– Вот так, – говорит он тихо. – А теперь закрой мне глаза и пожелай удачи.
Я накрываю его глаза и улыбаюсь, когда его ресницы задевают мою ладонь.
– Удачи, – шепчу я.
Он отпускает одну мою ногу, но продолжает держать вторую, хотя в этом нет необходимости. Я крепко сжимаю ими его талию.
Я отдаю ему мячик, Оукли дует на него и медленно поднимает туда, где, по его предположению, находятся мои губы.
– Подуй, Ава. На двойную удачу.
Он промахнулся на несколько дюймов, так что я подтягиваюсь на его спине повыше. И сглатываю, чтобы не издать непристойного звука от внезапного давления между ног.
Прекрати.
Я вытягиваю губы к мячику и быстро дую на него, после чего отстраняюсь.
– Готово, – бормочу я.
Его тело вибрирует от тихого смеха, и он бросает мячик. Моя челюсть отвисает, когда тот попадает в стаканчик.
– Ты попал, – не скрываю я своего удивления.
Оукли громко хохочет, и я убираю руки с его глаз.
– Попал. И теперь мы можем уйти.
С этими словами он снова обхватывает мои бедра и двигается к дому, оставляя позади игру и всех зрителей, будто их не существует.
– Игра не закончена! – кричат друзья Рекса, но Оукли только отмахивается от них.
Внутри у меня все плавится. Я кладу подбородок ему на плечо и позволяю унести нас прочь.
Глава 12
Я просыпаюсь с гудящей головой.
Пытаюсь сглотнуть, но в горле сухо. Не открывая глаз, я приподнимаюсь на локтях и морщусь из-за затекших мышц.
– Что, черт возьми, случилось вчера ночью? – бормочу я.
В приступе храбрости я открываю глаза и оглядываю темную комнату. Свою комнату. Меня накрывает облегчение.
На столе по-прежнему гора заданий и учебников, а плотные шторы до самого пола плотно задернуты, не пропуская солнце. На будильнике десять часов пять минут.
Для этого времени дня в квартире на удивление тихо. Морган ранняя пташка, но, может быть, ее вырубило так же, как и меня.
Я откидываю одеяло и встаю на дрожащие ноги. Подняв руки, чтобы убрать волосы с лица, с удивлением замечаю слишком длинные рукава. Вытягиваю руки и вижу на груди эмблему «Сэйнтс», а на правом плече фамилию «Хаттон».
Я хмурю брови, пытаясь вспомнить, что происходило до того, как я оказалась дома, и в животе порхают бабочки. Последнее, что я помню, как мы с Оукли обнаружили Морган и Мэтта в столовой.
– Любовь моя! Слышала, ты опять выпендриваешься. – Морган сжимает меня в объятиях и снова и снова целует в макушку. – Я горжусь тем, что ты вливаешься в коллектив, – шепчет она, прежде чем отстраниться с широкой улыбкой.
– Ну да. Похоже, в присутствии лучшего кандидата в НХЛ прятаться в тени невозможно.
– Нет, когда он хочет, чтобы ты была рядом, – подмигивает Морган.
– Мо, это был просто пиво-понг.
Она хмыкает.
– Ага-ага. Я согласна на маленькую победу. Но раз уж ты здесь, пришло время выпить. Мэтт трезвый как монашка и отказывается пить со мной.
Я морщу нос.
– Что ты пьешь?
Она поднимает бутылку красного вина.
– Адам вытащил из погреба отцовское вино. Он положил в холодильник бутылку для тебя несколько минут назад.
– Только не вино, – морщусь я. Это ежедневный протест Адама своим родителям.
Теплая ладонь прикасается к моему копчику, когда Оукли снова оказывается рядом.
– Что не так с вином?
– Оно неприлично дорогое. Чем больше мы пьем, тем счастливее становится Адам, – говорит Морган невнятно.
Я поднимаю глаза на него.
– Все так. Просто я ненавижу, что ему приходится доходить до такого, чтобы получить внимание отца.
В груди разрастается боль, и я забираю из рук Морган бутылку и подношу к губам. Я пью вино как воду, прежде чем оторваться от бутылки и вздрогнуть от горечи.
Прикосновение Оукли становится тверже, жар от его пальцев проникает сквозь мой топ.
– Его родители настолько плохи? – спрашивает он.
– Да, – кивает Мэтт. – Они настолько плохи.
– Дерьмо.
– Только не говори при Адаме. Лучше, если мы оставим эту тему, – говорю я.
– Понял. Мне сходить за твоей бутылкой? – спрашивает Оукли.
Я застенчиво улыбаюсь:
– Да. Спасибо.
Он выглядит так, будто ему не хочется убирать руку с моей спины, но приходится. Как только он уходит, я делаю еще один глоток вина и возвращаю бутылку Морган.
– Ненавижу тебя за то, что разыграла карту Адама. Теперь у меня будет ужасное похмелье.
Я вздрагиваю от воспоминания. Оно объясняет пульсирующую головную боль.
Выползая из своей комнаты, я осматриваю пустую квартиру. Единственная обувь возле двери – белые кроссовки, в которых я была вчера вечером.
Если бы не дурнота, от которой меня качнуло посреди гостиной, я бы пошла искать свой телефон и позвонила бы своей пропавшей соседке, но вместо этого я иду к дивану и падаю на подушки.
