– Я тебя оставлю. Просто входи. Уверен, тебя ждут.
Я смеюсь. Тайлер кивает и разворачивается, чтобы вернуться в раздевалку, но останавливается и смущенно смотрит по сторонам.
– И спасибо. За… объятие… Я не знал, как мне это было нужно, пока… ну, ты поняла.
Он покачивается на пальцах, готовый сбежать в любой момент.
– Тебе не обязательно благодарить меня, Тайлер. Мы друзья, а это то, как поступают друзья. Тебе не обязательно все время держать чувства в себе.
Я коротко ободряюще улыбаюсь ему. Он отвечает улыбкой, кивает и, снова развернувшись, уходит.
Собрав всю свою уверенность, я открываю дверь и вхожу в кабинет. Меня сразу же встречает запах дезинфектора, и я морщу нос.
Оукли сидит на импровизированной больничной койке в центре помещения, хмуро глядя в стену. С него сняли свитер и экипировку и заменили их на повязку вокруг плеча и пакет со льдом на пояснице. На его лице пятна крови, и меня передергивает от воспоминания о кровавой луже на льду.
Я резко втягиваю воздух, привлекая его внимание. Стоит нашим глазам встретиться, как я начинаю сбивчиво тараторить:
– Ты в порядке? Какого черта там случилось? Меня чуть инфаркт не хватил, пока ты лежал там без движения!
Он беззаботно смеется, сверкая зубами. Я свирепо зыркаю на его несерьезность. Ситуация не смешная.
– Это не смешно. Ты в повязке!
Я показываю пальцем на его травмированное плечо.
– Ава, я хотел бы познакомить тебя с моими мамой и сестрой, Энн и Грейси, – говорит Оукли, пряча улыбку в кулаке.
Я застываю. Что?
– Вот это да! Так прекрасно снова тебя увидеть. У нас не было времени поболтать, не то чтобы как следует представиться.
Я медленно поворачиваю голову и вижу на двух стульях у стены маму с дочкой, которых встретила раньше.
Охренеть. Только не это. По шее ползет жар, когда я сверхнеловко машу им рукой.
Грейси прыскает, а Энн вскакивает с места, чтобы поприветствовать меня. Она подбегает ко мне и притягивает в объятия, на которые я настороженно отвечаю.
Энн пахнет мятой и свежим бельем, напоминая мне Лили. По телу растекается тепло, и я расслабляюсь. За спиной Энн на нас таращится Оукли в явном замешательстве.
– Я же не терял сознания? Откуда вы уже знаете друг друга?
– Вполне мог бы. Как ты не увидел того парня? – выговаривает ему Грейси.
Он показывает сестре средний палец.
– Я его увидел. Просто на несколько секунд позже, чем надо.
– Не начинайте, вы двое. Я только что наблюдала, как моего сына просто вынесли. Последнее, что мне нужно, это еще больше стресса.
– Вынесли? – морщится Оукли. – Кто научил тебя так говорить?
– Я, – заявляет Грейси.
– Ну, перестань. Звучит странненько.
– Нет, спасибо. Мне нравится, что мама становится более продвинутой.
Оукли морщит нос:
– Более продвинутой?
– Прекрати вести себя как козел.
Энн стонет.
– Можем мы, пожалуйста, не сбиваться с темы. Ты спрашивал, как мы познакомились с твоей Авой.
Взгляд Оукли смягчается, когда он снова смотрит на меня.
– Точно.
– Твоя сестра шумела на трибунах и привлекла внимание Авы. Мы едва успели поболтать, как началась игра. Мне потребовалась минута, но я узнала ее по фотографиям, которые есть в Сети, – объясняет Энн.
Я краснею. Ох.
– Я просто говорила маме, какой Тайлер горячий. Не то чтобы я кричала во всеуслышание, – добавляет Грейси.
Оукли сердито смотрит на сестру:
– Тайлер не горячий. Он слишком взрослый для тебя.
– Сейчас, может, и слишком взрослый. Мы можем пересмотреть это через два года.
Грейси смелая, это очевидно, поскольку продолжает бодаться со своим гиперопекающим братом. Честно говоря, я не думаю, что Оукли стоит переживать насчет Тайлера. Я мало что знаю о его вкусах, кроме того, что он не любитель ходить на свидания, но сомневаюсь, что ему нравятся несовершеннолетние девочки.
– Тебе надо в больницу, чтобы осмотрел врач? – выпаливаю я.
Оукли признательно улыбается мне за вмешательство и протягивает здоровую руку, как будто ждет объятий. Я качаю головой, опасаясь демонстрировать чувства на глазах у его семьи, с которой только что познакомилась, но он лишь закатывает глаза и, встав с койки, идет ко мне.
– У меня все тело болит, Ава. Не заставляй меня умолять, – шепчет он, когда встает прямо передо мной.
Очевидно, это все, что требуется, чтобы я передумала, потому что в следующую секунду я шагаю прямиком к нему и обнимаю за талию. Он может держать меня только одной рукой, но это неважно. Его прикосновение – это утешение, которого мне так не хватало, хоть я и не знала.
– Оукли, мы прогуляемся, пока ты не будешь готов, – мягко говорит Энн, после чего шаги удаляются в сторону двери и та со щелчком закрывается.
– Наконец-то. – Оукли тяжело вздыхает и отстраняется от меня. – Я не хотел просить их выйти, но ждал этого с тех пор, как ты вошла.
Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, когда он прижимается к моим губам и стонет низко и тихо. Вибрация его стона пробивает меня от губ до пальцев на ногах.
