цы» от сорной травы, подстригли кусты и укрепили подпорками все дряхлые лачуги. Особенно постаралась Тутамахине: она повыдергала в своем саду не только сорную траву, но и все цветы, так что он стал напоминать свеже вспаханное поле.
— Зачем же ты цветы вырываешь? — спросили мы, застав ее в разгар разрушительной деятельности.
— Да ну, — ответила она, — разве такие цветы годятся для губернатора?
И Тутамахине решительно выдернула с корнями еще один куст.
После всеобщей уборки выросла целая гора пустых бутылок — свидетельство усердия и непомерной жажды островитян. Фаукура, который в одинаковой степени увлекается полными и пустыми бутылками и по праву, гордится лучшей в деревне «пивной клумбой», предложил расставить бутылки вдоль «главной улицы», чтобы получилось нечто вроде аллеи почета. К счастью, удалось помешать осуществлению этого плана.
Зато Тека совершенно справедливо заметил, что пристань никуда не годится и первое же впечатление губернатора окажется очень невыгодным, а это может привести к печальным последствиям. Но чинить пристань — дело не шуточное, тем более что за песком и камнем надо было ходить в дальний конец деревни. Трудно было рассчитывать, что раройцы согласятся на такой подвиг даже ради губернатора.
Вождь еще раз обнаружил незаурядное знание человеческой натуры — он объявил состязания на скорость. Все население было разделено на десять групп, на каждую из которых приходилось по тележке. Затем Тека выстроил все тележки в ряд и объявил, что команда, которая первая нагрузит и довезет до пристани свою тележку, получит полдюжины пива. Кроме того, команда, которая ко времени окончания ремонта выиграет большинство заездов, награждается особым призом — целым ящиком пива.
Такую организацию работы раройцы одобрили. Два дня в деревне с утра до позднего вечера стоял веселый гам, пристань быстро росла в длину и ширину. Разумеется, такими темпами работать утомительнее и много тележек было поломано, но кто с этим считается?! Главное — работа шла весело! Тому, кто любит сокрушаться по поводу лени и нерадивости полинезийцев, полезно было бы видеть эту вспышку энергии. Пока велась работа, раройцы делали перерыв только на полчаса в полдень, когда солнце стояло в зените, да и то не для еды, а чтобы развлечься футболом!
Закончив починку пристани, островитяне приступили к разучиванию песен и плясок для праздника. Среди молодых не нашлось достаточно хорошего руководителя, поэтому пригласили Те Ихо. Старик сразу ожил, он весь как-то подтянулся и словно помолодел. Мне особенно запомнился первый вечер. Вместе со всеми раройцами мы отправились на полянку возле деревни посмотреть репетицию. Каждый зритель принес с собой факел либо фонарь, и получился широкий световой круг, в котором выстроились участники. Под пальмой разместился «оркестр»: пять человек с барабанами из старых бидонов. Те Ихо показывал фигуры танца, затем танцоры и танцовщицы двигались в такт барабанам взад и вперед по песчаной «танцплощадке».
Чем дальше, тем больше воодушевлялся Те Ихо и тем буйнее становилась пляска. Казалось, среди стволов мечутся в колышущемся свете привидения из далекого прошлого, пробужденные к жизни примитивной зажигательной музыкой. Невдалеке глухо ворчал прибой… Своеобразная атмосфера захватила нас, и мы почувствовали себя перенесенными на много сотен лет назад.
К первым репетициям участники еще не успели изготовить лубяные одеяния, но постепенно появлялось все больше плясунов в набедренных повязках или юбочках; на голову надевался сплетенный из листьев венец. Наконец все участники превратились в древних язычников, и оркестр решил сменить бидоны на настоящие деревянные барабаны. Несколько мужчин специально изготовили их, выдолбив толстые сутунки твердого дерева тоу.
Когда плясуны в изнеможении опускались на землю, а барабанщики уже не в силах были даже пошевельнуть пальцем, устраивался перерыв и репетировали песни. Помимо старых, известных песен и баллад, однажды вечером постановили сочинить новую песню, как это принято в торжественных случаях. Сначала отобрали популярную мелодию, затем простым голосованием выбрали поэта.
Как и положено полинезийцу, он не стал прибегать к перу и бумаге, а сочинял вслух куплет за куплетом. Участники хора повторяли их про себя. Получилась встреченная единодушным восторгом полинезийская вариация на тему «лучше поздно, чем никогда», — каждый куплет заканчивался словами: «…нелегко губернатору попасть на Рароиа, он добирается уже сорок лет». Когда песня была сочинена (на что потребовалось около часа), одна из девушек поднялась и пропела ее целиком, не сбившись ни разу. Затем то же самое проделал весь хор.
Полушутя мы предложили Те Ихо придумать новый танец. Он сразу согласился и только попросил уточнить, какой именно. Старик много раз показывал нам, как полинезийцы трением добывают огонь, и мы всегда поражались гармонией и ритмичностью его движений. Поэтому мы спросили, нельзя ли сочинить пляску «добывателей огня». Час спустя танец был создан и оказался необычайно захватывающим и выразительным — целая символическая драма о вечном стремлении человека к огню и свету.
По истечении двух недель прилежного разучивания все было готово, за одним важным исключением: мужчины никак не могли договориться, кто из них произнесет приветственную речь. Услышав по радио, что губернатор уже отплыл из Папеэте, они заторопились и приняли соломоново решение: оратором назначили Моэ Хау, единственного, кто в это время не был простужен и не хрипел.
Моэ Хау чрезвычайно серьезно отнесся к поручению. Вооружившись полученными у учительницы тетрадью и карандашом, он заперся в хижине (специально сооруженной для этого случая) и не вышел оттуда, пока не исписал все страницы и даже обложку. А чтобы все было как следует, он пришел ко мне и попросил перепечатать речь на машинке. В окончательном виде это произведение ораторского искусства заняло восемь страниц, хотя я опустил кое-какие, наиболее цветистые обороты. Моэ Хау сиял не меньше, чем писатель, который впервые видит напечатанным свой труд.
Однако на следующий день он снова появился в дверях, смущенно вертя в руках шляпу.
— В чем дело? — воскликнул я. — Ты еще речь сочинил?
— Нет, не совсем, — ответил он. — Я хотел бы попросить тебя переписать старую…
Он вытащил из кармана грязный ком бумаги.
— Понимаешь, я дал ее почитать и получил обратно вот в таком виде.
Я еще раз перепечатал всю речь, сделав на всякий случай второй экземпляр специально для читателей.
В тот самый вечер, когда вышло новое издание речи Моэ Хау, островитяне опять собрались на совещание, чтобы обсудить, что еще осталось сделать. Пришли к выводу, что нужно приготовить подарки губернатору. Туаури и Фаукуре, самым искусным резчикам по дереву, поручили изготовить посох и лубяную корону — древние атрибуты вождей архипелага Туамоту. Мы уже видели образцы мастерства обоих умельцев, но посох, который они показали нам несколько дней спустя, превзошел все наши ожидания. Он был вырезан из таману, самого лучшего дерева на Таити, и инкрустирован редким золотистым перламутром. Изящная ручка изображала черепаху, священное животное туамотуанцев языческого периода. Да, посох получился отменный!
Лубяная корона тоже была сделана прекрасно, однако обладала серьезным недостатком — получилась такая большая, что, несомненно, свалилась бы губернатору на нос. Фаукура придумал выход. Он продел шнур по ее краю и заявил, что снимет мерку на глазок, как только губернатор ступит на остров, и уменьшит корону до нужного размера. Мы считали такое решение несколько рискованным, но раройцы были очень довольны.
Посох и корона предназначались в дар губернатору в основном от мужчин. Но и женщины не захотели отставать. Они разбились на бригады и принялись плести панданусовую циновку.
Обычные размеры такой циновки — 2X2 метра, однако для губернатора в мгновение ока изготовили циновку размером 5X10 метров. Объяснялось это не только тем, что женщины Рароиа захотели побить все мыслимые рекорды в этой области, но и чисто практическими соображениями. Дело в том, что по предложению Матахоту решили вплести в мат красную ленту, чтобы получился текст, — а текст представлял собой библейское изречение, выполненное буквами метровой высоты!
Пока шли все приготовления, Тека и Хури внимательно слушали радио и чуть не каждый день принимали новости о ходе инспекционной поездки губернатора. В частности, они узнали, что на борту правительственной яхты находится также супруга губернатора. Было бы, разумеется, невежливо обойти ее при вручении подарков, и раройцы немедленно принялись ломать голову, что бы такое придумать для нее. В конце концов мы вспомнили, что она коллекционирует раковины; тем самым проблема разрешалась сама собой. На берегу лежало множество раковин, и не представляло никакого труда быстро собрать красивую коллекцию, если дружно взяться за дело. Однако наши друзья с недоверием отнеслись к этой идее.
— Обыкновенные раковины — какой же это подарок жене губернатора! — сказал один.
— Хоть бы у нас были позолоченные фарфоровые тарелки, какие можно найти в Папеэте 14 июля, — сокрушался другой.
— Да она нас на смех поднимет, — заключил третий. — Лучше вышьем ей скатерть.
Однако мы стояли на своем и объяснили, что хотя у губернаторши есть много раковин из других мест, зато нет ни одной с Туамоту. Она будет очень рада новым раковинам.
Вряд ли наши заверения убедили кого-нибудь. Все же островитяне решили, что мы лучше их должны разбираться в делах попаа, и на следующее утро на нашей веранде стала расти гора раковин. Тут были маленькие и большие раковины, круглые и витые, белые и цветные, и все они отличались необычайной красотой и блеском. Положение было спасено.
А под вечер Тека совершил обход деревни. Все было в образцовом порядке. Улицы посыпаны свежим песочком, тут и там среди пальм радовали глаз цветочные клумбы, многие дома сияли свежей краской. Да, деревня стала прямо-таки нарядной! Вдруг Тека остолбенел. Ну, конечно, этот Тане ничего не сделал со своей дряхлой лачугой. Это было тем более непростительно, что она стояла на самом видном месте — как раз напротив деревенского дома собраний.