Словно в ответ на мои безмолвные вопросы где-то у меня за спиной возникли Сашка с хозяином. Оживленно переговариваясь, они подошли ко мне и тоже уставились на картину. Сашка полуобнял меня за плечи.
– Что, Лиза, нравится она тебе?
– Д-да, – неуверенно ответила я. – Мне кажется, я ее знаю. Не могу только вот вспомнить, откуда...
– У вас прекрасный вкус, – бодро вмешался хозяин. – Тонкое художественное чутье. Для женщины – просто потрясающе. Вы специалист?
Я отрицательно качнула головой. Он, казалось, обрадовался, во всяком случае, воодушевился и затоковал, как весенний тетерев.
– Это Шишкин. Работа конца девятнадцатого века. На мой взгляд, она малоизвестна, это, знаете ли, скорее этюд, разработка. Именно поэтому картина не подписана. Но у нас есть заключение эксперта, это Шишкин, никаких сомнений тут быть не может. И потом, вы же видите, вы, несомненно, узнали его характерный стиль, не могли не узнать. Поздравляю. Редко можно встретить такого ценителя нашей русской живописи, достойной...
И в таком духе он продолжал говорить еще минут пять. Это тоже мне что-то напоминало, и тоже почему-то в шаржированном, гротескном варианте. Но я не стала на этом концентрироваться, а за отпущенное время попыталась собрать в кучку все, что знала на нужную тему, раз уж у меня оказался такой вкус. Имя Шишкина, собственно, ассоциировалось у меня только с одной вещью – оберткой от конфеты про медведей. Да, там тоже были какие-то сосны... Собственно, она так и называется – «Утро в сосновом лесу», так что сосны там просто обязаны быть. Может быть, это и имелось в виду под «стилем»? А что с другими его картинами? «Золотая нива»? Нет, это тоже, кажется, конфеты. Не знаю я никаких других картин Шишкина. Если это вообще Шишкин. Хотя, строго говоря, почему бы и нет? К тому же эксперт подтвердил. Но если это и правда Шишкин, да еще малоизвестный, он должен стоить хренову тучу денег. А главное – где, где я могла видеть его раньше? Я определенно видела эту картину. Вот только вспомнить бы наконец...
Моим терзаниям положил конец Сашка. Ему, наверное, надоело стоять тут, пялясь в мутную стенку. Он мягко, но решительно развернул меня и повел, продолжая обнимать за плечи, назад, к свету, музыке и людям. Хозяин шел за нами, продолжая токовать об искусстве вообще и достоинствах этой картины в частности, но в шуме и блеске я уж и тем более не могла выступать достойным собеседником, так что все как-то замялось. Остался только невнятный осадок. Мы еще немного пофланировали в светской толпе, но скоро свет в зале притух, зато замигали со всех сторон яркие сполохи, а музыканты на сцене подсобрались и вдарили вовсю. Началась дискотека. Вполне возможно, устроители вечеринки имели в виду что-то другое, например, концерт авангардной музыки, но мы с Сашкой так этого никогда и не узнали, потому что не выдержали и ушли.
На следующий день настырный звонок в дверь оторвал меня от прогулок по интернету. Чертыхаясь и спотыкаясь о тапки в темной прихожей (откуда, интересно, берется такое количество обуви на полу, если живешь одна?), я распахнула дверь. На площадке стоял молодой человек в синем комбинезоне и с сумкой через плечо.
– Новинская? Елизавета Дмитриевна?
– Да.
– Вам открытка. Распишитесь.
Он сунул мне какой-то замусоленный блокнот, и я, не приходя в сознание, поставила свою подпись в месте, отмеченном корявой галочкой. Молодой человек удовлетворенно кивнул, вытащил у себя из-за спины огромный сверток в серо-коричневой бумаге и торжественно вручил его мне.
– Что это? – в ужасе спросила я.
– Открытка, – радостно ответил мне молодой человек, повернулся и исчез в лифте.
Сверток был немаленький, хотя довольно плоский. Размером больше полуметра в длину и почти столько же, чуть меньше, в высоту, но, когда я взяла его в руки, оказался неожиданно легким. Поскольку молодой человек уже смылся и допрашивать все равно было некого, я вернулась в квартиру. Зажгла в прихожей свет, присела тут же на табуреточку и попыталась расковырять обертку.
Под ней прощупывалось что-то твердое, но плотно завернутая бумага не поддавалась. Еще раз ругнувшись, я решительно встала и пошла на кухню, где у меня жили хозяйственные ножницы.
Раз-два, раскуроченная бумага отползла в стороны, и оказалось, что я держу в руках... Вчерашнюю картину с выставки! Да-да, ту самую, с соснами и кусочком воды. Шишкина! Сашка! Ненормальный! И ведь вот партизан, ни ухом не повел, ни словом не обмолвился. Когда только все успел?
Глупо, но я страшно обрадовалась. Хотя – почему глупо? Получать подарки, тем более неожиданные, тем более желанные, всегда приятно. Не то чтоб я уж очень хотела именно эту картину, но я на нее смотрела, а он заметил, и запомнил, и не поленился... Да еще ведь надо было хозяина уговорить... Нет, очень и очень приятно.
