Феликс Янович вздохнул.
– Хорошо, я завтра постараюсь зайти.
– Нет-с! – встрепенулась Глаша. – Варвара Власовна просила прямо сейчас! Умоляла!
И, понизив голос, добавила.
– Она с утра прямо извелась! Три раза Угоднику молилась!
Феликс Янович подумал о чашке горячего густого какао, которой собирался вознаградить себя за трудный день – вдали от глаз Аполлинарии Григорьевны. Он представил свою крошечную гостиную, которая осенними вечерами при свете керосиновой ламы казалась особенно уютной. Там на столе рядом с плюшевым креслом лежал новый роман господина Тургенева, с закладкой примерно после первой трети. Уже вторую неделю закладка не продвигалась. Все это промелькнуло в голове начальника почты за считаные секунды. Феликс Янович категорически не умел отказывать, и, судя по лукавой улыбке Глаши, она это прекрасно знала.
Варвара Власовна, как могла, постаралась исправить те неудобства, которые повлекло ее приглашение для начальника почты. Феликса Яновича ожидал накрытый к ужину стол – холодная осетрина, горячий пирог с потрохами и три вида разного варенья к чаю. Варвара Власовна отпустила Глашу и сама наливала гостю чай. Гостиная полнилась запахами мяты и сдобы, от которых у Феликса Яновича немедленно закружилась голова. Бордовые портьеры уже были задернуты, горела только небольшая лампа в шелковом абажуре над столом, от чего комната казалась меньше размером и уютнее.
Варвара Власовна явно нервничала, причем заметно больше, чем во время официального визита урядника. Однако же с упрямством образцовой хозяйки она отказалась говорить о причинах волнения до того, как Феликс Янович отужинает. И лишь когда он покончил со второй порцией пирога, вдова опустилась на краешек стула напротив гостя и, уперев локти в стол, положила подбородок на сцепленные пальцы. Ее поза и скорбный взгляд были явным приглашением к вопросу. Почтмейстер не стал ее разочаровывать.
– Как я понял, у вас что-то случилось? – осторожно начал он. – Что-то крайне неприятное… или даже неприличное? То, что вам не хотелось бы разглашать.
– Да, – вдова поджала губы и кивнула. – Вы – единственный человек в этом городе, в чьей порядочности я не сомневаюсь. А дело такое… деликатное!
– Это связано со смертью вашего мужа? – насторожился Колбовский. – Если да, то хочу предупредить вас, что не намерен идти в обход официального следствия…
– В том-то и дело, что не знаю! – Гривова с досадой махнула рукой. – Не знаю, связано или нет! Может, это просто мои фантазии. Вы же знаете нас, женщин! Мы порой не можем доверять собственным глазам и ушам. Мы слишком впечатлительны от природы.
Феликс Янович едва не сказал, что как раз Варвара Власовна никак не кажется ему впечатлительной особой, склонной к нездоровым фантазиям. Но, сочтя, что его слова могут быть поняты как критика ее женской натуры, он предпочел вместо этого кивнуть и положить в чай еще немного сливового джема. Вдова тем временем продолжала.
– После смерти мужа я стала очень плохо спать – просыпаюсь от малейшего шороха. И вот, представьте себе, прошлой ночью я проснулась от того, что по дому кто-то ходит. Поначалу подумала, что это Федор вернулся. Он сейчас частенько в ночи приходит. Но потому слышу – ходят-то за стеной, в комнате Ульяны! Что бы вы подумали на моем месте?
– Забрался вор, – выдал ожидаемый ответ Феликс Янович.
– Вот и я так подумала, – кивнула Варвара Власовна. – Потому встала, взяла лампу и пошла проверить.
Феликс Янович не удержалась от удивленного возгласа. И действительно, мало кто из его знакомых дам при мысли о грабителе сделает ровно то же самое. Подобное безрассудство можно было объяснить либо незаурядной смелостью, либо редкой глупостью. Но вдова купца Гривова явно не была глупа.
– Я решила, что если кто-то забрался к Ульяне, то верно он полный дурак, – пояснила Варвара Власовна. – Всякому коломенскому вору известно, что если искать добро – то не у дочки Гривова. Кроме дешевых икон и книжек там других сокровищ никогда не водилось. Видать, думаю, кто-то совсем оплошал – мальчишка какой-нибудь или простачок пришлый. Но кочергу-то захватила, конечно. Подхожу к двери, слушаю – и точно кто-то ходит. И не просто ходит, а ищет – в шкафах как мышь роется. Я тогда перекрестилась и дверь толкнула. А дверь-то изнутри заперта! И человек там тут же замер. Я говорю – открой дверь, это хозяйка. А воришка сидит тихо – словно нет его там. Я тогда пригрозила, что сейчас пасынка разбужу, и мы дверь вынесем. Слышу – зашебуршал! Потом окно звякнуло. Я тут же вниз побежала, да не успела. Скрылся голубчик!
Варвара Власовна замолчала.
– Что же вы в полицейский участок не заявили? – удивился Феликс Янович. – Дело-то простое, разбойное.
– Это был не просто воришка, – Варвара Власовна покачала головой. – Искал он что-то особенное.
– Почему так?
