Я поделилась с принцессой своим открытием, которое ее очень заинтересовало. Договорились, что я предоставлю образцы, а ее сотрудницы по газете — Луиза и Джулианна их протестируют. Решено было саму принцессу к экспериментальным пробам пока не подключать ввиду ее особого положения.
— Итак, пойдемте! — улыбнулась Вероника.
Мы прошли в гостиную, где за роялем сидел очень красивый молодой человек. Стихии! Бедные юные прелестницы…Сколько же сердец разобьется, наверное. Серьезные, немного грустные глаза под густыми ресницами. Бледная кожа. Вот кому не нужна вытяжка синелика! Родинка над губой…
— Знакомьтесь, Рене! Это мой сын, Рэм Ре.
Раньше мне казалось, что я совершенно равнодушна к музыке. И танцевать — совершенно не умею.
Оказывается, нет. Молодой человек играл, а принцесса…Стихии, как она двигалась! Женщина плыла по начищенному до блеска паркету, вокруг меня, вокруг рояля. Золото волос вспыхивало в зеркалах то тут, то там, а руки… Ее руки летели, дышали, манили, звали за собой. Я никогда так не смогу — подумала, и вдруг поплыла за ней. И водила руками, и кружилась, вокруг принцессы, вокруг рояля, и мои рыжие волосы вспыхивали в зеркалах…
Но лицо при этом не покраснело. Я специально подсматривала. Есть!
Под строгим, пристальным взглядом беременной принцессы мы с Ремом прошли несколько кругов вальса без музыки, под счет. Вероника Тигверд очень довольная тем, что получилось, наконец, меня отпустила.
В глубине души я была очень благодарна и принцессе и милорду Швангау. Теперь я чувствовала себя намного уверенней. И все же было обидно. Очень.
— Рене? Вы чем-то расстроены?
Ну вот. Явился. Стоит мне «чем-то расстроиться» он тут как тут! Не говоря уже о том, что в большинстве случаев сам же и является главным виновником всех бед!
— Только тем, что «совершенно не умею танцевать», милорд.
Неожиданно ректор улыбнулся:
— Так принцесса Тигверд выполнила мою просьбу? Прекрасно! Сейчас поедем в «Зеленую цаплю» и проверим. Я попрошу нам сыграть!
— А вам не кажется, что вы обидели меня подобным замечанием? Тем более при принцессе…
— Стихии… Рене, я, правда, не подумал об этом! Мне казалось, это такой пустяк…
— Я вам что — игрушка? Закажу платье, научу танцевать… Я — не…
— Умоляю, не продолжайте! Я не хотел вас обидеть, уверяю вас! Что я могу …
— Сделать, чтобы загладить свою вину?
— Все, что вы скажете! Я, правда, готов на все. С моей стороны это было бестактно.
— Хорошо. Поужинайте со мной. У моих друзей.
— Что?!
— Ну я же тогда согласилась.
Милорд лишь развел руками, а я уже ловила экипаж.
— Рене! Что вы делаете? Я сейчас…
— Пожалуйста, доверьтесь мне. Ваш гербовый экипаж привлечет слишком много внимания. Просто… Поужинайте со мной так, как я хочу, и не о чем не спрашивайте, хорошо? Это…
— Еще один ваш способ радоваться?
— Да! В Тикквуд. В Чудо-парк! — крикнула я, запрыгивая в коляску.
— Куда? — удивился милорд, стараясь поспеть за мной.
— В Тикквуд. Этот район еще называют Нижний Роттервик. Но местные зовут его Тикквуд.
Милорд бросил на меня укоризненный взгляд. Нижний Роттервик — это бедные кварталы. Когда я только начинала, мы с целителем Ирвином часто приезжали сюда. У бедняков свои беды. Кто топором по ноге заденет, кто кипяток на себя выльет. Голод. Паразиты. Некоторые укусы даггов (тех, что с ярко-оранжевой шерсткой) — ядовиты.
С тех пор у меня там друзья. Но самый большой друг — старый Тонго. Я ухаживала за Нэнси, его женой, около двух лет. Физически ее здоровье опасений не вызывало, но женщина жила в своем мире. Боролась с несуществующими тенями, последнее время не узнавала даже меня. А потом — исчезла.
Река сама вынесла ее тело дня через три. Тонго похоронил жену и с тех пор немного повеселел. Ее болезнь измучила его. Все свое время он теперь отдавал двум внучкам. Мастерил карусели, качели, и держал в Чудо-парке маленький аттракцион. С отдыхающих брал деньги, а вечером, когда начальник Чудо-парка уходил, бесплатно катал босоногую чумазую детвору бедных кварталов.
Какое-то время мы ехали молча. Милорд был очень задумчив. А потом неожиданно спросил:
— Вы ненавидите аристократов?
— Нет, конечно. Но они и правда не умеют искренне радоваться! Я ж в этом не виновата.
— То есть вам их жаль?
— Не то чтобы…Просто странные они…
— Аристократы? Вы находите?
— Да. Так стараться показать свою значимость, гонор — вместо того, чтобы просто жить. Видеть имя вместо человека. Родовую принадлежность вместо достоинств души. Искать, какую строчку занимает та или иная фамилия в списке родов, и не находить для нее места в своем сердце.
— Вас это удивляет? Раздражает?
— Я просто не пойму — зачем. Жизнь — битва, окружающие — враги. Допустим. Но если надо спасти кого-то? Если на кону собственная безопасность или безопасность тех, кого ты любишь? А ты занят, тебе некогда об этом думать, потому что гораздо важнее — кому-то что-то доказать. Разве не глупо? Разве не несчастны эти люди? И разве их…не жаль?
