ний Советского Союза»[300]. Однако с тех пор историки, похоже, нашли к ней ключ. Когда Блейк передал данные об операции «Секундомер» / «Золото», КГБ оказался перед типичной для шпионских игр дилеммой. Если бы Советы дали понять, что знают о тоннеле, Британия и США попытались бы выяснить, кто был их источником. В этом случае британцы немедленно заподозрили бы Блейка. В Берлине работало множество западных шпионов, которые наверняка что-то о нем знали и могли его скомпрометировать. В КГБ во что бы то ни стало хотели избежать такого поворота событий: в течение многих лет Диомида старательно опекали, и даже в московской штаб-квартире его настоящее имя знали не больше трех человек[301].
Напротив, если КГБ хотел использовать тоннель для распространения дезинформации, то о его обнаружении пришлось бы сообщить различным советским и восточногерманским службам — что опять же влекло за собой разоблачение Блейка. В основном прослушиваемыми телефонными линиями пользовалась Красная армия и ГРУ, советская военная разведка. В КГБ многие скорее бы пренебрегли соперниками, чем подвергли риску своего ценного британского крота[302]. Как писал Кондрашов: «Источник был важнее, чем тайна»[303]. Или, как рассказывал Блейк агентам Штази в 1980 году: «Это доказывало, как высоко они ценили мою работу в целом»[304].
Пока тоннель функционировал в целости и сохранности, Блейк держал КГБ в курсе о сведениях, которые получал Запад. Кондрашов вспоминал одну посылку от британского шпиона: «Очень объемный документ, около девяноста страниц, там были перечислены только важные сведения, которые подслушали британцы и американцы»[305]. В то же время КГБ неоднократно рекомендовал советским военным повысить безопасность телефонных коммуникаций. Особенно болтливым абонентам служба даже высылала расшифровки их разговоров[306].
Следует добавить, что в 1990-е годы Евгений Питовранов, резидент КГБ в Восточном Берлине в 1950-е, утверждал, что сообщал о шпионском тоннеле главнокомандующему советских войск в ГДР маршалу Андрею Гречко. Как бы то ни было, к тому моменту тоннель функционировал уже несколько месяцев[307]. Питовранов — тогда не знавший, что сведения о тоннеле передал Блейк[308], — вспоминал следующий разговор:
Гречко: Слушай, да что это за секреты? Пара телефонных разговоров — и что? Они ж там о ерунде всякой болтают, ну, может, анекдот расскажут, ну по работе что-то.
Питовранов: Андрей Антонович, я покажу вам три документа, которые наши агенты извлекли из мусорной корзины Организации Гелен [разведки Западной Германии]. Смотрите, какого рода сведения можно получить случайно. А это всего-навсего бумага. Представляете, чтó можно узнать из наших телефонных переговоров? Промахи допускают даже самые дисциплинированные командиры.
Гречко: И чего же вы от нас хотите?
Питовранов: Ничего особенного. Примите меры. Следите, чтобы ваши люди соблюдали осторожность при звонках и не упоминали КГБ[309].
Однако советские военные к предостережениям КГБ не прислушались[310]. Большинство из них и дальше продолжали пользоваться телефоном, пребывая в блаженном неведении о прослушке. Советские коммуникации оставались настолько открытыми, что «в одном из сообщений, перехваченных в берлинском тоннеле, сообщалось о советском агенте, который работает на британскую разведку в Берлине», пишут Кристофер Эндрю и перебежчик из КГБ Василий Митрохин[311]. Впоследствии этого агента разоблачат, и им окажется сам Блейк.
Чепмен Пинчер, британский журналист, специализировавшийся на шпионаже, писал: «Сотрудник ФБР Чарльз Бейтс, участвовавший в операции с тоннелем, рассказывал мне: прикрывая ради безопасности Блейка свой обман, русские то и дело позволяли американцам и британцам ловить не слишком ценных агентов КГБ, сливая необходимую информацию по прослушиваемым каналам»[312]. Однако советские службы могли выдавать своих агентов по небрежению или нечаянно.
