывисто, пока она взбиралась на сиденье рядом с ним.

Он включил мотор. Вертолет начал вертикально подни­маться в воздух. Генри нажал на акселератор, и шум мотора из жужжания шершня превратился сначала в жужжание осы, а затем в жужжание москита; спидометр показывал, что они поднимаются вверх со скоростью два километра в минуту. Лондон под ними быстро уменьшался в разме­рах. Огромные здания с плоскими крышами через несколь­ко секунд превратились в геометрической формы грибы, растущие в высокой зеленой траве. Среди них, на тонком стебле, возвышался над остальными стройный гриб башни "Черинг-T", поднявший к небу огромный плоский диск из сверкающего железобетона.

Над головами Генри Фостера и Ленины плыли, подобные расплывшимся торсам сказочных атлетов, огромные куче­вые облака. Одно из них неожиданно уронило из себя неболь­шое алое насекомое, которое, жужжа, стало падать вниз.

— Вон экспресс "Красная Ракета"! — сказал Генри. — Рейсом из Нью-Йорка. Он посмотрел на часы. — Опаздывает на семь минут, — отметил он и покачал головой. — Ох, уж эти мне трансатлантические линии: просто ужас, до чего они не пунктуальны!

Он снял ногу с акселератора. Жужжание лопастей навер­ху стало ослабевать, снизилось октавы на полторы и снова из жужжания москита начало напоминать жужжание спер­ва осы, потом шершня, потом пчелы, потом хруща и наконец жучка-рогача. Через минуту Генри и Ленина уже неподвижно висели в воздухе. Генри нажал на рычаг; раздался щелчок. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее впереди них начал вращаться пропеллер, и вертолет стал набирать скорость. При горизонтальном полете ветер свистел в ушах гораздо громче. Генри пристально смотрел на указатель оборотов; когда стрелка коснулась отметки 1200, он вклю­чил передачу, и машина, рванувшись, лихо понеслась вперед.

Ленина смотрела вниз, в окно, проделанное в полу вер­толета. Они летели над шестикилометровой парковой зоной, которая отделяла центральный Лондон от первого кольца окружающих его пригородов — городов-спутников. Между зеленью деревьев и газонов вздымались к небу цилиндричес­кие башни. Неподалеку от Шепердс-Буша, на кортах, беты- минус, разбившись на пары — их было, наверно, тысячи две,— играли в Травяной Теннис Римана. Дорогу из Ноттинг- Хилла в Уиллесден окаймляли двойные ряды Эскалаторных Кортов. На стадионе в Илинге дельты проводили соревнова­ния по гимнастике, рядом шла Общественная Спевка.

— Какой это все-таки ужасный цвет — хаки! — восклик­нула Ленина, повторяя гипнопедическое предубеждение, внушенное ее касте.

Внизу проплыли стройные корпуса Хаунслоуской Студии Чувствилища: территория Студии занимала семь с полови­ной гектаров. Неподалеку от Студии армия рабочих, одетая в черное и в хаки, заново витрифицировала поверхность Большого Западного Шоссе. У Завода Телевизионной Корпо­рации в Брентфорде одетые в зеленое девушки-гаммы, как муравьи, роились около входов или стояли в очередях на остановках монорельсового трамвая. В толпе то и дело появлялись и исчезали темно-красные беты-минус. На крышах главного корпуса кишели садящиеся и взлетающие верто­леты.

— Честное слово, — сказала Ленина, — как я счастлива, что я — не гамма.

Через десять минут они приземлились в Сток-Поджесе и начали свой первый раунд Штурмового Гольфа.

Бернард бежал по крыше, встречая на своем пути почти сплошь опущенные взгляды, а если кто-нибудь случайно и поднимал на него глаза, то сразу же боязливо отворачивался. В эту минуту Бернард чувствовал себя так, как чувствует себя зверь, которого травят; но травили его враги, которых он не желал видеть, чтобы не вызвать в них еще большую к себе враждебность и чтобы не ощущать себя еще более без­надежно одиноким.

"Какая скотина все-таки этот Бенито Гувер!"

