Один из заключенных — праворадикал и мошенник-аристократ Кеннет де Курси, прекрасно ладивший с Блейком в тюрьме и даже сохранивший в тайне план его побега, когда случайно о нем узнал,[617] — отмечал, что Берк хороший друг, который познается в беде, и Блейку невероятно повезло с ним; сам Блейк никогда бы не смог быть таким хорошим другом, как Берк. И я говорю это не потому,
что недолюбливаю Блейка. Просто я считаю его человеком, начисто лишенным милосердия[618].
В ноябре 1965 года Берк вышел из тюрьмы. По указанию Блейка он попросил у его матери и сестры Адель 700 фунтов на организацию побега. Как рассказывал Берк, женщины обдумали просьбу, и миссис Блейк при очередном визите тайком обсудила этот вопрос с сыном по-голландски (если это так, то она нарушила правило, предписывавшее им общаться исключительно на английском языке). Тем не менее в итоге Катарина и Адель решили, что риск слишком велик[619].
Однако Блейк с Берком продолжили планировать побег. Берк связался с Рэндлом и Поттлом, и те согласились помочь. Рэндл одолжил денег на покупку раций и материалов для изготовления веревочной лестницы[620]. Потом Берк протащил рацию в тюрьму, чтобы они с Блейком могли поддерживать связь. Он также записал несколько их разговоров — как доказательство своего участия в побеге. Если послушать записи, очевидна вся несуразность этого альянса между эксцентричным ирландским артистом и опытным агентом КГБ.
Берк: Надеюсь, через четыре дня все будет точно как поется в старой ирландской песне: [затягивает] «В глаза твои я загляну и за руку возьму,
И рядом буду я с тобой в том золотом краю».
Блейк: Да, очаровательно, с нетерпением жду, когда смогу услышать тебя живьем, уже совсем скоро[621].
Берк, Блейк, Рэндл и Поттл согласились, что побег нужно осуществить без оружия[622]. Вечером 22 октября 1966 года ирландец припарковал свой старый «хамбер» у стен Уормвуд-Скрабс. В руках у него был горшок с розовыми хризантемами, где он спрятал рацию. Любой прохожий принял бы его за посетителя соседней больницы Хэммерсмит. Только вот он прихватил с собой еще и веревочную лестницу, которую смастерил из вязальных спиц[623].
Время побега они назначили на 18:15. К тому моменту Блейк уже вылез из тюремного окна, решетки которого заранее выломал один из заключенных, «хороший взломщик», по словам Блейка[624]. Берк же по ту сторону стены столкнулся с непрошеными гостями. Сначала на его машину уставился тип, похожий на охранника, вынудив ирландца на несколько минут отъехать подальше. А потом рядом припарковалась влюбленная парочка. Теперь уже Берк встал рядом с их машиной и буравил их взглядом, пока они не уехали.
А Блейк все прятался во внутреннем проходе стены и нервно ждал, когда же Берк перекинет ему лестницу. Время шло, и он уже начал отчаиваться. По его словам, он прождал «целый час, который тянулся вечность»[625]. Потом он вспоминал, что думал: «Ну вот, он уехал. Назад пути не было, а через стену перебраться я не мог»[626]. Тогда казалось, что его схватят и всю оставшуюся жизнь он проведет в тюрьме.
Вдруг в эфире вновь раздался голос Берка[627]. Но ему снова пришлось ждать: в больнице наступил час посещений, тут и там на улице парковались машины. Время было на исходе. Блейк знал, что в семь вечера, когда заключенные разойдутся по камерам, надзиратели поймут, что он сбежал[628]. Когда Берк наконец перекинул лестницу через стену, было около 18:55[629]. Блейк взобрался по ней наверх и тут уже понял, что закрепить ее за стену нечем — про металлический крюк его товарищ забыл. В итоге Блейк спрыгнул с высоты в двадцать футов, сломал запястье, поранил лоб, но Берк подхватил его и засунул в машину. В пьесе Саймона Грея «Сокамерники» один второстепенный персонаж в ответ на рассказ о побеге говорит: «Но это же… это же… (Смеется.) Это же просто как… в комиксах!» Двадцать минут — и Блейк с Берком были в безопасности в меблированной комнате, которую ирландец снял всего в нескольких сотнях ярдов от тюрьмы, по адресу Хайлевер-роуд, 28. Вскоре один из тюремщиков обнаружил веревочную лестницу и хризантемы Берка, до сих пор завернутые в оберточную бумагу. О побеге руководство тюрьмы сообщило в полицию лишь спустя сорок пять минут.