КГБ оберегал Блейка и сведения о тоннеле намного дольше, чем требовалось. Спектакль с обнаружением тоннеля можно было разыграть спустя несколько недель после его открытия, не навлекая на Блейка подозрений. К тому моменту любой из десятков агентов западной разведки, задействованных в этой операции, мог слить о ней информацию. Тем не менее впервые КГБ разработал план по обнаружению тоннеля лишь в конце 1955 года[313]. Далее служба прождала еще несколько месяцев, до апреля 1956 года, и лишь тогда обставила все так, чтобы другие советские работники обнаружили тоннель после ливней, увидев оголившиеся провода[314]. Американцы, понимая, что тоннель вот-вот раскроют, думали взорвать его, но в конце концов решили этого не делать, опасаясь ненароком развязать третью мировую войну из-за случайной гибели советских солдат[315].
Блейк больше года опасался, что тоннель обнаружат. Он знал, что британцев это насторожит. Однако КГБ сработал так гладко, что агент оказался вне подозрений[316].
Потом Советы превратили тоннель в пропагандистскую сенсацию. Советский комендант в Берлине Иван Коцюба выдал своей секретарше мешок десятипфеннинговых монет и отправил ее к телефонной будке в Западном Берлине. Обзвонив журналистов в западном секторе, она пригласила их на весьма неожиданную пресс-конференцию в штаб-квартире Советской армии в Карлсхорсте, а затем на экскурсию в тоннель, где была явлена вся низость «американцев» (Советы предпочли умолчать о создателях тоннеля, британцах, которых пытались вытянуть из-под гнета американского альянса[317]).
Одна восточногерманская газета ехидно замечала, что тоннель напоминал «методы грабителей банков в Чикаго»[318]. Другая цитировала возмущенных простых жителей Восточного Берлина, например, кладбищенского смотрителя Пауля Хуна: «Масштабы американского шпионажа совершенно невообразимы. Это грязная уловка, для которой трудно даже подобрать подходящие слова»[319]. Система тотального контроля была отлажена в ГДР тех лет лучше, чем в любой другой стране мира.
После окончания прослушки западная разведка сочла, что операция «Секундомер» / «Золото» прошла успешно. Они всегда понимали, что рано или поздно их везению придет конец. Как бы то ни было, новый источник разведданных по СССР у них уже появился: спустя неделю после обнаружения тоннеля в Европу прибыл первый американский самолет-шпион U-2. Тем летом U-2 начали совершать полеты над территорией коммунистов и делать снимки (которые иногда давали основания для фантастически неверных выводов)[320].
За все одиннадцать месяцев существования тоннеля было перехвачено столько сообщений и телефонных звонков, что команды из сотен русскоговорящих сотрудников спецслужб в Лондоне и Вашингтоне протоколировали и анализировали их до 1958 года. Полностью было расшифровано 443 тысячи разговоров[321]. И это лишь небольшая выборка. По оценкам Блейка, «на расшифровку одного дня разговоров могло уйти лет десять»[322].
Большая часть полученного материала была подлинной[323]. Тем не менее состоял он преимущественно из банальностей. Бывший сотрудник британской разведки Питер Монтаньон описывал один перехваченный разговор русских в ночь, когда тоннель заработал: «Они обсуждали секс»[324]. Далее последовала уйма подобных открытий[325]. Другой излюбленной темой была некомпетентность коллег. Даже в самых невинных беседах звучала столь непристойная лексика, что для расшифровщиков в Лондоне пришлось создать глоссарий с пометой «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ОБСЦЕННАЯ ЛЕКСИКА»[326].
Перехваты действительно выявили то, что ЦРУ в дальнейшем назовет «не представляющей ценности» информацией о «советских боевых составах и дислокации сил»[327]. Разразись в середине 1950-х традиционная война, эти знания могли способствовать победе Запада. ЦРУ указало и другие важные открытия:
• раннее предупреждение создания Советами восточногерманской армии;
• плачевное состояние железных дорог в Восточной Германии;
• неприязненные отношения между восточными немцами и русскими;
• сильное напряжение в Польше[328].
Попадались иногда сплетни о советских персоналиях и их соперничестве, имена и адреса советских ученых-ядерщиков[329], сведения о закулисных делах КГБ и ГРУ[330]. Отдельные перехваченные фрагменты оказались первыми сигналами тектонических сдвигов — отречения Хрущева от Сталина в феврале 1956 года.