– Это лучший стейк, который я когда-либо ел, – выпаливаю я, разрезая идеально приготовленное мясо. Из него сочится сок, и у меня слюнки текут.
Рядом смеется Ава и кладет в рот кусок булочки, а Дерек смотрит на меня через стол и медленно ставит бутылку пива.
– Спасибо.
– Можешь смело приходить на ужин в любое время, Оукли, – говорит Лили, одарив меня улыбкой.
Бен запихивает в рот вилку салата с макаронами и говорит:
– Да. Было бы здорово пообщаться с парнем.
– Ты и так почти не бываешь дома, Бенджамин, – вздыхает Лили.
– Я дома по мере возможности. Ава знает, как трудно найти время, а она живет в одной провинции с вами. Мне же надо ехать несколько часов.
– Я знаю. Но мне все еще разрешено скучать по тебе.
Лили начинает теребить салфетку, но мгновение спустя Дерек накрывает ее руку своей и сжимает. Жена с любовью улыбается ему.
– Я тоже скучаю по тебе, – отвечает Бен, и его девушка, Сидни, наклоняется к нему и толкает плечом в знак поддержки.
– Давайте сменим тему. Ава говорит, что ты из Пентиктона. Как тебе Ванкувер? – спрашивает меня Лили.
– Он большой. Больше и оживленнее, чем я привык, и слишком много дождей, но, думаю, мне даже нравится.
Я кладу в рот кусок стейка и стараюсь не закатить глаза от того, насколько он вкусный.
Бен смеется.
– Тебе стоит попробовать как-нибудь пожить за пределами Британской Колумбии. Я учусь в университете в Альберте, и там адски сухо. Иногда я действительно скучаю по дождю.
– Ух ты. Почему Альберта?
– Честно? Выбрал наугад. Знал только, что мне нужно попробовать то, чего не может дать этот город.
– Молодец. Это требует мужества.
Я по-новому взглянул на брата Авы.
– Таков наш Бенни. – Лили гордо улыбается. – Это он любитель хоккея, но и мы иногда смотрим игру-другую. Ты хочешь заниматься хоккеем всю оставшуюся жизнь, Оукли? – спрашивает Лили. Ее искреннее любопытство придает сил.
– Абсолютно. Хоккей – это то, чем я хочу заниматься профессионально как можно дольше, – отвечаю я.
– Так ты планируешь играть в НХЛ? – спрашивает Дерек, его голос звучит жестче, чем я ожидал.
– Да, сэр. Со мной уже связалось довольно много команд. Сколько себя помню, это была моя мечта, – признаюсь я.
Дерек наклоняется ближе к столу, его острый взгляд непоколебим.
Я сопротивляюсь желанию потянуться к тыльной стороне шеи.
– Вы с Авой обсуждали, что будет, кода ты уедешь? Ты достаточно серьезно относишься к моей дочери, чтобы вернуться к ней?
Я поворачиваюсь к покрасневшей Аве, которая стучит вилкой по тарелке и недовольно смотрит через стол. Я кладу руку ей на бедро и поглаживаю большим пальцем, пытаясь успокоить.
– Я здесь, папа. Не надо спрашивать обо мне, как будто меня нет. Я тоже могу ответить на эти вопросы.
– Могу заверить вас, что я очень серьезно отношусь к вашей дочери. Иначе меня бы здесь не было.
Мое обещание адресовано Аве в той же мере, что и ее отцу.
Дерек переводит взгляд на рассерженную дочь.
– Ты готова ко всему этому?
– Чему «всему»? – гневно спрашивает она.
– Ты знаешь чему.
– Почему бы тебе не пояснить? – ощетинивается она. – Потому что я знаю, что ты не собираешься обсуждать то, что я думаю. Оукли не такой.
Я каменею. Черт.
– Хватит, Дерек. Перестань, – мягко говорит Лили.
Однако Дерек не спускает с меня глаз, и моя кожа покрывается нервным потом.
– Все спортсмены такие. Дэвид это доказал, – заявляет Дерек.
Я закрываю глаза и вздыхаю. Да, я это предвидел.
– Ты заслуживаешь лучшего, чем оставаться одной, пока он путешествует по миру и занимается бог знает чем. Я думал, ты уже усвоила этот урок.
Дыхание Авы сбивается, и я вмешиваюсь:
– При всем уважении, вы не понимаете, о чем говорите. Я не такой, как Дэвид, и меня не интересуют другие женщины, кроме Авы. Если бы я не уважал ее и ее планы на будущее, то попросил бы поехать со мной, куда бы ни отправился. Осознание того, что я буду вдали от нее, как только закончится драфт, не дает мне спать по ночам, – говорю я ему, изо всех сил стараясь обуздать свой вспыльчивый характер.
– Красивые слова, Оукли. Но мы должны просто поверить тебе? Я не могу слепо верить твоим словам, – ворчит он.
– Я не прошу вас верить мне на слово. Меньше всего я хочу кого-либо расстроить, но, если быть до конца честным, мне плевать, что вы думаете. Единственный человек, чье мнение для меня важно, это Ава, и, если бы она мне не доверяла, меня сейчас не было бы здесь со вами.
Лили смотрит на мужа с открытым ртом, а Сидни поднимает бровь и делает глоток. Ава выглядит просто разъяренной.
Дерек открывает рот, чтобы, несомненно, попросить меня поцеловать его в задницу, но Бен не дает ему нанести последний удар.
– Папа, перестань. Сегодняшний вечер не об этом.