Вот только денег они, наверное, с него за это содрали... Шишкин, да с экспертизой, да... Внезапно я осознала, что именно мне напоминали вчерашние токования хозяина выставки о роли личности в искусстве. Да это ж один в один Нэнси, уговаривающая очередного клиента! Значит, он, в смысле хозяин, с самого начала хотел эту картину продать? И еще неизвестно, кто кого уговаривал. Выходит, вся эта выставка из частного собрания – тоже такой вариант галереи, что ли? А почему же тогда картины висели где-то в глубине, так, что их нужно было специально искать?
И тут же сама себе ответила – а вот именно для того, чтобы искали. Чтобы искали, и спрашивали, и думали, что это не для продажи. Как лучше всего впарить что-то русскому человеку? А сказать, что это не продается! Ну сильны! А какой маркетинг!
Но Бог с ними, в конце концов, не так уж это и важно. Важно, что Сашка подумал, и купил это для меня, и... Надо ему позвонить, поблагодарить. И, может быть, тоже купить ему какой-нибудь подарок. Что можно подарить миллионеру?
Тут мое лучезарное настроение слегка подпортилось. Сашка не в первый раз порывался мне что-нибудь подарить, но обычно делал это напрямую, спрашивая, хочу ли я то или это, и мне удавалось отбояриться. Все-таки подарки – это что-то очень обязывающее. И привязывающее. И сближающее, да, а мне этого не хотелось. Вот и сейчас, пожалуйста, – налицо и радость, и признательность, и желание сделать что-то в ответ, а зачем мне все это? Надо как-то с этим покончить. То есть картину я, конечно, возьму, и поблагодарю, и радоваться буду, но в будущем лучше все-таки как-то без этого...
Я так и не успела набрать Сашкин номер – он позвонил мне сам. Очевидно, бодрый молодой человек успел отчитаться ему о выполненной работе.
– Привет! Получила открытку?
– Получила, Саш. Спасибо тебе огромное! Но...
– Тебе понравилось?
– Ну еще бы! Только...
– Я еще вчера, там, заметил, как ты на нее смотрела! И этот – он не зря говорил, что у тебя художественный вкус. Вот я и подумал – куплю ее тебе! А то ты вечно от всего отказываешься.
– Саш, но это же, наверное, безумно дорого. Не надо было...
– Лиз, перестань говорить ерунду. И вообще – ничего не говори. Я скоро приеду. У меня, знаешь, возникла тут в связи с этим одна идея... Сейчас буду, жди.
Вот только идей мне не хватало для полного счастья. С подозрением я отношусь ко всему этому. Идеи, сюрпризы – знаем мы вас, лучше бы без этого. Я выдохнула, повесила трубку и пошла на кухню – сообразить какой-нибудь еды. Идеи и картины – это прекрасно, а кормить мужика все равно надо.
Сашка появился меньше, чем через час, – бодрый, веселый и голодный во всех отношениях. Какое-то время мы потратили на разнообразные развлечения, включая ужин, но потом, когда я уже начинала убирать со стола, он внезапно посерьезнел, вытащил сигареты, закурил и воззрился на меня с важным видом. Надо же, а я надеялась, что мне все-таки удалось его отвлечь. Но нет.
– Так вот, Лиз, я все хотел тебе сказать... С картиной с этой...
– Саш, спасибо тебе. Правда, я... В общем, мне очень-очень приятно. Кстати, давай, ты мне поможешь ее повесить, а то у меня тут стенки кирпичные, гвоздь не везде вобьешь.
Отвлекающий момент был явно хиловат, оттого и не сработал.
– Помогу, Лиз, не вопрос, только потом. Я тебе хотел другое сказать.
Я снова выдохнула и покорилась судьбе.
– Я тут подумал... Посмотрел на тебя вчера – ты же действительно во всем этом разбираешься.
– В чем я разбираюсь, Саш?
– В искусстве. Картины, то-се.
– Да с чего ты взял? Я полный дилетант в этом деле. У меня, если помнишь, техническое образование.
– Не надо, Лиз. Не скромничай. Я же сам видел, и потом, Валька тоже зря не скажет, а он сразу заметил. И картину ты выбрала лучшую. Но это тоже неважно, я не о том.
Ага. Лучшую. Этот Валька, он чего только тебе не скажет, чтобы товар-то сплавить. Небось, сколько денег лишних содрал за комплименты. Но ведь не объяснишь.
– Тут у меня, знаешь, – продолжал тем временем Сашка, – помещеньице одно было. В центре, в хорошем месте, на Кузнецком. Я его давно еще дуриком прикупил, сдавал там одному. А недавно оно освободилось, он аренду не потянул. Я хотел снова сдать, а тут подумал – давай сделаем тебе там галерею.
– Чего? – от неожиданности я чуть тарелку не уронила.
– Ну, галерею там, художественный салон, не знаю, – пояснил Сашка. – Будешь сама заниматься этими картинами. Покупать, продавать. Этим многие занимаются. По-моему, у тебя не хуже получится. И дело будет, и интересно. Как тебе такая мысль?
Я ошарашенно молчала, не зная, что сказать. С одной стороны, это, конечно, просто смешно, я – и художественный салон. Я разбираюсь в этом, как свинья в апельсинах. Я не знаток искусства и не умею ничего продавать. Это гиблое дело. А с другой... Все когда-то начинают, и это дело, действительно, не хуже, чем любое другое. И даже лучше. Я же не совсем идиотка, я научусь. И такой шанс... Может быть, стоит попробовать?
– Я... Я даже не знаю, Саш, – промямлила я наконец. – Это так неожиданно. Ты правда думаешь, что у меня может получиться?