– Я на следующее утро сама комнату Ульяны осмотрела. Там у нее на полочке рядом с иконами цепочка лежала – золотая с крестом. Матушка ей дарила на день ангела. Так эта цепочка там так и осталась.
– Может, вор не заметил? – предположил Феликс Янович.
– Сами-то в это верите? – Варвара Власовна скривила губы. – Он там с четверть часа копался. И единственную ценную вещь не взял? Глупости!
– Согласен, – кивнул Феликс Янович. – Можете предположить, что он искал?
– Нет, – Варвара Власовна раздраженно повела плечами. – Весь день думаю – ничего в голову не идет. Но, знаете…
Она подняла решительный взгляд на начальника почты.
– Этот вор вернется.
– Почему вы так решили?
– Он не нашел то, что искал, – ответила Варвара Власовна. – Я его спугнула. Он же не сразу в окно полез. Попытался затаиться и выждать. А зачем бы? Если бы он нашел то, что нужно, сразу бы и дал дёру!
Феликс Янович был вынужден признать, что в умении логически мыслить Варваре Власовне не откажешь.
Но того, что последовало дальше, он никак не ожидал.
– Я хочу, чтобы вы остались у нас на ночь и помогли мне поймать его! – заявила Варвара Власовна.
В этот момент Феликс Янович почувствовал, что чай, пожалуй, слишком горячий. Во всяком случае, даже ткань форменных брюк не слишком смягчила боль от ожога.
Феликс Янович Колбовский не относился к тем людям, которым легко даются бессонные ночи. Впрочем, он предполагал, что на четвертом десятке лет ночной сон становится такой же насущной необходимостью человека разумного, как и сытный обед. Сталкиваясь с тем, как господин Кутилин легко может всю ночь играть в преферанс, а утром явиться на службу со взором ясным, как у гимназиста на летних каникулах, начальник почты испытывал смесь неподобающей зависти и удивленного восхищения.
Впрочем, этим вечером, когда Феликс Янович думал про это удивительное свойство приятеля, зависть явно преобладала в сложной гамме его чувств.
Варвару Власовну трудно было упрекнуть в бессердечности. Она готова была снабдить его чем угодно – смородиновой настойкой, игральными картами, журналами и прочим, что помогло бы справиться со столь естественным и крепчающим желанием сна. Когда он плеснул себе на ногу чай, вдова заботливо хлопотала над ним не меньше четверти часа, предлагая попеременно то лампадное масло, то ромашковый отвар, то анисовую водку, а то другие верные средства, от которых почтмейстер вежливо, но твердо отказывался. После посещения уборной он убедился, что ожога как такового у него не оказалось – то ли форменное сукно оказалось надежным прикрытием, то ли чай в чашке все-таки успел немного остыть. Во всяком случае, никакой специальной помощи не требовалось. А в некотором смысле след от кипятка оказался даже на руку – слабая ноющая боль отбивала сон куда лучше карт или журналов. Тем паче, журналы все как на подбор были старой «Нивой», давно прочитанной Феликсом Яновичем. А интересных ему книг в доме Гривова не водилось.
Поколебать убеждение Варвары Власовны в том, что вор непременно заявится снова и, скорее всего, нынче же ночью, он так и не смог. Возможно, потому что и сам считал ровно так же. Конечно, грабитель мог прийти и спустя несколько дней. Однако же, если подумать, у странного воришки не было никакого резона откладывать повторный визит. Если он наблюдал за домом хотя бы вполглаза, то мог заметить, что сама хозяйка уже устроила обыск в комнате падчерицы. И, судя по всему, намеревается его продолжать. Во всяком случае, Варвара Власовна в течение всего дня довольно громко обсуждала с Глашей необходимость большой уборки в верхних комнатах, стараясь делать это при раскрытых окнах.
Подивившись находчивости вдовы, Феликс Янович покорно проследовал за ней в уготованное ему место ожидания – кабинет Гривова, дверь которого была наискосок от комнаты Ульяны. Аккурат напротив находилась комната Федора. Однако, по словам Варвары Власовны, ее пасынок последнее время приходил поздно, а порой и вовсе под утро. Делами он, впрочем, рьяно занимался – каждый день бывал и в лавках, и в конторе. Но, похоже, довольства ему это не доставляло. Несмотря на полученное наследство, Федор ходил мрачнее тучи и с приказчиком общался как к собакой – ровно как его папаша, когда бывал в дурном настроении. Впрочем, душевное состояние младшего Гривова никого не удивляло – недели не прошло, как отца в могилу опустили. А тут еще и сестра под арестом – не повод для веселья.
Правда, сам Феликс Янович ловил себя на некотором удивлении по поводу таких душевных мук Федора, хотя и не мог бы внятно объяснить причин своего удивления. Кроме самой низменной – того, что лично ему Федор Гривов был крайне несимпатичен. Вот и сейчас, услышав скрипучие шаги, Колбовский поморщился от раздражения. «А верно говорят – если человек неприятен вам, то неприятен во всем», – подумалось ему по поводу заурядного скрипа сапог Федора. Впрочем, сапоги скрипели так, что даже зубы сводило – словно были новехонькие, свежие, только что из рук сапожника. По всему выходило, что Федор, хотя и горевал, но сапоги себе новые справить не позабыл.