Совет мудреца
С виду будильник был как все будильники. Стоял он, тоже как все будильники, на этажерке. И, как у всех будильников, было у него только одно дело – в нужное время поднимать с постели хозяина.
Студент Петя каждый день заводил будильник, сдувал с него пыль, иногда смазывал механизм машинным маслом. Петя относился к будильнику как к товарищу, дорожил дружбой с ним и рассчитывал, что будильник не станет его обманывать. Пете это было очень важно, ведь студенты никогда не высыпаются и, если улеглись в кровать, готовы спать целые сутки.
Но что получалось на деле? Пете надо было идти в парк сажать липы. Будильник позвонил так рано, что Петя в парке до прихода друзей один посадил все деревья. Потом будильник позвонил очень поздно, и Петя опоздал на свидание, которое сам назначил студентке Тоне.
В первый раз Петя ругал будильник, но не очень. Зато в другой раз ему досталось! Студент швырнул в будильник букетик незабудок, топал так, что тряслась этажерка, и ругался:
– Эх ты! Врун несчастный! Бессовестный лжец! Погоди, я тебя разделаю под орех!
– Ты знаешь, что это значит? – спросила этажерка, когда Петя ушел в институт. – Тебя сначала будут строгать рубанком, потом скоблить ножом, потом тереть наждачной бумагой, потом пропитают олифой, потом намажут краской, потом резинкой сделают на тебе узоры, как на ореховой доске…
– Не продолжай! – испугался будильник.
Он поверил этажерке, ведь она знала все точно: она сама была разделана именно под орех.
На этажерке этажом выше жил деревянный восточный мудрец. Пете подарил его товарищ по институту, который приехал с Востока. Мудрец день и ночь смотрел в одну точку и, верно, в подтверждение своих мыслей все время кивал большой головой.
– Слушайте! – обратился к нему будильник. – Сделайте, пожалуйста, так, чтобы исполнилось мое желание. Не хочу я больше быть будильником.
– Ладно, – проговорил мудрец, – пусть желание твое исполнится.
Как только были сказаны эти слова, будильник начал расти. Рос, рос, вырос и стал похож на человека. Будильник достал из шкафа Петину рубашку-ковбойку, спортивные брюки, натянул их на толстый живот, крикнул весело: «Прощайте!» – и вышел из квартиры.
Спускаясь по лестнице, он думал: «Как хорошо, что я догадался бросить это будильное дело. Уж теперь-то я избавлюсь от упреков!»
Будильник встал у подъезда, разглядывая, что делается на улице. На лавочке сидел пожилой мужчина. Он улыбался прохожим, прохожие улыбались ему, и иногда они обменивались несколькими словами. «Вот бы и мне так сидеть на солнышке!» – подумал будильник. И только он так подумал – человек поднялся и ушел. Человек был пенсионером, он пошел собираться на рыбную ловлю.
Будильник тут же занял лавочку, стал глядеть на прохожих и улыбаться им. Прохожие тоже отвечали улыбками.
К лавочке подошел мальчишка в красном галстуке. Он улыбнулся и спросил:
– Скажите, в этом доме есть ржавые кровати или разбитые радиаторы?
Будильник тоже улыбнулся:
– Конечно! И ржавые кровати, и разбитые радиаторы есть.
– Может, вы знаете, в какой квартире? – оживился мальчик.
– В пятьдесят седьмой, – не задумываясь, ответил будильник.
– За мной! – крикнул мальчишка приятелям и помчался во двор.
– Не проходила ли здесь собака? Рыжая. С большой серебряной медалью, – обратилась к будильнику старушка. Она не улыбалась. Ей было не до улыбок.
Но будильник все равно улыбнулся и сказал:
– Проходила. Ее хвост только что торчал из-за газетного киоска.
Старушка побежала к киоску. А около лавочки остановился мужчина в тюбетейке. Мужчина был приезжий. На его плече лежал свернутый в огромную трубу, тяжелый, как бревно, ковер.
– Где останавливается автобус? – с улыбкой спросил мужчина.
– Здесь, – улыбнулся будильник.
Мужчина сбросил ношу, вытер пот и стал глядеть вдоль улицы. Пока он стоял, много автобусов проехало мимо и ни один не остановился.
– Что же вы меня обманули? – нахмурился приезжий.
– Что же вы меня обманули? – тут же послышался голос старушки.
Ее собака нашлась вовсе не за газетным киоском, а у телефонной будки за углом.
– Что же вы меня… – мальчишка в красном галстуке был вежлив и не сказал слова «обманули», но все и так догадались, какого слова здесь не хватало.
Будильник вздрогнул: «Опять меня бранят!» Он вспомнил ссоры с Петей и подумал, что человек в тюбетейке сейчас швырнет в него пудовым ковром, а старушка натравит собаку. Тогда он встал с лавочки, обхватил живот руками и, переваливаясь, побежал с улицы.
Будильник не умел пользоваться лифтом. В Петину квартиру он поднимался пешком и так устал, что упал около этажерки. Отдышавшись, он разделся и попросил мудреца превратить его снова в обычный будильник. «Что же мне теперь делать, – хныкал будильник, – может быть, вы, сосед, посоветуете?»
Мудрец долго не отвечал. За один день он сказал столько, сколько полагается сказать хорошему мудрецу за всю жизнь. Но то ли ему стало очень жалко будильник, то ли просто нельзя было мудрецу не ответить на вопрос, ибо он произнес еще два слова:
– Перестань обманывать.
Это действительно был мудрый совет. И будильник перестал врать.
Теперь студент Петя не бросает в будильник цветы, не топает ногами и не грозит разделать его под орех.
Шапка-храбрецовка
Дед Иван и его внук Ваня жили на пасеке, ухаживали за пчелами. Дед Иван был совсем старый. Но его глаза смотрели зорко. А руки, хотя и вспухли жилы на них и пальцы плохо гнулись, делали все так ловко, что ни одной пчеле он ни разу крыла не помял. Пчелы знали пасечника, не кусали его. Наверное, они считали деда самой большой, самой трудолюбивой и самой умной пчелой.
Ваня тоже знал пчелиные повадки. И его пчелы не трогали. Возвращаясь из деревни на пчельник, мальчик приносил деду поесть и рассказывал разные новости.
Каждый раз Ваня рассказывал хорошие новости: жизнь кругом была хорошая. Но однажды пришел он с тревожной вестью. В далекой стране, где теплое море с голубой водой, где горы зеленые от подножий до вершин, фашисты решили казнить человека, у которого очень доброе сердце. Мстили ему фашисты за то, что он сражался с ними во время войны. Тогда не удалось поймать его. Схватили они его теперь.
Доброму человеку – а звали его Ко́стас – оставалось жить всего две недели.
Дед Иван и внук Ваня опечалились. Только пчелы ничего не понимали: как светлые капли они исчезали в прозрачном воздухе над лугами и возвращались с тяжелыми сладкими ношами.
– Эх, дед, дед! Достать бы шапку-невидимку… Дошел бы я до той тюрьмы, посбивал бы все замки́. Выпустил бы Костаса на свободу. Да вот беда: нет теперь таких шапок…
Дед Иван долго молчал, а потом заговорил:
– Верно, шапок-невидимок теперь нет. Раньше были – все сносились. Только я тебе, внук, скажу: нынче время не такое, чтобы человек на хорошее дело шел невидимым. Ни к чему это. