Маопо поймал упрямого краба. Краб не хочет выпустить свою добычу — кокосовый орех.
Но если в них много волчьего, то не меньше и тюленьего. Еще щенятами их берут с собой на лодках к рифу, и в дальнейшем они настолько осваиваются с морем, что с одинаковой легкостью передвигаются по суше и в воде, если только не утонут во время обучения.
Очевидно, эти особенности собачьего воспитания позволили выработать особый метод рыбной ловли, который вернее всего будет назвать охотой на рыбу.
Огромный пояс, образуемый рифом (ширина его с наветренной стороны около пятидесяти метров, с подветренной — почти четыреста), во время прилива почти на полметра залит водой, в которой кишит всевозможная рыба. Но пытаться бить ее копьем или поймать другими какими-либо способами безнадежно, потому что она вовремя замечает опасность и мгновенно ускользает. Тут-то и находят применение собаки. Если человек не может догнать рыбу, то раройские «гончие» в быстроте не уступают своей «дичи» и неутомимо преследуют ее, либо выгоняя на рыболова, стоящего наготове с копьем, либо заставляя юркнуть под камень, откуда ее ничего не стоит вытащить.
Копьем бьют рыбу круглый год; другие способы лова носят сезонный характер. К числу наиболее интересных относится, без всякого сомнения, способ, именуемый рена. Раройцы много рассказывали мне о нем и объясняли, что так ловят в марте, когда огромные косяки заходят на нерест в залив у деревни. В тот год мы увидели первые признаки приближения косяка только в апреле. Над лагуной в нескольких километрах от берега в воздухе стали появляться тучи чаек, с каждым днем все ближе и ближе к деревне. В тихое ясное утро, когда лагуна напоминала гигантское зеркало, с пристани вдруг донесся чей-то крик, тут же подхваченный множеством голосов. А немного спустя нас позвал наш верный друг Тетоху.
— Идите скорей, посмотрите. Весь залив полон рыбой комене!
Мы поспешили на берег, где уже собрались все жители острова. Метрах в пятидесяти от берега над черным пятном в воде бушевало белое облако крикливых чаек. Должно быть, действительно огромный косяк! Как ни буйствовали чайки, пятно все росло и росло и через полчаса стало величиной с городскую площадь. Настало время приступить к лову, и Тека распорядился начать приготовления. К нашему удивлению, вся толпа в ответ бросилась прочь, и мы остались одни с вождем.
— Куда это они побежали? — спросил я Теку. — Ведь сети развешены здесь, на берегу.
— Подожди, увидишь! — со смехом отвечал Тека.
Нам не пришлось долго ждать. Один за другим островитяне возвращались, неся охапки пальмовых листьев. Понемногу собрались все, и каждый принес не меньше пяти больших листьев. Получилась внушительная куча!
— Сейчас вы увидите, как делают рена, — сказал Тека и разорвал лист пополам вдоль по черешку. — Рена для лова комене куда лучше, чем сеть!
Он положил половинки одна на другую и взялся за следующий лист. Кругом все были заняты той же работой. Вскоре весь берег был усеян кипами по пяти половинок.
Затем начался следующий этап. Островитяне собрались группами и стали связывать листья в пучки, а пучки — концами между собой. Получались цепочки длиной около десяти метров. Каждую из них брали за концы и крутили, как выкручивают белье. От этого листья топорщились во все стороны и получалось что-то, напоминающее ерш для мытья бутылок.
В заключение все цепочки связали в одну сплошную гирлянду пятисотметровой длины. Теперь можно было начинать лов!
Несколько человек посильнее взялись за один конец гирлянды, все остальные равномерно распределились вдоль нее. Мы поспешили занять место в общем строю. Медленно, осторожно мы ступили в воду и стали приближаться к косяку. Рена, словно исполинская зеленая змея, смыкалась вокруг своей добычи. Вскоре мы окружили беспокойную живую массу. В воздухе по-прежнему с криком метались чайки, сопровождая нас в нашем движении к берегу. Они неохотно улетели лишь тогда, когда мы почти вышли из воды и зеленое кольцо сократилось вдвое.
В нескольких метрах от берега цепочка остановилась. Рыба стояла так плотно, что не могла даже двигаться; оставалось только вычерпывать ее на сушу. Чтобы ускорить работу, женщины собрали оставшиеся листья и мигом сплели из них корзины. Мужчины черпали рыбу шляпами.
Полчаса спустя вдоль берега вытянулась серебристая гряда, и можно было приступить к дележу. Все участники собрались в круг, и под крики и веселый смех Тека и Тангихиа разложили улов на кучки по числу жителей деревни. Когда дележ кончился, оказалось, что на долю каждого пришлось по двадцать с лишним рыб!
Нужно ли добавлять, что наши друзья в тот же день управились с уловом и назавтра уже высматривали новые косяки комене. И высматривали не напрасно: рыба шла день за днем. Мои записи показывают, что в течение двух месяцев мы не менее трех раз в неделю ловили рыбу с помощью рена и каждый раз вылавливали от тысячи до трех тысяч комене.
