В церкви, за толстыми каменными стенами и под железной крышей, было лучше. Пересчитали всех, оказалось, что семерых не хватает, Два отряда по пять мужчин вышли на поиски. Один отряд вернулся и привел четверых женщин и двоих детей. Второй отряд не вернулся. Патер Амеде сделал перевязку всем раненым, призвал нас к спокойствию. Один из стариков, у которого не все были дома, крикнул, что начался потоп и надо строить ковчег. Ему сказали, что уже поздно, но он никого не слушал и порывался выйти наружу, хотел сам построить ковчег. Тогда вождь объяснил, что ковчег ни к чему — все равно на Рароиа нет животных. Этот довод убедил нового Ноя, и он угомонился. Патер Амеде предупредил, что ветер обязательно пригонит огромные валы, которые захлестнут остров, и потому лучше не оставаться в церкви — она как ловушка. Кто-то предложил залезть на пальмы или на крышу, но в такой ветер это было, конечно, невозможно. Вместо этого решили перебраться на кладбище — самое высокое место острова. Кладбище лежало выше церкви и к тому же было обнесено широкой каменной оградой. Все направились туда.
Ветер дул с такой силой, что не давал идти во весь рост, пришлось ползти на четвереньках. Патер Амеде что-то говорил, но слов не было слышно. На западной стороне острова ураган разрушил все дома, кроме дома Тухоэ. Мимо нас летели доски и листы железа. Тухоэ всегда гордился своим деревянным домом, теперь он задумал пробраться туда, чтобы посмотреть, нельзя ли что-нибудь спасти. Его удерживали, но упрямец стоял на своем. Он почти дошел до дома, когда тот с грохотом рассыпался. Ветер подхватил новую железную крышу и понес прямо на Тухоэ. Он попытался отскочить в сторону, но не успел. Блестящий лист железа, которое с таким трудом недавно удалось раздобыть, разрезал его пополам. Последнее, что я видел, была рука, которая судорожно цеплялась за край листа.
На кладбище мы сложили из камней два барьера и легли за ними, укрываясь от ветра. Прошло два, может быть, три часа с начала урагана, когда послышался гул, заглушивший даже шум ветра и дождя. Надвигался первый вал. Он оказался не очень высоким и с трудом перекатился через остров. Но вода быстро прибывала и скоро поднялась к самым пальмам. Налетела следующая волна. На этот раз нам пришлось сесть, чтобы голова оставалась над водой. Некоторые в панике пытались перебежать в церковь, но, к счастью, их каждый раз выносило потоком в окна. В конце концов они вернулись под прикрытие камней.
А вода все прибывала, медленно, но неуклонно, и мы очутились словно посреди реки Пунаруу на Таити. Сломанные пальмы, балки, цветы, мебель, лодки проплывали мимо нас и поглощались водоворотами там, где течение встречало препятствие. Потом вода принесла разбитые ящики и части обшивки; мы поняли, что погиб корабль. Мы благодарили судьбу за то, что у нас под ногами твердая земля, хотя нам стоило немалых трудов удержаться на ней.
Солнце скрылось, как только начался ураган, стало темно, как ночью. Не знаю, сколько времени мы пролежали на кладбище, но когда накатила пятая волна — патер Амеде вел им счет, — я увидел в разрыве между тучами звездочку и понял, что наступил вечер. Пятая полна залила нас почти до пояса, пришлось маленьких детей посадить на плечи. Однако все с радостью заметили, что хотя волны нарастают, зато ветер и дождь становятся заметно слабее. Стали снова подумывать о том, чтобы влезть на пальмы.
Когда шестая волна захлестнула до подмышек, никто, кроме патера Амеде, не захотел больше оставаться на кладбище. Двинулись по течению и стали взбираться на первые попавшиеся пальмы. Многие женщины и старики настолько утомились, что не могли влезть сами, но вождь разыскал веревку; с ее помощью мы втащили их наверх и привязали к кронам. Сам я каким-то образом очутился на крыше тюрьмы — единственного, кроме церкви, здания, которое устояло против непогоды. Я совершенно выбился из сил и решил остаться на крыше. Впервые тюрьме нашлось разумное применение!
Седьмой вал унес патера Амеде, но ему удалось за что-то ухватиться. Он вернулся на кладбище и крикнул нам, что скорее погибнет, чем уйдет оттуда. Мы все понимали, что восьмой вал прикончит патера, и жалели его, потому что патер Амеде всегда хорошо к нам относился и во всем помогал. Однако восьмая волна так и не пришла. Вместо этого вода начала медленно сбывать, и утром стало возможно спуститься на землю. Но одиннадцать раройцев все же погибли во время этого урагана, самого сильного за всю мою жизнь.
Рассказ Те Ихо распалил воображение островитян и несколько дней мы только и слышали, что истории об ураганах и штормах. Многие помнили циклон 1903 года и охотно делились своими впечатлениями. В основном все рассказы совпадали и подтверждали описание Те Ихо. Точно так же все единодушно сходились на том, что следующий (и пока последний) захвативший Рароиа циклон 1906 года прошел значительно дальше от острова и был много слабее.