– Бен прав. Не об этом. Прошу нас извинить, мы будем наверху, – рычит Ава.
Она выскакивает из-за стола и выбегает из комнаты, увлекая за собой меня и оставляя недоеденную еду, включая мой стейк.
Пока мы поднимаемся по большой винтовой лестнице, она сердито пыхтит. Я все время не говорю ни слова, и она тоже.
Я не виню ее отца за такие вопросы. Да, их можно было бы сформулировать по-другому, но, в конце концов, он отец, и я на его месте спросил бы то же самое. Дэвид не тот человек, сравнения с которым мне хотелось бы, но отец Авы не знает обо мне ничего, кроме того, что я встречаюсь с его дочерью.
Я не сомневаюсь, что мы с Авой справимся со всем, что произойдет после драфта, но думает ли она так же?
Я провожу рукой по шее, чтобы вытереть пот, в это же время Ава останавливается в конце коридора.
– Это моя комната. Будь как дома.
Она толкает белую дверь перед нами, и я нерешительно захожу внутрь.
Ее комната – полная противоположность ее спальне в съемной квартире. Здесь чисто, все вещи на своих местах. Стены выкрашены в прохладный бирюзовый (под цвет покрывал), а вся мебель белая. Под окном стоит аккуратный письменный стол, а на противоположной стене две белые двери, которые, должно быть, ведут в гардеробную и ванную комнату.
Я слежу, как Ава пересекает комнату и плюхается на кровать. Со стоном я сажусь рядом с ней на край кровати и медленно растираю ее икру.
– Ты в порядке?
– Обычно он не такой. Прости, – вздыхает Ава, глядя на висящие на стене фотографии и призовые ленты, большинство из которых получены на конкурсах правописания в начальной школе. Мило. – Я не знаю, что на него нашло.
– Не извиняйся. Я в состоянии справиться с гиперопекающим отцом.
Она угукает и после нескольких секунд молчания шепчет:
– Ты когда-нибудь задумывался о том, что с нами будет?
Мои губы приоткрываются, но я ничего не говорю. Меньше всего я хочу, чтобы Ава начала сомневаться – сомневаться в нас.
– Что ты имеешь в виду?
– Большую часть времени тебя не будет, а я просто буду… ну, здесь. Хоккей – единственное, что держит тебя в Ванкувере. Что произойдет, когда тебя здесь больше не будет?
От легкого дрожания ее голоса у меня болит сердце.
– Иди сюда, – прошу я, протягивая руку. Она медленно садится, подползает ко мне и забирается на колени. Утыкается лицом мне в шею и крепко обнимает.
– Ты сошла с ума, если думаешь, что хоккей – единственное, что у меня здесь есть.
Она судорожно вздыхает и кивает, прижимаясь ко мне. Я глажу ее по спине.
– Кроме того, учитывая, как складывается сезон НХЛ, шансы, что меня задрафтуют куда-то очень далеко, невелики. Но я могу пообещать прямо сейчас, что никакое расстояние ничего для меня не изменит. Я это уже знаю.
Ава снова кивает, и внезапно мне так отчаянно хочется, чтобы она поверила всему, что я сказал, что я выпаливаю:
– Будет ли слишком самонадеянно с моей стороны просить тебя поехать со мной домой на Рождество?
У нее перехватывает дыхание, и я уже готов сказать, чтобы она забыла, что я сказал, но Ава целует мою шею и говорит:
– Нет. Будет ли самонадеянно с моей стороны согласиться?
– Черт, нет.
Я накрываю ладонью ее затылок и целую, надеясь, что она хотя бы вполовину так же одержима мной, как я ею. Потому что, если это так, у расстояния нет ни малейшего шанса.
Глава 24
Последние несколько недель проходят между экзаменами и хоккейными играми, и до Рождества остается всего пара дней.
На улице холодно и сыро. Снег покрывает землю только затем, чтобы растаять и снова замерзнуть, оставляя дороги скользкими от льда. Это абсолютный кошмар. Именно он является причиной неожиданного дополнительного часа, который нам пришлось добавить к дороге из Ванкувера в дом матери Оукли в Пентиктоне.
Тайлер почти не разговаривает всю дорогу, особенно после того, как я отклонила его просьбы вести машину. Я думаю, что его угрюмое настроение больше связано с его нервозностью относительно того, что он вообще едет на этот ужин. Но, по словам Оукли, когда Энн Хаттон приглашает вас на ужин, вы идете. Не задавая вопросов.
Все годы, что я знаю Тайлера, он держал свою личную жизнь в секрете, и признаю, что это меня огорчает. Не нужно разбираться в ядерной физике, чтобы понять, что семья – непривычное для него понятие, хотя он ни разу не говорил о своей семье и не ездил к ним, насколько нам известно.
Энн тоже это уловила, если судить по ее внезапному приглашению на рождественский ужин. Тайлера приглашение, мягко говоря, удивило, но он не мог устоять перед ее умоляющей улыбкой.
Я барабаню пальцами по рулю и смотрю на белую пелену впереди. За последний час ветер усилился и дорогу замело снегом, из-за чего стало еще труднее увидеть, куда мы идем.
– Долго нам еще? – спрашиваю я своего угрюмого второго пилота.
Он смотрит на навигатор в своем телефоне.
– Еще десять минут. На светофоре поверни налево.
Точно. Как будто в этой метели вообще что-нибудь видно.
– В таких условиях я его не увижу, и мы окажемся в кювете.