– Спрашивай что хочешь, – говорю я, давая ему слово.
Он протягивает руку над узкой полосой дивана между нами и кладет свою широкую ладонь мне на колено. Его пальцы начинают рисовать круги поверх моих спортивных штанов.
– Ты ответишь, если я задам вопрос, на который ты не хочешь отвечать?
– Да.
Он хмурит брови.
– Сколько ты жила в опеке?
– Тринадцать лет.
Его пальцы сжимаются.
– Это слишком долго.
– Да, – соглашаюсь я.
Невозможно отрицать вред, причиненный детям, которые долго жили без семьи. Мне невероятно повезло, что меня удочерили такие потрясающие родители. Лучше поздно, чем никогда.
– Но могло быть и дольше. Мне было пятнадцать, когда Лили и Дерек меня удочерили.
– Похоже, они замечательные люди.
Я мягко улыбаюсь:
– Да. Они не только решили взять подростка, что довольно редко, но такого, который к тому же закатывал истерики и пакостил всем.
Оукли заливается смехом. Я склоняю голову набок, словно спрашивая, почему он смеется.
– Ты закатывала истерики? Не представляю.
– Конечно не представляешь. Теперь я хорошая девочка. Но тогда? Совсем нет.
Он по-прежнему выглядит так, будто не верит мне, так что я протягиваю руку и дергаю за волосы, вьющиеся у него за ухом.
– Это правда! Я никогда не делала ничего откровенно опасного, но уговорила одного из старших ребят проколоть мне нос канцелярской скрепкой и топала по дому в грязных ботинках каждый раз, когда в дверь входила потенциальная приемная семья. Мое поведение стоило шанса удочерения не только мне. Полагаю, это был мой способ поквитаться с миром, даже если сейчас это кажется бессмысленным.
Я опускаю глаза в пол. По позвоночнику ползет стыд от воспоминаний, каким человеком я была. Девочкой, полной ненависти и обиды.
– Ребекка была наркоманкой, а возможно, по-прежнему такая. Это единственное, что я знала о ней многие годы. Я не знала ни ее имени, ни живет ли она все еще в Ванкувере. Она была призраком, и я примирилась с этим. Мой родной отец, скорее всего, тоже был наркоманом, и он сбежал, как только я родилась.
– Эти люди все равно никогда тебя не заслуживали, Ава. Господи, детка. Извини, – бормочет Оукли.
Он пересаживается ближе и обнимает меня за плечи, придвигая к себе и прижимая к своей груди. Его руки обнимают меня, как две защитные стены, и я глубоко выдыхаю в его футболку.
– Все нормально. Я много работала, чтобы преодолеть тот этап своей жизни. Думаю, поэтому появление Ребекки так сильно повлияло на меня.
Я обвожу глазами тихую квартиру, и они останавливаются на фотографии в черной рамке, висящей слева от телевизора. Эмоции сжимают горло, пока я смотрю на семейное фото.
Его сделали после моего первого рождественского ужина с Лили и Дереком. Мы только что закончили есть – на столе все еще стояли остатки блюд, – но мама согнала нас всех со стульев и построила перед камином. Она установила свою камеру на журнальном столике и включила таймер, после чего подбежала и встала рядом с папой.
Я помню свои чувства в тот момент, когда смотрела на свою новую семью. Впервые в жизни я была целиком и полностью счастлива.
– Каково это было? Жить в опеке.
Я смаргиваю слезы, которые начинают туманить зрение, и откашливаюсь, чтобы прочистить горло.
– Были свои хорошие моменты. Мой опыт не то, чем можно похвастаться, но он не так плох, как показывают в кино и по телевизору. По крайней мере мой личный опыт. Большую часть детства я провела в семейных детдомах для девочек. У меня было всего несколько опекунов.
– Они хорошо с тобой обращались? Если нет, скажи мне, и я выслежу каждого и сломаю им ноги.
Я смеюсь, несмотря на серьезность его угрозы. Внутренне я не сомневаюсь, что он правда сделал бы это ради меня, и это делает меня намного счастливее, чем следовало бы.
– Они были нормальные, Бойскаут. Честно.
Отлепив щеку от его футболки, я сажусь ровно и смотрю на него. Стоит нашим взглядам встретиться, и я сразу начинаю искать в его глазах признаки того, что я его спугнула или изменила его отношение ко мне. Должно быть, мое удивление слишком заметно, когда я ничего не нахожу, потому что он отключает все мои негативные мысли двумя предложениями:
– Ничего из того, что ты можешь мне рассказать, не изменит моего мнения о тебе, Ава. Обещаю.
Глава 19
Экипировка тяжело давит на уставшие мышцы, но я рвусь вперед и завершаю выход один на один, как будто мне не осталось несколько вдохов до остановки сердца. Я прицеливаюсь и бью, отправляя шайбу в полет. Она со звоном отскакивает от верхней штанги и попадает в сетку.
Брейден и Тайлер подлетают ко мне и тормозят, взрывая коньками фонтаны ледяной крошки. Они ворчат, что почти перехватили меня, пока Мэтт вытаскивает шайбу и пасует мне. Я посылаю ее к центральной линии. В это время на другом конце площадки тренер начинает распекать одного из игроков за то, что тот поворачивал, не поднимая головы. Я морщусь от гнева в его голосе.