На лбу выступает пот, но конечности мерзнут, так что я накрываюсь одеялом и включаю телевизор, не утруждаясь переключить канал с какого-то спортивного ток-шоу.
Двое мужчин монотонно бубнят о предстоящем хоккейном сезоне, и их голоса усыпляют меня. До тех пор, пока я не слышу, как они меняют тональность.
– Я знаю, что на программе мы пока не углублялись в претендентов этого года, но лучшее время – настоящее. Райан, твои первые мысли при взгляде на этот список?
Я приоткрываю левый глаз и смотрю на экран. Мужчины взрослые, лет за сорок. У одного коротко стриженные черные волосы и кустистая борода, а у второго блестящая лысина и льдисто-голубые глаза.
Камера фокусируется на лысом крупным планом, а рядом с его головой появляется длинный список из десяти фамилий. Первые пять выделены ярко-желтым.
Мои глаза расширяются, когда в верхней строке я вижу имя Оукли.
– Первые мысли? Это будет сложный год. Мастерство невероятное. Гонка будет напряженнее, чем в последние годы.
– Абсолютно. Знаете, я смотрю на этот список и не могу с уверенностью сказать, кто из этих игроков окажется на первом месте во время драфта. Сезон только начался, но за ними наблюдают уже несколько лет. За одним дольше, чем за остальными.
Лысый мужчина, Райан, смеется:
– Это слон в комнате, не так ли? Оукли Хаттон наконец-то вышел на драфт. Не буду врать, я немного нервничал по этому поводу.
Во мне просыпается любопытство. Внезапно Райана сменяет запись хоккейного матча. Я узнаю игрока на первом плане по цифре одиннадцать на свитере.
– Это последняя игра Оукли за «Пентиктон Сторм». Смотрите, как игроки окружают его и сражаются за шайбу, но он в мгновение ока ускользает от обоих и выводит товарища по команде на победный бросок в одно касание. Оукли уникальный нападающий.
– Я смотрел этот повтор сотни раз, и он всегда вызывает мурашки.
– У меня тоже, Маркус. – Райан машет кому-то за камерой. – Выведите запись домашнего стартового матча «Ванкувер Сэйнтс».
Я перекатываюсь на бок и подпираю голову рукой, глядя на смену кадров. На льду мельтешат черно-красные свитера «Сэйнтс». Камера следует за игроками. Я вижу, как Брейден получает удар сзади и падает на лед, и борюсь с желанием скривиться, когда Оукли хватает игрока, который нанес удар, и начинает его бить.
– Невзирая на то, что в юношеской лиге подобные драки не поощряются, не могу не восхититься одиннадцатым номером. Будь я сейчас генеральным менеджером, то смотрел бы на все, что Оукли может принести в команду. Он не только агрессивно проводит атаки, но не боится снять перчатки и защитить свою команду, – говорит Маркус как будто с восторгом. Я улыбаюсь этой мысли.
Когда ведущие начинают говорить про второй пункт списка, я ложусь обратно на спину. Не то чтобы мне не интересно, я просто не хочу фокусироваться на конкуренте Оукли.
Конечно, я знала, что Оукли хорош. Мэтт не скрывал, как упорно их тренер пытался убедить его подписать контракт с «Сэйнтс», но так открыто увидеть это по телевизору – совсем другое. Реальнее.
Теперь дружба с ним пугает еще больше, чем раньше.
Я гоню эту мысль прочь и закрываю глаза. Чем скорее я усну, тем быстрее пройдет похмелье.
Не знаю, сколько я проспала, но меня будит хлопок двери и голоса.
– Потише, Мо. Она может еще спать.
Это Мэтт.
– Если она еще не встала, чур, я вылью ей на голову ведро воды, – с энтузиазмом говорит Морган.
Я бью затекшей рукой по дивану.
– Никто не будет лить воду мне на голову.
– И она не спит.
Глубокий голос заставляет меня сесть и посмотреть на компанию через спинку дивана.
В руках Оукли огромный пакет из «Макдональдса», и у меня в животе громко урчит. Он улыбается и, сбросив обувь, садится ко мне на диван. Я убираю ноги, чтобы освободить ему место.
Поставив пакет между нами, он начинает расставлять передо мной еду.
– Мы не знали, что ты захочешь.
– Поэтому купили всего понемногу? – дразню я.
Он смеется.
– Почти, да.
Я беру хашбраун.
– Спасибо. Я умираю с голода.
– Это похмелье. Говорю тебе, то вино плохое, – ноет Морган и садится на кушетку, таща Мэтта следом за собой.
– Сколько я выпила? – спрашиваю я, доедая свой хашбраун.
– Бутылку и еще немного, – отвечает Оукли.
Морган цокает языком.
– Ты пыталась допить мою, прежде чем Оукли убедил тебя поехать домой. Скажи ему спасибо, что не позволил тебе уснуть в луже собственной рвоты.
– Он привез нас сюда, и Морган уложила тебя в кровать. Еда тоже была его идеей. Благослови господь его душу, – вставляет Мэтт.
Я тереблю рукава худи, в которое одета.
– Когда я надела это?
– Перед тем как мы уехали с вечеринки. Ты сказала мне, что замерзла. – Я смотрю на Оукли, его щеки еле заметно розовеют. Он смотрит мне в глаза, и мы сцепляемся взглядами. – Тебе идет. Оставь себе.