Так как комене и видом и вкусом очень напоминает сельдь, мы замариновали ее по-шведски и пригласили островитян отведать наше национальное блюдо. Успех превзошел все ожидания, и с тех пор мы всегда подавали гостям картофель с селедкой. Раройцы до того к ней пристрастились, что я не удивлюсь, если шведские рыбоконсервные заводы в один прекрасный день получат заказ на поставку маринованной сельди в этот отдаленный уголок.
Из всех видов лова больше всего нам понравился ночной лов на рифе. Его ведут самым простым способом; вот что рассказывает дневник о наших впечатлениях от первого ночного лова на Рароиа:
«Сейчас полночь, мы только что вернулись в деревню с полным мешком рыбы. Улов неплохой, если учесть, что нас было всего четверо: Тавита, Тахути, Мария-Тереза и я, а все наше снаряжение состояло из больших ножей и керосиновых фонарей.
Когда сразу после захода солнца два друга пришли за нами, мы невольно улыбнулись их оптимизму, увидев у них в руках большой мешок для будущего улова. Однако нам предстояло убедиться, что мы недооценивали этот способ лова, который при всей своей простоте очень добычлив и увлекателен.
Звезды казались необычайно яркими, в пальмовых кронах шумел слабый бриз, когда мы покидали деревню. Впереди шел Тавита с самой яркой керосиновой лампой, какая только имелась на острове (эта лампа обычно освещала церковь и сипела, словно кофейник), затем следовали Мария-Тереза и я. Завершал шествие Тахути.
Тахути тоже взял лампу — старую и ржавую. Как он ни возился с ней, она упрямо отказывалась гореть, и наконец Тахути бросил ее под пальмой, а взамен сделал факел из сухих листьев. Искры, точно звездочки, замелькали у нас над головой, подчеркивая контраст между маленьким световым кругом и окружающим ночным мраком.
Мы не спеша шли вдоль берега на север. Слева простиралось море, белел прибой на кольцевом рифе. Справа тянулась темная стена пальм. Был отлив, и свет озарял розовые кораллы, местами выступавшие над водой. Природа казалась необычайно таинственной и живой. Не удивительно, что Тавита настроился на философский лад и стал вслух размышлять, не похож ли рай на Рароиа и не ловят ли там с рифов птиц и рыбу. Мы подтвердили, что рай, без сомнения, похож на Рароиа; однако из осторожности оставили без ответа вторую часть вопроса.
Около часа понадобилось нам, чтобы достигнуть северной оконечности острова. Здесь начинался лов, отсюда мы должны были двигаться по рифу в сторону деревни, чтобы к концу оказаться дома.
Тахути вошел в воду и посмотрел вокруг.
— Вода поднимается, но пройдет еще некоторое время, прежде чем рыба с моря придет к берегу спать, — объявил он, вернувшись к нам.
Мы разожгли костер и легли подле него на пальмовых листьях. Тавита снова начал рассуждать о том, как выглядит царствие небесное, но Тахути был вполне доволен земным раем, в котором мы находились, и прервал товарища, чтобы задать нам вопрос, который уже давно не давал ему покоя. Он недоумевал, как это мы с Марией-Терезой не знаем ни одной из многочисленных рыб, обитающих в раройской лагуне. Тахути склонялся даже к мысли, что в стране попаа вообще нет рыбы. Мы объяснили, что в теплой и холодной воде, в пресной и соленой живет разная рыба. Тахути готов был допустить существование более холодных морей, чем в Полинезии, но и он и Тавита наотрез отказались поверить, что есть пресноводные озера, не уступающие размерами раройской лагуне. Они были еще больше поражены, когда узнали, что в этих озерах нет акул.
За подобными глубокомысленными беседами время шло быстро; одна тема сменялась другой, и можно было подумать, что наши друзья совсем позабыли, для чего мы пришли сюда. В конце концов я очень деликатно напомнил об этом, но они только посмотрели на небо и успокоительно улыбнулись.
— Видишь вон ту звезду на юге? — показал Тахути. — Когда она уйдет за край неба, рыба будет спать. До тех пор нет никакого смысла начинать.
Наконец звезда скрылась, и все приготовились. Мария-Тереза и я стали рядом с Тавитой, который держал в одной руке керосиновую лампу, в другой — большой нож, напоминающий южноамериканский мачете. Метрах в десяти позади нас шел Тахути, перекинув мешок через плечо. Едва мы ступили на риф, как Тавита увидел первую рыбу: она спала на мелком — не глубже десяти сантиметров — месте. Он осторожно приблизился, замахнулся ножом и нанес удар. Оглушенная рыба всплыла на поверхность; течение отнесло ее к Тахути, который не замедлил отправить добычу в мешок.
Все это выглядело очень просто и, увидев немного спустя другую рыбу, я решительно направился к ней, держа нож наготове. Несколько пристыженный тем, что собираюсь столь низким способом умертвить беззащитное существо, я все же нанес удар. Когда вода успокоилась и мы все вытерли глаза от соленых брызг, рыбы, разумеется, и след простыл.
Тахути, смеясь, разъяснил: надо следить, чтобы нож не входил в воду косо, а то она резко затормозит удар. Теоретически я превосходно понимал это и не замедлил применить практически приобретенный опыт на следующей же рыбе. Тщательно рассчитав направление и угол, я что было силы рубанул ножом… и снова моя коса нашла на камень в буквальном смысле этого слова.