Стихийные бедствия способствовали окончательной ломке старого уклада. К 1903 году на Рароиа еще оставалось много домов туамотуанского типа; широко применялись старые орудия труда и предметы обихода. Но наводнение унесло с собой последние остатки местной культуры, и когда раройцам понадобилось возмещать утраченное, они, естественно, сочли, что проще и быстрее купить необходимое на шхунах, чем пытаться воспроизвести изделия старых ремесленников. Еще печальнее — утрата старинных записей генеалогий и сказаний, сделанных раройцами сразу после того, как первые миссионеры научили их писать. Порвалась последняя нить, связывавшая островитян с их прошлым.
Те Ихо уверял, что все без исключения родословные книги погибли во время наводнения 1903 года, но мы на всякий случай совершили обход деревни, чтобы выяснить, не сохранилась ли хоть одна книга. Везде нам в ответ отрицательно качали головой и твердили: аита, аита (нет, нет). Так продолжалось, пока мы не пришли в дом Тетоху, который, выслушав вопрос, немедленно ответил:
— Это неверно, будто ураган 1903 года уничтожил все родословные книги. Мой дед жил тогда на Хао, он увез туда четыре книги. Несколько лет спустя он вернулся на Рароиа и привез их с собой. Может быть, они еще лежат где-нибудь у нас в доме. Точно не могу сказать, меня это никогда не интересовало.
Перерыли весь дом — безуспешно. В конце концов Тетоху сказал:
— А может быть, они у моей бабушки? У нее сохранилось много вещей деда. Хотите, я схожу к ней и спрошу?
Четверть часа спустя Тетоху вернулся.
— Вы опоздали на десять лет, — произнес он сочувственно. — Когда дед умер, бабушка моя и тетка Пунау собрали книги и прочий старый хлам и сожгли. Очень досадно, но ничего не поделаешь!
Нам захотелось самим услышать об этом, и мы пошли к Пунау. Увы, она подтвердила, что порвала и сожгла книги.
— Ты уверена, — уныло спросил я, — что сожгла все клочки до единого?
— Да-а. Правда, из нескольких страниц я сделала пакетики…
Это нас, разумеется, не обрадовало. Мы собрались уходить, но Пунау ласково нас остановила:
— Ради вас я очень бы хотела вернуть книги, но единственное, что я могу дать, это нашу родословную, которую я переписала, прежде чем сжечь их.
Мы не верили своим ушам, но еще больше удивились, когда Пунау вытащила бухгалтерскую Книгу с крупной надписью «Сделано в США» на обложке. Не потребовалось долго листать, чтобы убедиться, что книга содержит не только внушительный перечень предков — свыше пяти тысяч имен на двухстах страницах, — но и множество родословных песен, сказаний и преданий.
Мы решили провести интересный опыт. В следующее посещение Те Ихо мы захватили с собой книгу Пунау и попросили его прочитать на память длинный фангу, религиозный гимн, который уже слышали от него. Старик без запинки прочел всю песню от начала до конца, на что потребовалось десять минут. Мы внимательно следили по книге и убедились, к своему изумлению, что его устная версия слово в слово совпадает с записью. Трудно было получить лучшее доказательство того, что Те Ихо — настоящий тахунга, который тщательно и добросовестно сохранил в памяти предания своего народа[28].
Глава 6Жизнь раройца
«Средний швед», как известно, продукт статистики, и вряд ли есть смысл искать его подобия в реальной жизни. Найти шведа из плоти и крови, во всех отношениях отвечающего математической средней, оказалось бы, по всей вероятности, чрезвычайно трудно; я подозреваю, что «средних шведов» не один, а множество, и все они разные… Это и понятно: нашему обществу присуще большое разнообразие специальностей, интересов, классов, что влечет за собой различия в условиях жизни, привычках и идеалах. Иначе обстоит дело на Рароиа. Здесь господствует поразительное единообразие[29] и это позволяет выбрать действительно типичный пример, когда хочешь описать жизнь «среднего» раройца. Давайте же проследим жизненный путь островитянина от начала до конца.
Как обставляется появление на свет нового члена островной общины — это мы увидели впервые в доме наших ближайших соседей, Тахути и Кимитонги. Однажды мы обнаружили, что Тахути сидит один на циновке перед дверью. Зная, какая это неразлучная пара, мы несколько удивились, однако не стали спрашивать его о Кимитонге, а повели разговор о копре и рыбной ловле. Немного спустя он прервал на полуслове красочное описание поединка с акулой, встал и заметил:
— Погодите-ка, я пойду взгляну, как там Кимитонга. Она рожает.
— Кимитонга рожает? Так что же ты сидишь тут и болтаешь с нами!
— А что! — ответил Тахути. — Все будет в порядке. Она всегда справляется молодцом!
Мы, конечно, знали, что Кимитонга ждет ребенка, но оба родителя совсем недавно уверяли нас, что до счастливого события остается еще не один месяц. Поэтому, когда Тахути снова вышел из дома, мы напомнили ему об этом и с тревогой осведомились, как здоровье Кимитонги. Однако он явно не разделял наших опасений.