[509]. После их исчезновения — вероятно, в ходе чисток конца 1930-х годов — в Лондоне, по меньшей мере в течение нескольких месяцев накануне Второй мировой войны, не было ни одного советского агента, которому бы «кембриджская пятерка» могла передавать разведданные. Так, в начале войны британские шпионы вновь на полгода оказались предоставлены самим себе[510].
Когда Блейк работал на Москву в 1950-е годы, КГБ оберегал его конфиденциальность, строго ограничивая использование отправляемых им материалов. Арсений Тишков, старший офицер КГБ, писал начальникам отдела в апреле 1954 года: «О предложениях по работе с данным материалом докладывать мне, все меры по данному вопросу будут осуществляться исключительно с моего разрешения»[511]. Неизбежно задаешься вопросом, каким же количеством разведданных Блейка Москва все же воспользовалась — помимо имен агентов, которых он выдал.
В шпионаже всегда возникает одна проблема: к собственным коллегам шпионы часто относятся подозрительнее, чем к врагу. Предателя можно завербовать, но вот доверять ему?
КГБ всегда опасался, что золотой двойной агент вроде Филби — подсадная утка англичан. Когда он или другой британский предатель передавал невероятно качественные и подробные сведения и выходил сухим из воды, советская сторона склонялась к выводу, что это западная дезинформация, быть может, часть какой-то гениальной двойной игры. Кристофер Эндрю пишет о «кембриджской пятерке», члены которой были завербованы СССР в 1930-е годы: «КГБ признал потом, что они самая действенная иностранная агентура за всю историю службы». Однако далее уточняет:
В октябре 1943 года Центр [КГБ] оповещал лондонскую резидентуру, что теперь все стало очевидно: члены «пятерки» изначально были двойными агентами, выполнявшими распоряжения СИС и МИ-5. Трудно представить себе более нелепый фарс за всю историю советской разведки, чем когда Центр направил в Лондон восьмерых соглядатаев, ни один из которых не говорил по-английски, чтобы те выследили «пятерку» и других якобы подставных агентов и разоблачили их встречи с несуществующими кураторами из МИ-5[512].
Даже когда советская сторона доверяла полученной от шпиона информации, переданные сведения часто терялись. Иногда портфели с информацией из Британии бывали колоссального объема. Иногда разведданные разбивали на части, искажали или отправляли в утиль по мере того, как их передавали все более высокому начальнику в КГБ. Прожив некоторое время в Москве, Блейк, разумеется, стал это понимать. В 1999 году он рассказал голландскому журналисту Гансу Олинку о книге, не упомянув ее названия, которую высокопоставленные офицеры ЦРУ написали совместно с офицером КГБ. Авторы (вероятно, речь шла о книге «Поле боя Берлин» Дэвида Э. Мерфи, давнего куратора Блейка Кондрашова и Джорджа Бейли) пришли к выводу, что о противнике советской стороне было известно гораздо больше, чем западным державам. Тем не менее Блейк добавлял:
Разве что им часто не удавалось воспользоваться этой полезной информацией, потому что в рамках своей собственной — как бы это сказать? — ограниченной картины мира они не хотели верить тому, о чем там сообщалось… Они хотели видеть лишь то, что им было угодно. Если информация не соответствовала их представлениям, они не желали ее использовать[513].
В таком менталитете он винил саму советскую систему:
Русские благоговеют перед начальством, и чем выше начальник, тем больше его уважают и боятся. И если разведслужба давала информацию, выходившую за рамки концепции руководства, то ее либо не передавали выше, либо редактировали так, чтобы она в эту концепцию вписывалась. Поэтому достоверной информации начальник не получал никогда.…И этот принцип распространялся на всю систему: нельзя давать сведения, которые не порадуют руководство… Это зеркало всего общества[514].
Эта советская особенность объясняет, почему Сталин проигнорировал, быть может, самые ценные разведданные Второй мировой войны. В 1941 году о скором вторжении Германии в Советский Союз Кремль предупреждали несколько источников, в том числе Маклин из Лондона и резидент СССР в Токио Рихард Зорге. «Еженедельная сводка политических разведданных, собиравшаяся [британским] Министерством иностранных дел, обращала внимание на [германское] вторжение за два месяца до его начала, — пишет Роланд Филипс. — Когда за несколько недель до нападения Сталин вдобавок к информации, уже несколько месяцев поступавшей к нему из открытых и тайных источников, узнал, что на вторжение намекает посол Германии в Москве, он сказал: „Теперь дезинформация достигла посольского уровня!“»[515]
В частности, 15 мая Зорге предупреждал, что нападение намечено на 20–22 июня. Но информация Зорге расходилась с мнением начальства: Сталин тогда еще был союзником Германии. Поговаривали, что Гитлер — единственный, кому Сталин доверял. После очередного предостережения Зорге он сбросил шпиона со счетов как «подонка, опекающего в Японии мелкие фабрики и бордели»[516]. 21 июня британский посол в Москве Стаффорд Криппс предостерегал, что вторжение начнется на следующий день[517], и тем не менее оно застало СССР врасплох. Миллионы советских граждан остались бы живы, если бы Сталин поверил своей разведке.
