Предприимчивая администрация, заметив, что в ресторан заглядывают именитые посетители, решила воспользоваться этим. Теперь, едва очередной почетный гость садился за столик, тут же перед ним вместе с меню появлялся чистый лист бумаги вкупе со смиренной просьбой написать какие-нибудь слова ресторану. В ожидании заказа разные знаменитости оставляли свои автографы, стихотворные экспромты, рисунки… И на следующий же день они появлялись, заключенные в рамки, на стенах ресторана. Вот, дескать, какие у нас знаменитости изволят обедать! Простому посетителю почетно себя в одной компании с известными людьми чувствовать, а сами знаменитости тоже довольны. Один лишь росчерк пера их в музейный экспонат превращается!
Но не только своим рестораном остался в истории дом на углу Гороховой и Малой Морской.
Именно этот дом оказался местом последнего пребывания П. И. Чайковского, для которого брат великого композитора снял тут квартиру. Из окна ее можно было увидеть старый особняк, в котором когда-то жила Наталия Петровна Голицына, — по преданиям, послужившая Пушкину прототипом для образа суровой княгини из «Пиковой дамы».
Нанимая квартиру для Петра Ильича, брат извинялся перед ним в письме за малое число комнат в ней. «Ты пишешь, что комнат оказалось мало, — отвечал ему композитор, — но, пожалуйста, об отдельной комнате для меня не заботьтесь — я могу ночевать и в какой-нибудь общей комнате, хотя с комнатой или без комнаты — я бы все-таки желал проживать у вас».
Однако в квартире, которой он так радовался, Чайковскому суждено было пережить самое тяжелое время своей жизни — здесь он и расстался с нею. Но вот другому человеку именно этот адрес подарил счастливейшие мгновения. Почти одновременно с Чайковским тут поселился Игорь Грабарь. «Счастьем русского искусства» назвали впоследствии этого художника, архитектора, художественного критика, искусствоведа, одного из основоположников музейного и реставрационного дела.
Восемнадцатилетним юношей Игорь приехал в Петербург, чтобы учиться в университете. Однажды оказавшись в Мариинском театре, он бесконечно влюбился в музыку Чайковского и впредь старался не пропустить ни одной оперы и балета, написанных великим композитором. Искал для себя и товарищей билеты на галерку, по нескольку раз ходил на одни и те же представления, хлопал настолько восторженно, что отбивал ладони, кричал, вызывая автора так, что однажды сорвал голос.
В то же время молодой и общительный Грабарь близко подружился с семьей доктора Добрянского. Супруга доктора была певицей, выступавшей на концертах под звучной фамилией Марокетти. Среди гостей дома нередко бывал и импресарио П. И. Чайковского. Однажды тот вместе с композитором заглянул в дом к доктору До-брянскому когда у него был в гостях Игорь Грабарь.
Трудно передать, что тогда случилось с пылким юношеским сердцем! Подумать только! Сам Чайковский! Сейчас, здесь, не в театре, среди толпы восторженных обожателей, а в домашней дружеской обстановке, где с ним можно и словом перемолвиться!
Чайковский оказался очень прост и обаятелен в общении, юноша не почувствовал никакого высокомерия в тоне почтенного классика. Грабарь уже был бесконечно рад нечаянной встрече с любимейшим своим композитором, но еще не представлял, какой подарок приготовила ему судьба.
Когда гости радушного хозяина стали расходиться, оказалось, что Чайковский и Грабарь поселились недавно в одном и том же доме на углу Малой Морской и Гороховой. Невероятно! Чайковский сам предложил юноше пройтись вместе пешком. Молодой художник был уже на седьмом небе. «Надо ли говорить, как я был счастлив, — вспоминал он потом, — я не только познакомился с композитором, которого прямо боготворил, но имел возможность еще с глазу на глаз говорить с ним. — Мы пошли по набережной Невы, — описывал потом позднюю прогулку Грабарь, — была чудная лунная ночь».
Однако путь до общего в то время дома оказался не безоблачным, получилось так, что дело дошло до спора и даже некоторого раздражения Петра Ильича.
— Вот вы ведь художник, — обратился композитор к молодому человеку, — зачем же в университет пошли?
На это находчивый юноша вспомнил, что и сам Чайковский до консерватории учился в Училище правоведения. На эти слова композитор ответил улыбкой, но вот утверждение молодого художника, что «гении творят только по вдохновению», вызвало бурный эмоциональный отклик.
— Ах, юноша, не говорите пошлостей! — с досадой воскликнул Чайковский. — Вдохновения нельзя ожидать, да и одного его недостаточно: нужен прежде всего труд, труд и труд. Помните, что даже человек, одаренный печатью гения, ничего не даст не только великого, но и среднего, если не будет адски трудиться. И чем больше человеку дано, тем больше он должен трудиться. Я себя считаю самым обыкновенным, средним человеком… Нет, нет, не спорьте, я знаю, что говорю. Советую вам, юноша, запомнить это на всю жизнь: вдохновение рождается только из труда и во время труда. Я каждое утро сажусь за работу и пишу. Если из этого ничего не получается сегодня, я завтра сажусь за ту же работу снова. Так я пишу день, два, десять дней, не отчаиваясь, если все еще ничего не выходит, а на одиннадцатый день, глядишь, что-нибудь путное и выйдет. Упорной работой, нечеловеческим напряжением воли вы всегда добьетесь своего и вам все удастся больше и лучше, чем гениальным лодырям…
Юность любит не соглашаться и спорить, поэтому молодой Грабарь даже собственному кумиру готов был возражать.