Может быть, милорду и не понравился наш разговор, может быть, он его даже расстроил, но все исчезло, когда мы вышли на залитую солнцем поляну Чудо-парка! Детский смех, разноцветные шары и фейерверки бродячих магов-артистов, запахи, от которых кружилась голова!
Я крепко схватила милорда за руку и потащила за собой. Это же ужин, а значит, его нужно накормить.
— Вот! Самый вкусный — с жареной капустой и горчицей!
— Что?! Горчицей?! Рене, вы с ума сошли! Это вообще нельзя есть! Нет. Ягоды — я согласен. И ваше варенье — это очень вкусно, но…
Но в руках у милорда уже появился мясной рулет, завернутый в тонкую лепешку и щедро политый горчицей. Себе я взяла такой же, и мы пошли — есть на ходу, глазеть по сторонам, стараясь не испачкаться. Вскоре милорд уже искал жадным взглядом еще одну палатку с местным лакомством. На этот раз взяли с курицей, яйцом и зеленью.
— Между прочим, принцесса Тигверд очень любит горчицу!
— Верю, — милорд, не стесняясь, поддавшись всеобщему настроению, с удовольствием облизнулся, — вот только почему я могу есть горчицу так же, как принцесса Тигверд, а вы платье в том магазине, где она одевается, заказать себе не можете?
— Ладно, поймали. Я подумаю. Но мы еще не закончили. Милорд Швангау, прошу, вас ждет десерт!
Это был мой сюрприз. Мороженое, обсыпанное засахаренными цветами габровых деревьев. Мы купили две огромные порции и пошли к каруселям. Вечерело. Парк постепенно пустел.
— Тонго!
— Рене! Солнышко мое, Рене! Как же я давно не видел тебя, девочка!
— Тонго, я снимаю карусель на весь вечер! Только мы вдвоем. Вот, держи, — и я сунула старику деньги, стараясь, чтобы он не видел, сколько и не вздумал отказываться. — Познакомься, это милорд Швангау!
— О…Ми…Милорд… — Тонго низко поклонился, явно смущаясь.
Но милорд был поглощен лакомством, и, казалось, ничего не замечал вокруг!
— Какую лошадь выбираете, милорд?
— А? Что?
Когда милорд очнулся, мы уже стояли посреди деревянной карусели. Четыре коня были выкрашены в цвета Стихий — серебряный, синий, красный и золотой.
— Я — водный маг, — довольно сообщили мне.
— А мне что ж делать прикажете? — развела я руками.
— А вы — со мной! Идите сюда.
Он подал мне руку и усадил перед собой.
— Ну, держитесь, а? Старый Тонго дело знает…
— Ииииииииииии!!!
— Аааааааааааааааа!!!
Мы жмурились, вцепившись липкими от мороженого пальцами в нагретое солнцем дерево. Хохотали. А потом карусель поехала очень медленно. Тонго почему-то куда-то исчез, зато появилась Чуфи. Лисица прыгала с одной деревянной лошадки на другую, и ее красно-рыжая шерстка сливалась с тонкой полоской заката на горизонте, когда милорд Швангау, чуть крепче прижав меня к себе, прошептал в самое ухо:
— Спасибо, Рене. Это лучший ужин в моей жизни…
И меня отправили домой, доделывать варенье и мармелад.
А платье я себе все-таки купила. Очаровательное, нежно-персиковое. Из дорогого шелка. Купила сама — в следующий визит в столицу.
14
В день моего представления ко двору милорд Швангау забрал меня из домика к себе, и мы позавтракали. Чуфи шмыгнула в портал, чего не делала никогда! Лисица всегда оказывалась там, где я, но как именно она это делала, чкори знают! А тут…
— Можно, я угощу Чуфи яйцами? Она их очень любит, поэтому, наверное, и прыгнула в портал…
Я осторожно посматривала на милорда, стараясь угадать, не рассердится ли.
— А если я ей дам?
— Попробуйте. Только осторожно, у нее очень острые зубы! А яйца она очень любит! И она может случайно, если…
— Ай!
— Чуфи!
— Стихии!
— Милорд!
Пока я залечивала ректору пострадавший палец, он сообщил, что к одиннадцати прибудут люди, чтобы помочь мне собраться.
Пожимаю плечами — и иду досыпать, надеясь застать в своей комнате эту рыжую гадюку. Захожу в комнату и вижу…
ПЛАТЬЕ на манекене в человеческий рост.
— Это… что?
Внизу, под шлейфом стального цвета мелькнул красноватый хвост, подмигнув переливающимся изумрудам. Как же красиво рыжий с зеленым, мелькнула в моей голове мысль, но тут же исчезла, утонула в волне эмоций.
Кубарем лечу вниз, хватаю милорда Швангау за рукав и тяну в спальню. Он, мужчина не глупый, сразу понимает, в чем дело.
— Не пойму, я, миледи Агриппа… — тяжело вздохнул милорд Швангау, — причину вашего упрямства?
— Я заказала себе платье! Персиковое! Сама! И…
— Прекрасно. Я нисколько не сомневаюсь в вашем вкусе и в том, что оно вам наверняка очень идет, но оно не годится для представления ко двору, — безжалостно отрезал аристократ.
— Для безродной дочери простого солдата — самое то.
— Зачем вы повторяете глупые слова глупого мальчишки? — с укоризной спросил у меня ректор. — Таким батюшкой как у вас должно только гордиться. И никто не имеет права утверждать обратного.