ьно выдохнул у меня за спиной. И одновременно с этим чудесным дыханием такой же теплой волной меня окатило счастье. Вот буквально, никогда раньше такого не ощущала, разве что в ранней юности, после удачного секса с любимым человеком – стало легко-легко и празднично изнутри, как будто меня всю наполнили пузырьками шампанского. Хотелось прыгать, смеяться и петь, и одновременно не двигаться с места, и я как будто растворилась сама в себе и летала, не вставая с дивана... Жизнь мгновенно окрасилась в радужные тона, а проблемы исчезли сами собой.
Операция? На кой она мне хрен? Я и так красавица и умница, у меня за плечами замечательно прожитая жизнь, а впереди будет еще одна, только лучше. Олигархи? Уроды в ресторане? И так полюбят, а не захотят – им же хуже, пусть общаются с китаянками или идут в жопу, я переживу. И, если вдуматься, зачем мне вообще нужна эта болячка на шею, я богата, привлекательна и довольна жизнью, передо мной открыты все дороги, и я могу делать все, что захочу, никого не спрашивая и уж точно не издеваясь над собственной природой. С какого перепугу мне вообще взбрела в голову эта дурацкая идея? Мужики глазами не косят? И слава Богу, наконец-то можно расслабиться, вести себя естественно, так, как хочется, говорить то, что думаешь на самом деле, а не то, что кому-то хотелось бы от тебя услышать, и не стараться понравиться всем подряд. Это же долгожданное счастье, а я морду себе зачем-то кромсать собралась.
На этом радужном фоне я поняла, что зверски хочу есть. Открыла лежавшее на столике меню и тут же нашла себе замечательный суп – овощной, протертый, с сухариками и еще чем-то замечательным, прямо как в детстве, когда мы ездили с родителями в дом отдыха под Москвой. Я немедленно его заказала, а про остальное – второе или десерт – решила подумать потом. Официант принес мне корзиночку с хлебом и мисочку с маслом, в корзиночке оказались чудесные рогалики, сухарики и горячие пампушки, масло цеплялось на них сливочными завитками и таяло во рту, жизнь была прекрасна, я сидела счастливая, как слон, а сейчас еще суп принесут...
И тут в нее вперся он. Вернее, нет. Не так. Сначала явился официант с подносом, на котором не было ничего, кроме салфетки. Он аккуратно положил ее передо мной на столике и тут же исчез. В недоумении я взяла салфетку в руки – на ней синей ручкой было написано число 200. И что бы это значило? Я завертела головой в поисках официанта, но он, похоже, нарочно прятался от меня за колонной, потому что обнаружить его не удавалось. Ну и ладно. Я совсем было собралась кинуть салфетку куда подальше и вернуться к своим рогаликам, как вдруг на меня напал чих. Раз, и два, и еще три раза – просто беда. Глаза тут же заслезились, нос наполнился соплями, бр-р. Наверняка у них тут жутко пыльно, не чистят свои диваны, паразиты. Отчихавшись, я автоматически поднесла к носу все еще зажатую в руке салфетку и высморкалась в нее. Вот зачем она была нужна – что ж, очень кстати, только все равно лучше бы пылесосили.
Кинув салфетку в пепельницу, я вернулась к еде. Тут же вернулся и официант, причем не просто так, а с моим супом. Он был совершенно правильный, точно такой же, как в детстве, бархатистый и ароматный, я окунала в него рогалик и ела, причмокивая от счастья. Этот-то момент он и выбрал, чтобы вломиться в мою жизнь, как слон в посудную лавку.
Мужик, сидевший до этого за стойкой бара. Приперся, навис над моим столиком и воззрился на меня вопросительно. Невысокого роста, в темно-сером костюме, рубашка светлая. И галстук. Галстук был вообще зашибись. Светло-салатовый, в диагональную сиреневую полоску, и еще какие-то собачки там бегали. Отпадный галстук, жалко, я часы не разглядела. Но все равно – я не люблю, когда мне мешают есть, даже если я в нирване, а мужик в галстуке, поэтому я отложила ложку и подняла на него мрачно-выразительный взгляд.
– Ну? – спросил меня человек-галстук слегка раздраженно, как будто я была ему должна.
– Что ну? – огрызнулась я в том же тоне.
– Я ж там написал, – пояснил он, как будто муху отгонял.
– Вы о чем? – Привязался же псих на мою голову, а официанта опять как ветром сдуло. Этак и суп остынет.
– Так я не понял, – на лице у мужика проступило какое-то даже будто обиженное выражение. – Так да или нет?
И тут до меня дошло. Мама дорогая, это ж он мне оказывает внимание. Или – как это называется – снимает. Вот так, средь бела дня, при всем честном народе, пытается купить мои, можно сказать, личные услуги. А эта чертова салфетка – так на ней, оказывается, было написано его щедрое предложение. Сколько там было? Двести? Интересно, рублей или долларов? Наверное, все-таки долларов, рублей как-то совсем уж смешно. Да-да-да, кажется, Дашка рассказывала что-то такое, как снимают в ресторанах, это надо же, вот и я удостоилась, черт побери, а я-то тут сижу... И ради вот этого я хотела себе всю морду искромсать?
Я разозлилась. Не всерьез, а даже как-то весело, но тем не менее бурно. Те же пузырьки, что наполняли меня легкой радостью, теперь словно вспенились и выплеснулись за край, как бывает, когда в шампанское кидают кислую ягоду.