Как признавал Блейк, преемники Сталина тоже игнорировали обширный аппарат внешней разведки СССР. «Разведка почти никак не влияла на представление Хрущева о Соединенных Штатах», — пишет бывший посол США Реймонд Гартхофф. Хрущев даже не удосужился выяснить, как могут отреагировать американцы, когда попытался в 1958 году изолировать Западный Берлин или в 1962-м направил ядерные ракеты на Кубу[518].
При преемнике Хрущева Брежневе «политическое руководство обычно игнорировало позицию разведки или не знакомилось с ней при решении важных внешнеполитических вопросов», — пишет Олег Калугин.[519] На всякий случай все, что могло «огорчить Леонида Ильича [Брежнева]», удалялось из донесений, признавал сотрудник внешней разведки КГБ Вадим Кирпиченко[520].
Бывший руководитель МИ-6 сэр Ричард Дирлав так сформулировал это в 2017 году: «Если взглянуть на историю советской разведки… они с невероятным успехом собирают разведданные. Но подлинной слабостью советской системы было неумение выстроить политический курс с учетом добытой агентами информации»[521]. Разумеется, в западных системах были свои недочеты. Когда Дирлав руководил МИ-6, американские и британские спецслужбы уверяли Джорджа Буша и Тони Блэра, что у Саддама Хуссейна имеется оружие массового поражения.
Секреты, которые передавал в Москву Блейк и другие британские шпионы, часто оставались без внимания. И даже те данные, которые принимались на веру, редко как-то влияли на советскую политику и уж тем более не переворачивали ход истории. У нас сформировано представление о мире шпионажа как о сундуке с сокровищами, где хранятся великие тайны. На самом же деле он больше напоминает заваленную всяким хламом лавку, владелец которой уже и сам не разберется в своих запасах. Шпионы, говорил Ле Карре, «предоставляют второсортные разведданные, которые манят скорее зловещей таинственностью способа их добычи, нежели своей неотъемлемой ценностью»[522].
Сторонник левых взглядов, журналист Пол Фут описывал, какой «унылый замкнутый круг [проходил Блейк], когда выискивал информацию для Британии, а потом фотографировал ее и передавал России»:
Ничто из этого ни в коей мере не избавило человечество от тягот существования. Отделение коммунистической партии в Клэпхеме добилось бы в десятки раз большего, если бы убедило хоть одну группу рабочих создать профсоюз или спасло хоть одного постояльца от выселения[523].
Сам Блейк осознавал пределы шпионажа. Когда в 1992 году его спросили о том, как он помешал западной разведке, он ответил: «Не хочу переоценивать свою роль, но я безусловно нанес ущерб. Иначе и быть не может. Но… не надо преувеличивать роль разведслужб. Понимаете ли, холодная война в значительной мере велась разными соперничающими разведслужбами. Но если взглянуть на решающие факторы в ней, то главное вовсе не разведка, а экономика, экономический успех. От того, кто возьмет верх — ЦРУ, КГБ или Британская служба разведки, — существенно ничего не зависело. А вот от того, чья из двух экономик успешнее, — да»[524].
В холодную войну шпионаж эпохи нужен был не для получения жизненно важной информации. Он был скорее внутренней игрой между разведками Запада и Востока. Как сказал журналист Джефри Уиткрофт: «Шпионы шпионят за шпионами, которые шпионят за шпионами»[525]. Говорят, однажды в Москве Блейк сказал: «В Лондоне мы называли нашу контору Уимблдонским клубом, ведь без мячей и ракеток там было не обойтись»[526].
В шпионских играх очки можно было набрать, либо спутав карты оппонентов, либо разоблачив их шпионов. Участникам все это казалось вопросом жизни и смерти, а остальной мир едва их замечал. Быть может, шпионские игры холодной войны доставляют читателям и зрителям удовольствие самой своей несущественностью; после страшнейших кошмаров ХХ века она вызывает едва ли не вздох облегчения.