Через несколько мгновений я отстраняюсь. Губы Оукли тянутся вслед за мной. Если бы не его рука, зажатая между нами, у его груди, может, я бы позволила ему целовать меня дальше. Но сейчас мое беспокойство за него слишком ярко выражено.
– Ты так и не ответил, когда я спросила, что там произошло. Какой диагноз? Тебе нужно в больницу?
Вид у него усталый и больной. Оукли тянет меня к стульям у стены и, сев, хлопает себя по бедрам. С легкой нерешительностью я сажусь на него как можно ближе к коленям. Он крепко обнимает меня здоровой рукой и кладет подбородок мне на плечо.
– Не переживай насчет моей боли, Ава. Врач быстро дал мне обезболивающее. У меня ушиб копчика и вывих ключицы. Я бы обошелся без прикушенного во время падения языка, но ничего серьезного. Я везунчик.
Я киваю.
– Надолго ты выбыл?
– Если выздоровление пойдет хорошо, три или четыре недели.
– Значит, ты снова будешь играть после рождественских праздников.
– Угу. Такая цель. Мне все равно надо поехать в больницу, чтобы сделать рентген и удостовериться, что больше нет никаких травм, но врач был вполне уверен, что это вывих, – бормочет он, скользнув большим пальцем под мой свитер и ведя вдоль пояса моих штанов.
– Нам стоит ехать, пока ты не уснул на этом стуле.
– Ты поедешь? – тихо спрашивает он, прижимаясь щекой к моему уху.
– Да. Кто еще проследит, чтобы ты не затеял еще один спор с сестрой?
Его смех не более чем вялое урчание, и я испытываю облегчение, когда дверь осторожно открывается и заглядывает Энн. На ее лице мелькает восторг от увиденного, и она улыбается мне.
– Готов? – спрашивает она.
Оукли не отвечает, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что его рубит. Я хлопаю его по бедру.
– Да. Он готов.
Глава 22
– Это отстой, – снова ворчу я.
Сирена возвещает третий подряд проигрыш «Сэйнтс» за последние две недели.
Досада словно колика в боку, которая никак не проходит. Команда отлично начала этот сезон, ее статистика была более впечатляющей, чем у половины Западной лиги. Мы играли как настоящая команда, и в каждой игре все игроки демонстрировали свои лучшие качества. А что сейчас? Они вялые, медлительные. Страсть, драйв ушли. Раз, и все.
То, что должно было стать лучшим за много лет открытием сезона, ускользает, как песок сквозь пальцы.
– Они играют так, будто не спали целую неделю, – вздыхает Ава.
– Может, тебе стоит сходить в раздевалку и сказать что-нибудь? – предлагает Морган.
Она смотрит на Мэтта со смесью раздражения и сочувствия, когда он поднимает правую перчатку, чтобы поймать шайбу, но сильно промахивается. Снова звучит сирена, и команда противника получает еще одно очко.
Я хмурюсь:
– Это дело тренера.
Ава кладет ладонь мне на бедро.
– Думаю, это неважно. Твои слова могут стать тем, что им нужно для победы.
– Она права, – говорит Морган. – Мэтт уже давно столько не пропускал. В худшем случае после разговора они не станут играть лучше. Но они и так играют дерьмово. Хуже просто некуда.
Я смотрю на Аву и чувствую себя увереннее, когда вижу, что она улыбается мне. Она кивает и сжимает мою ногу.
– Попробуй. Я дам знать, если мы уйдем со своих мест.
Морган права. Вреда не будет. Приняв решение, я наклоняюсь поцеловать Аву в щеку, чувствуя губами ее тепло, а затем оставляю девушек смотреть на это безобразие.
Я натягиваю бейсболку пониже на лицо в попытке ускользнуть с трибуны незамеченным и почти кричу от радости, когда мне это удается. Я быстро добираюсь до раздевалки и, зайдя внутрь, обнаруживаю, что она все еще пуста.
В воздухе витает резкий запах пота и разочарования, пока я сижу на одной из скамей между шкафчиками и жду. При виде чистого свитера с фамилией «Хаттон» в моем шкафчике у меня сводит живот.
Испытывать чувство вины сейчас несправедливо по отношению к себе, но, слушая сигнал об окончании второго периода, я ничего не могу с собой поделать. Команда нуждается во мне, а я сижу здесь и абсолютно ничего не делаю.
Тишину нарушают крики, и в раздевалку вваливаются угрюмые, разозленные хоккеисты. Им требуется одно мгновение, чтобы осознать мое присутствие, и как только они это понимают, стыд гасит их ярость.
Мэтт заговаривает первым:
– Не трать силы, Ли. Мы и так в курсе.
Последним входит тренер с гримасой отвращения на лице. Как только наши глаза встречаются, он хмурится еще сильнее.
– Кто хочет рассказать Хаттону, почему мы сегодня проигрываем с разницей в восемь шайб?
Он обводит раздевалку взглядом, поочередно останавливаясь на каждом игроке.
Когда никто не отвечает, он спрашивает:
– Нет желающих?
Я вздрагиваю от обжигающей ярости в его словах.
– Отлично. Это сделаю я. Мы проигрываем, потому что вы играете так, будто не хотите здесь быть. Вы играете так, будто вам плевать на команду и на наши шансы на чемпионство! Мне следует отправить половину из вас на скамейку запасных до конца этого чертового сезона за то дерьмо, которое вы там вытворяете. Вы позорите себя. Вы позорите болельщиков и наш город. Вы этого хотели?