– Мужик, – спросила я его ядовито, как только могла, – ты на себя в зеркало сегодня смотрел?
Мужик, похоже, опешил.
– Ну да, – ответил он, но как-то неуверенно. – Смотрел, а что?
Я прищурилась и окатила его оценивающе-презрительным взглядом.
– Не, а что, что не так-то? – мужик занервничал еще больше. – Галстук, что ль, к костюму не очень? Так мне его стилист подбирал.
Я не выдержала. Меня, можно сказать, прорвало. И в четком соответствии с недавними своими мыслями о счастье я честно сказала ему все, что думала.
– С галстуком у тебя все в порядке, классный галстук, и стилист замечательный, но ты же мне не его предлагаешь, правда? И не кошелек, с которым у тебя, похоже, тоже все хорошо. Про кошелек с галстуком я бы, может, еще и подумала, но ты же мне не их суешь – себя, любимого. А на себя, на себя-то ты как следует поглядел? Ты же ростом, елки, с сидящую собаку, у тебя ногти обгрызенные, а все туда же. Я тут ем! У меня суп стынет, а ты пристаешь со своими салфетками! Дожились, вообще! Что за манеры-то у публики? В ресторан женщине сходить нельзя! Все! Отстань от меня! Не хочу больше разговаривать!
Я схватилась за ложку. Хотела было кинуть в него сгоряча, но все-таки удержалась. Мужик постоял пару секунд, шевеля губами, как рыба, вытащенная на берег, повернулся и направился к бару. Дошел, присел, снова поднялся, повернулся и медленно пошел обратно, то есть ко мне. Пока я судорожно думала, надо мне пугаться или нет (а официанта как будто в природе не существовало), он приблизился, протиснулся на мой диванчик, уселся там основательно, положил руки на стол и уставился на меня во все глаза.
– А ты ничего, забавная.
Как будто я мартышкой в цирке работаю.
Пока я подбирала с полу упавшую от изумления челюсть и подыскивала нужные слова, он сделал в воздухе неопределенный жест рукой, и официант сгустился перед ним прямо из воздуха.
– Это... Ты... Принеси сюда, что я там заказал. Я с дамой пообедаю.
Официант кивнул и потрусил выполнять. Я обрела дар речи.
– Я ясно сказала, что не желаю с вами разговаривать. Наглость какая! Я вас сюда не звала! Официант! Перенесите мою еду за другой столик!
Но официант, собака, естественно, всей спиной сделал вид, что не слышит. Тогда я вскочила, схватила одной рукой сумку, другой тарелку с супом – не оставлять же врагу – и стала выбираться из-за стола.
Стол с диваном, за которым я сидела, был угловым и прямоугольным. Я сидела почти в самом углу дивана, с длинной стороны стола, а мой непрошеный сосед сел с короткой и тем самым закрыл мне удобный выход. Пока я пробиралась, зажатая между диваном и столом, с занятыми руками (причем в одной из них была, на секундочку, почти полная тарелка супа – вы представьте себе эту картину), он, конечно, успел вскочить, обойти стол и встретить меня на выходе.
– Ну, не сердись, что ты какая горячая-то... Садись обратно, счас пообедаем...
И еще улыбался, едва смех даже сдерживал, подлец.
Я совершенно не собиралась ни садиться обратно, ни делить с ним трапезу, ни даже вообще разговаривать, поэтому на это издевательское предложение смогла только прошипеть что-то почти нецензурное... Он сделал еще шаг в мою сторону, мы оказались почти вплотную, я шарахнулась...
И, конечно, случилось неизбежное. Мой суп выплеснулся (вообще удивительно, что он раньше-то этого не сделал) – и оказался на дорогом пиджаке моего визави. Не весь, конечно, но вполне, вполне достаточное количество. И даже на галстук попало. А на мне, поскольку я вся такая нервная и двигаюсь быстро, не оказалось ни капельки.
После кульминационной сцены, по всем законам жанра, происходит затишье. Мы оба застыли, взирая на последствия битвы. Злость моя сама собой прошла. Даже, наоборот, было как-то неловко. Не каждый день все-таки обливаешь человека супом. И потом, за мной, никуда не денешься, стоят поколения интеллигентных предков, для каждого из которых подобный инцидент стал бы если уж не причиной уйти в монастырь от позора, то поводом принести искренние извинения – точно. Инстинкты сработали и во мне. Я быстро поставила злополучную тарелку на стол, схватила салфетку (другую) и стала смахивать остатки супа с лацканов пиджака, причитая что-то про ужасную неловкость и нелепый случай. Причем в другой руке, как дура, продолжала сжимать свою сумку, которой время от времени задевала несчастного по разным частям тела.
Мужик же, отдать ему должное, перенес катастрофу достаточно спокойно. Во всяком случае не орал и не возмущался, а ведь мог. Но нет, просто стоял и наблюдал за мной, а минуты через две пресек мои прыжки.
– Да ладно, не стоит беспокоиться, оставьте вы этот пиджак в покое.
Надо же, мог бы убить, а он на «вы» перешел. Я остановилась и замерла с грязной салфеткой в руке. Он смотрел на меня и улыбался. Не такой уж и противный. Да и росту не такого уж низкого, все-таки с меня, а не с собаку. Зря я его так. Я тоже смущенно улыбнулась.