Валерий Попов находится в постоянной борьбе. Сколько раз мы ни встречались, на его лице — всегда улыбка, но эта улыбка гордого победителя, сражающегося с жизнью. Даже когда он мирно и тепло говорит с кем-то, битва его не прекращается. Он, улыбаясь собеседнику, смотрит сквозь него, продолжая свой давний спор с судьбой.
Как бы ни была зла и беспощадна судьба, Попов хочет доказать ей, что он сильнее.
Каждый день, каждая встреча, важное событие или случайный разговор — прежде всего повод для шутки, ироничного наблюдения, а то и целого рассказа, повести. Цепкий натренированный взгляд Валерия Георгиевича даже в самой обыденной ситуации умеет разглядеть гротеск.
«В вечности от литературы остается лишь гротеск», — любит он цитировать эти слова.
Самые разные ситуации (иногда и правда смешные, а порой и печальные, даже трагические) он обращает в кирпичики, из которых полагает выстроить себе уютный дом посреди Вечности.
Кажется, он считает, что все в жизни можно победить, если это становится Литературой. И я не встречал ни одного человека, для которого в такой степени важно было бы ощущать себя писателем. Хоть на секунду забыть о том, что ты писатель — все равно что рассеянно отвернуться на боксерском ринге.
Однажды я разговаривал с ним вскоре после смерти его отца. Безусловно, глубоко переживая эту смерть, Валерий Георгиевич при этом в первую очередь вдохновенно говорил о том, что она помогла ему завершить книгу, финал которой долго не давался.
На этот раз мы беседуем с ним в Книжной лавке писателей, где только что завершилась презентация серии «100 лет великой русской революции», в рамках которой вышли наши книги.
Я прошу его вспомнить адрес, связанный для него с самыми счастливыми воспоминаниями. Этот вопрос кажется Валерию Георгиевичу очень легким.
— Да вот, — обводит он рукой пространство Книжной лавки писателей. — Да, одно из самых счастливых мест. Когда я шел за своей книгой, первой книгой, и увидел, как вот здесь стоит девушка с моей книгой в руках и читает ее своему парню. Они оба хохочут. Это было вот у первой лошади Аничкова моста. Это был в тот момент самый счастливый миг моей жизни, я понял, что я пошел…
Я прошу вспомнить еще какой-нибудь адрес.
— У меня все расписано, — произносит он таким тоном, как будто сейчас вытащит карту своих счастливых адресов. — Первое счастье в моей жизни — когда я приехал в Петербург и увидел в соседнем доме атлантов. Один из которых босой, как полагается. Другой — в ботинках. Я захохотал. Это было место, где я поймал мой жанр — атлант в ботинках. Ну, а третье место — перед школой 82-й. Мимо Преображенского собора я шел, волновался, мне там двойки ставили, я боялся, что опоздаю, но, когда поднимал глаза к часам на церкви, я всегда видел, что пять минут мне дарят, на пять минут у меня больше, чем я боялся. И там я понял, что божья помощь существует, что мир, в общем, благожелателен к тебе. Это третья точка, где я научился быть счастливым. Преображенская церковь со стороны дома Мурузи. Ленинград — в нем масса точек счастья.
Я говорю о том, что этот город зачастую рисуют мрачным, дождливым, беспросветным.
— Это совсем не так! — уверенно восклицает Валерий Георгиевич. — Еще один из сдвигов, что тут самая плохая погода, — и он показывает рукой на солнечные лучи, бьющиеся в стеклянную витрину Книжной лавки писателей. — Когда? Отличный климат!
Минут через десять начался проливной дождь.
Глава 19Английский проспект, 21/60 — Павел Крусанов
Павел Крусанов — прозаик, редактор.
Родился в 1961 году в Ленинграде. В первой половине 1980-х — активный представитель музыкального андеграунда, член Ленинградского рок-клуба, участник группы «Абзац». С 1989 года начал работать в издательствах на редакторских должностях («Васильевский остров», «Тритон», «Северо-Запад», «Азбука», «Лимбус Пресс»). Финалист литературных премий: «Северная Пальмира», ABC-премия, «Национальный бестселлер». Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Книга рассказов «Знаки отличия» в 1996 году была номинирована на премию «Северная Пальмира». В 1999 году, после публикации журнальной версии романа «Укус ангела», стал лауреатом премии года журнала «Октябрь».
Многие мои юношеские приятели хотели писать, как Павел Крусанов. Конечно, практически всегда это кончалось неловким подражательством. Попробуй напиши так, как Крусанов! Меня же удивляло, как автор такой изысканной прозы вовлечен в другие судьбы. Казалось бы, он должен почивать где-нибудь в далекой башне из слоновой кости. Ан нет!
Знаю целый ряд литераторов, которые годами добивались признания, но ничего у них не получалось. А потом появлялся Круса-нов, и с его легкой руки все вокруг начинали ценить, а то и почитать тех, кого прежде даже не замечали.