— Но вот мне разные работы заказывают, и что же, я должен со всей душой к ним относиться, если это творчество не по моей воле возникло?
— Работать по заказу даже лучше, чем по своей охоте, — воскликнул Чайковский. — Я сам все работаю по заказам, и Моцарт работал по заказам, и ваши боги — Микеланджело и Рафаэль…
Разговор двух нечаянных ночных спутников мог продолжаться и дальше, но они уже подошли к дому. Швейцар открыл дверь.
Восторженный художник не заснул до утра, вспоминая мельчайшие детали, каждое слово счастливой встречи. Как настоящий дар судьбы воспринял он эту прогулку. Даже много лет спустя Грабарь вспоминал ее очень живо: «На мою долю выпал счастливый случай встретиться с Петром Ильичом Чайковским и беседовать с ним. На всю жизнь осталась в моей памяти эта встреча, сыгравшая чрезвычайно важную роль в формировании моей личности, в моем творческом росте».
Только понадобилось время, чтобы понять: счастливый случай — не прогулка вдвоем со знаменитым композитором, а вот тот, неожиданный, сложный случившийся разговор между ними.
Слова Чайковского, с которыми так хотелось спорить на улице, залитой лунным светом, стали по зрелому размышлению одной из главных жизненных заповедей для Игоря Грабаря. Именно благодаря им художник добился многого. Истинным счастьем было вовремя услышать их.
Порой счастье не просто остается памятью о блаженных минутах, а служит путеводной звездой.
Глава 14Малая Монетная, 21/9 — Рюрик Ивнев
«Ни один поэт не был так кровно связан с Петербургом, как Блок. Казалось, что он дышит петербургским воздухом даже тогда, когда бывает вдали от него. Тени Блока витают по всему городу, особенно по тем местам, где он бывал часто. Петербург неотделим от Блока. Иной раз мне казалось, что Исаакий, Петр на вздыбленном коне, Острова, кони Клодта на Аничковом мосту и Летний сад — это не что иное, как иллюстрация к ненаписанной книге „Александр Блок и Петербург“».
Эти строчки принадлежат Рюрику Ивневу. Не каждому современному читателю известно это имя. Но Михаил Ковалев, которому однажды во сне явился его необычный псевдоним, прожил очень долгую (90 лет), яркую и плодотворную жизнь.
Редкий случай, когда один писатель на протяжении почти целого века активно печатался при любой власти, не испытывая ни трудностей в публикациях, ни гонений.
Секретарь Луначарского, глава Всероссийского союза поэтов, спецкор журнала «Огонек»… В богатейшем творческом наследии Рюрика Ивнева уживаются друг с другом восторженные стихи, посвященные Ленину, и отчаянно смелые эксперименты в области модернистской прозы, поэма во славу КПСС и стихи, проникнутые жаждой самосожжения и болезненными сладострастными мотивами. Один и тот же автор пишет:
О Ленине все хочет знать потомство.
От нескольких запомнившихся фраз
До встреч былых и первого знакомства.
и
Что может быть лучше крика грубого
И взмаха плетки, и вздоха стен?
Поцелуй — укус в губы…
Пастернак называл Ивнева своим другом, Есенин посвящал ему стихи и стал составителем его поэтического сборника «Солнце во гробе».
Кстати, скандальные выходки Есенина меркли по сравнению с теми, что позволял себе Рюрик Ивнев. Журналист Всеволод Пастухов рассказывал, например, как однажды Ивнев пристально посмотрел ему в глаза и сказал: «Ты такой хороший. Тебя испортит жизнь. Я должен спасти тебя. Пока не поздно». А затем достал револьвер и выстрелил в него. Пуля прошла у виска. Пастухов постарался больше никогда с поэтом не встречаться.
Тем удивительнее, что Ивнев очень надолго пережил всех своих великих современников, всегда находя возможность публиковаться и иметь своего, пусть и не самого широкого, читателя. Он писал пьесы, фельетоны, рассказы, очерки, но начинал Ивнев как поэт. Кумиром его был Александр Блок. Тогда молодежь выбирала себе в идолы не эстрадных певцов или знаменитых актеров, как нынче, а поэтических гениев.
Ивнев знал наизусть стихи Блока, это имя было священно для него, он грезил о встрече, и вдруг судьба подарила молодому поэту удивительный случай.
Ивнев поселился на Малой Монетной, буквально в двух шагах от дома, в котором жил Александр Блок. На улице, получившей свое название в память о расположенных здесь в восемнадцатом веке слободках работных людей Монетного двора, Александр Блок жил в доме 21/9, в доходном доме, возведенном в 1910 году по проекту архитектора Резвого для потомственного почетного гражданина, крупного домовладельца Тимофеева.