Бернард понимал, что Бенито хотел ему только добра; но это, может быть, еще даже хуже. Почему-то те, кто хо­тели Бернарду добра, вели себя по отношению к нему точно так же, как те, кто хотели ему зла. Даже Ленина заставляла его страдать. Он вспомнил все эти недели робкой нерешитель­ности, вспомнил, как он много раз смотрел на Ленину и хотел ее, но у него не хватало храбрости подойти к ней и предложить ей себя, так как он боялся натолкнуться на презрительный отказ. Но если бы она сказала "да" — какое это было бы блаженство! Ну, так вот, теперь она сказала "да", а он все еще чувствовал себя препогано. Почему? На­верно, потому, что он так ждал этой минуты, а Ленина — един­ственное, о чем она могла в такую минуту ему сказать, так это о том, что сегодня стоит отличная погода для игры в Штурмовой Гольф. И потому, что она тут же ускакала, чтобы встретиться с этим занудой Генри Фостером и играть с ним в эту идиотскую игру.

И еще потому, что она сочла смешным нежелание Бернарда говорить с ней на людях о самых что ни на есть интимных де­лах. Короче говоря, он чувствовал себя препогано потому, что Ленина вела себя именно так, как и должна вести себя здоро­вая и благовоспитанная англичанка, а не каким-нибудь дру­гим — ненормальным и порочным — образом.

Бернард отпер дверь своего ангара и позвал двух дежур­ных дельт-минус, чтобы они выкатили его вертолет на кры­шу. Штат обслуживающего персонала ИЧП-вских ангаров состоял из одной бокановскифицированной группы дельт: все рабочие были близнецами, абсолютно похожими друг на друга, одинаково низкорослыми, темноволосыми и урод­ливыми. Бернард отдал приказание резким, довольно вы­сокомерным и даже оскорбительным тоном, каким гово­рит человек, который не слишком уверен в себе, несмотря на все преимущества своего высокопоставленного положе­ния. Общение с людьми из низших каст всегда приводило Бернарда в дурное расположение духа. Ибо, какова бы ни была тому причина (а сплетня насчет спирта в его суррога­те крови вполне могла быть справедливой: ведь происхо­дят же иногда ошибки и несчастные случаи), а по своему внешнему виду и телосложению Бернард действительно едва ли отличался от обычного мужчины-гаммы. Рост у Бернарда был на восемь сантиметров меньше среднего ро­ста альф, и он был более щуплым, чем обычно бывает муж- чина-альфа. Поэтому один лишь вид существ из низших каст болезненно напоминал Бернарду о несовершенстве его фи­зического развития.

— Я — это я; но я хотел бы не быть собой, — негромко сказал он про себя (чудовищная ересь в устах любого граж­данина Всемирного Государства, а в устах альфы в особен­ности) .

Бернард постарался призвать на помощь все свое само­обладание, но на душе у него было тревожно. Каждый раз, когда ему приходилось смотреть гамме или дельте прямо в лицо, а не взирать на него сверху вниз, Бернарда охваты­вало какое-то странное чувство унижения. Он никогда не был уверен, окажет ли ему это низшее существо то высокое уважение, которое подобает оказывать члену его касты. Этот вопрос постоянно терзал Бернарда. И не без причины. Ибо гамм, дельт и эпсилонов с помощью гипнопедии прочно приучили в определенной степени ассоциировать большой рост и крепкое телосложение с социальным превосходством. Действительно, некоторый гипнопедический предрассудок, связывающий высокий рост с высокими достоинствами, был общераспространенным явлением. Из-за этого предрас­судка женщины смеялись, когда Бернард предлагал им себя, а мужчины постоянно устраивали над ним розыгрыши. Вечные насмешки сделали Бернарда изгоем; а чувствуя себя изгоем, он и вел себя, как изгой — что, в свою очередь, усиливало предвзятое к нему отношение и ту презритель­ную враждебность, которую пробуждали в окружающих его физические недостатки. Поэтому Бернард тяготел к одиночеству; хроническая боязнь насмешек и шуток за­ставляла его сторониться людей своей касты, а в обраще­нии с нижестоящими вести себя высокомерно и резко. Как отчаянно он завидовал другим мужчинам — вроде Генри Фостера или Бенито Гувера! Мужчинам, которым никог­да не приходится кричать на эпсилона, чтобы тот повино­вался; мужчинам, которые принимают свое положение как должное; мужчинам, которые чувствуют себя в об­ществе с кастовой системой как рыбы в воде — чувствуют себя настолько уверенно, что даже сами не осознают, какие преимущества им дарованы.