Новость о побеге вызвала у заключенных восторг. Observer цитировал одного из них: атмосфера в Скрабс «напоминает Рождество после визита Санта-Клауса»[630]. Как писал Зенон, казалось, даже надзиратели радуются, что Блейк на свободе[631]. А тем временем на Хайлевер-роуд Блейк и Берк с бокалом в руке смотрели по телевизору новости о побеге[632].
Радовались даже те, кто был на стороне закона. «Мы ликовали», — полвека спустя[633] признавался Джереми Хатчинсон. Говорят, премьер-министр Гарольд Вильсон в кулуарах заметил: «Нашему министру внутренних дел [Рою Дженкинсу] это пойдет весьма на пользу. При таком самодовольстве небольшая встряска ему не помешает»[634]. Дженкинс даже не знал, что Блейк сидит в Уормвуд-Скрабс[635].
Британская тюремная система теперь казалась столь же ненадежной, как и службы британской разведки. Пара десятков заключенных сбежали в предыдущие два года, в том числе двое из виновных в Великом ограблении поезда[636] — Чарли Уилсон и Ронни Биггз, а 5 июня 1966 года — шестеро из блейковского левого крыла Уормвуд-Скрабс и Безумный Дровосек Фрэнк Митчелл, который, выйдя на свободу, стал строчить письма в прессу[637]. «В рождественские праздники, — писал журнал The New Yorker в начале 1967 года, — побеги случались едва ли не каждый день, и газеты, освещавшие спорт, ехидно публиковали статистику в удобных таблицах, как результаты футбольной лиги или расценки на скачки»[638].
Но ни один из этих побегов не оборачивался для властей таким позором, как побег Блейка. Депутаты от тори в палате общин цеплялись: «Так что же там с Блейком?» — но Дженкинс утихомирил это «хоровое блеяние», как он его окрестил. Он настаивал, что, хотя в захудалый Уормвуд-Скрабс Блейка сажать было нельзя, отправило его туда все же предыдущее правительство тори. Под одобрительные возгласы соратников-лейбористов[639] Дженкинс обрушился на консерваторов, считая, что именно на них лежит основная ответственность за халатную охрану тюрем. Газета Daily Mirror отметила его «победу в палате общин, которую не удавалось одержать еще ни одному министру с момента возвращения лейбористов к власти [в 1964 году]»[640].
В Скрабс немедленно ужесточили контроль, лишив арестантов ряда привилегий. Заключенные пришли в ярость. Однажды вечером, спустя восемь дней после побега Блейка, около 150 человек отказались возвращаться в камеры после ужина, скандируя в столовой: «Блейк, Блейк, Блейк!»[641]
Вскоре после этого инцидента Маунтбаттен удрученно констатировал в рапорте: «В силу планировки и внутреннего распорядка тюрьмы Уормвуд-Скрабс помешать его побегу не было почти никакой возможности»[642]. Хоум-офис запоздало взялся налаживать системы охраны по всей стране. В результате из-за побега Блейка в британских тюрьмах ввели более суровый и жесткий режим, и изоляция заключенных стала важнее, чем их реабилитация[643]. Блейк мог это предвидеть. Зенон застал реформы в Скрабс, он писал: «Джордж бы расстроился, узнав, что ответственность за это нес именно он, беспокоившийся о других больше, чем кто-либо из всех, кого я знал»[644]. Сам Блейк признавал это и писал в автобиографии: «Я глубоко об этом сожалею». Как бы то ни было, альтруизм не удержал его от побега[645].
Побег Блейка заинтриговал Альфреда Хичкока. «До чего же невероятные подробности», — поражался потом режиссер.
Это просто готовое кино. Берк с Блейком переговаривались по рации, которую тайком пронесли в тюрьму. Больница Хэммерсмит расположена совсем рядом, и в дни посещений Берк стоял поблизости с букетом цветов, оснащенным устройством, через которое он общался с Блейком. Наконец однажды ночью, несмотря на всевозможные заминки, когда в тюрьме был киносеанс, Блейк перебрался через стену, а потом, пока не стихла шумиха, скрывался в трех минутах оттуда[646].
Историю побега Блейка Хичкок планировал взять за основу своего пятьдесят четвертого — и последнего — фильма. Он выкупил права на мемуары Берка 1969 года «Побег Джорджа Блейка» и на написанный по мотивам биографии Блейка роман Рональда Киркбрайда 1968 года «Короткая ночь»