Зная, что тренировка подходит к концу, я качусь к скамейке и, сняв шлем и перчатки, хватаю свою бутылку с водой и со стоном выливаю холодную жидкость на свое мокрое от пота лицо. Остатки воды я выпиваю.
– Вот тормоз. Роджерс совсем не в состоянии держать голову на своей тощей шее. Не понимаю, как он попал в команду.
Грубый смех Дэвида, стоящего в компании более младших игроков, царапает мои барабанные перепонки.
Кровь закипает от гнева, но я молчу, решив послушать треп Дэвида. Мое терпение и так висит на волоске после того, как на прошлой неделе я узнал о прошлом Авы, и Дэвид только что нарисовал у себя на спине более крупную мишень.
Я никогда не переваривал людей, которые изменяют тому, о ком им положено заботиться, но этот мерзавец поистине пробил дно. Он изменил ей, прекрасно зная о ее детдомовском прошлом и обо всем, через что она прошла. И ему все равно. Ни раскаяния, ни чувства вины.
Хотя Ава не говорила прямо, было легко догадаться, почему она так осторожничает, когда дело касается отношений с людьми. Дэвид просто голодный до кисок кусок дерьма, который не заботился о ней так, как она того заслуживала.
– Кому-то надо уронить его на задницу в следующий раз, когда он будет ехать, как будто боится своей тени. Ему не место в моей команде, – продолжает он.
– Твоей команде? – рявкаю я, поворачиваясь и сверля злым взглядом Дэвида и игроков, с робким видом стоящих рядом с ним.
Он вскидывает голову в мою сторону, и его губы удивленно размыкаются.
– О… привет, Хаттон. Мы просто шутим.
– Разве? – Я перебрасываю бутылку через бортик, провожу пальцами по влажным волосам и поворачиваюсь обратно к компании. – А мне послышалось, что ты обсираешь одного из своих товарищей по команде. К тому же менее опытного.
Дэвид бледнеет.
– Да ты что, чувак! Роджерс знает, что это любя. Верно, парни?
Он с отчаянием обращается к своим друзьям. Все трое смотрят на меня, их рты то открываются, то закрываются.
Я игнорирую их и подъезжаю к их предводителю, останавливаясь в паре футов от него.
– Мы не обсираем своих товарищей. Никогда. Хоть Роджерсу требуется больше помощи, чем другим, но он в команде не просто так. Может, тебе стоит пересмотреть несколько наших последних игр и подумать почему. Я могу сказать тебе прямо сейчас: это не потому, что он ненавидит отдавать перспективные передачи, как ты, или применяет грязные приемы, за которые не может ответить.
Кто-то рядом с нами делает резкий вдох, но мне на самом деле плевать, кто именно. В моем понимании, это касается только меня и Ремера.
– Мы команда, Ремер. Будет мудро, если ты это запомнишь.
В моих словах явно слышится предупреждение.
Неожиданно он ухмыляется, и я хмурю брови. Желудок падает вниз.
– Я уж было поверил на минуту, – говорит он, и, когда я никак не реагирую, его ядовитая ухмылка становится только шире. – Дело совсем не в Роджерсе. Дело в Аве.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
– О, думаю, что имею. Зеленые глаза, длинные каштановые волосы, которые наматываются на кулак так, как надо. Феноменальная задница.
Я мрачно смеюсь:
– Лучше тебе заткнуться.
Воздух между нами накаляется слишком сильно, чтобы окружающие не заметили. Несколько пар глаз впиваются в меня. Моя грудь слишком быстро поднимается и опадает, чтобы притворяться равнодушным. Пальцы сжимаются, впиваясь ногтями в ладони.
– Что происходит? – нарушает тишину голос Мэтта. Он подъезжает ко мне, пристально глядя на Дэвида и игроков за его спиной. – Тренировка окончена. Валите в раздевалку, – приказывает он, и они быстро расходятся.
– Привет, Мэтти. Как мило, что ты к нам присоединился, – язвит Дэвид.
– Заткнись, Ремер. Судя по всему, тебе повезло, что ты все еще без сотрясения.
Я пожимаю плечами и смотрю на Мэтта, игнорируя кипящего от злости игрока перед собой.
– Он прикидывается смелым, как будто не втягивает голову каждый раз, когда получает удар. Что думаешь?
Мэтт встречает мой взгляд медленной улыбкой. Это знак, что мы оба думаем одно и то же.
Дэвид заслуживает трепку, и все парни ждали возможности оказаться тем, кто осуществит расправу. Но лучшей расплатой станет та, для которой мне не потребуется разбивать костяшки в кровь или кому-то из нас пропускать пару следующих игр.
Нет, надо, чтоб костяшки разбил он. Месть – это блюдо, которое подают холодным, и я хочу, чтобы Ремер окоченел.
– Ты прав. Забавно, что он думает, будто мы этого не замечаем.
– Я здесь, черт побери, – огрызается Дэвид.
Мы продолжаем игнорировать его, и я почти ощущаю в воздухе вкус его ярости.
– Интересно, что будет, если мы перестанем его защищать, – говорит Мэтт.
Мне на плечо ложится рука и толкает, и я позволяю свои губам расползтись в улыбке. Прикидываясь дурачком, я непонимающе смотрю на Дэвида и спрашиваю:
– Что? Тебе есть что добавить?