Однако долгое время я и не подозревал, насколько насыщенно Павел Крусанов присутствует в современном культурном пространстве, насколько так или иначе причастен ко всему вокруг. Да, я прекрасно знал о его редакторской деятельности, но и не предполагал, что мои детские боги — будь то Курехин, Цой и иже с ними запросто общались с Крусановым, и даже в текстах Майка Науменко, которыми я заслушивался в юные годы, тоже присутствует Павел Крусанов. Это он, оказалось (по просьбе самого Майка), менял в них наиболее вызывающие строчки, чтобы вопреки придиркам цензуры майковские тексты могли быть залитованными. Тогда я и понял окончательно, насколько Павел Крусанов глубоко присутствует в петербургской культуре.
Павел Крусанов: Вообще, счастья на свете предусмотрено мало, поэтому на всех не хватает. Отсюда — постоянная борьба за место под солнцем, как будто благодать настигает нас в каких-то по-особому солнечных местах. Между тем это не так — от места мало что зависит, поскольку природа счастья как самоощущения — не пространственного свойства. Впрочем, в моем случае довольно просто осуществить топографическую локализацию — адрес счастья доподлинно известен: Петербург, Английский проспект, дом 21/60. Место прославлено тем, что некогда здесь красовался знаменитый «Дом-сказка» архитектора Бернардацци, тот самый — с романтическими башенками, эркерами и майоликовыми панно по эскизам Врубеля. В первую блокадную зиму «Дом-сказка» выгорел дотла. Нынешний сталинский терем возведен на его фундаменте в 1953-м.
В этом доме, в большой квадратной комнате малонаселенной коммунальной квартиры, я поселился весной 1989-го. Событию предшествовал развод с первой женой и размен общей жилплощади. Полагаю, излишне объяснять причину моего блаженства, но довольно продолжительное время, пожалуй, целых пару месяцев, оно было полным. Даже пол в этой комнате я мыл с удовольствием и умиленно восхищался видом из окна на асфальтовый двор и окружающие его стены, а ночное дребезжание трамвая (теперь там нет трамвая — рельсы сняли) казалось мне отзвуком космической гармонии. Слова бессильны перед неописуемостью этого сладостного обретения через потерю.
Разумеется, виноват случай, и адрес счастья вполне мог бы быть иным, попадись другая конфигурация размена. Но сошлось именно так, как сошлось. Кто испытал подобное — поймет, с кем не случалось, тот осудит.
Глава 20Измайловский и Михайловский сад — Сергей Носов
Сергей Носов — прозаик, поэт, драматург.
Член Союза писателей России.
Родился в 1957 году в Ленинграде.
Лауреат премии «Национальный бестселлер», литературной премии имени Гоголя, театральной премии имени Андрея Толубеева, премии профессионального конкурса журналистов «Золотое перо» — совместно с Геннадием Григорьевым — за цикл передач «Литературные фанты».
О том, что Сергей Носов — один из лучших петербургских прозаиков, я знал еще задолго до того, как он стал лауреатом самых престижных премий и имя его начало появляться не только в толстых литературных, но и глянцевых журналах, которые желали заполучить на свои страницы литературную знаменитость.
Еще лет двадцать назад руководитель литературного объединения «Молодой Петербург» Е. В. Лукин пригласил в качестве гостя Сергея Носова, которого сам хорошо знал. Оба писателя учились вместе поэтическому мастерству у самого Глеба Семенова.
Носов поразил меня еще тогда, двадцать лет назад. Он оказался совершенно не похож на многочисленных скучных писателей, которые рьяно учили молодежь, произносили невыносимо долгие речи и требовали к себе восторженного почитания.
Носов, которого мы увидели тогда, был удивительно лаконичен и совершенно не собирался никого ничему учить. Его ответы на вопросы молодых литераторов блистали остроумием, легкостью и какой-то особой мудростью.
Он напоминал нам античного философа, способного сказать самые сокровенные вещи о сути мироздания всего в нескольких фразах и сделать это удивительно легко, непринужденно и даже весело.
Я тогда на долгие годы стал поклонником его творчества, в котором мир представал совершенно особенным, — в гротескном преломлении, но оно не искажало мир, а придавало ему дополнительное, космическое измерение. Казалось, что Носов знает о мире и человеке то, что о них никто, кроме него, не ведает.
Не случайно впоследствии именно Носов написал удивительную книгу «Тайны петербургских памятников», и многие читатели вдруг увидели родной город совершенно другим. Они мимо проходили, а писатель заметил удивительное и им об этом рассказал.
Что касается мест, связанных со счастьем, то Сергей Носов на мой вопрос отвечает сразу:
Сергей Носов: Это — два сада. Один — Михайловский — сад детства моей мамы. Другой — Измайловский — сад моего детства и моих детей (ее внуков). Моя мама до войны и в блокаду жила рядом — прямо в часовне у Спаса-на-Крови (тогда там была коммунальная квартира и еще отдельные жилые комнаты, как это ни покажется странным; в общем жилой дом, причем двухэтажный).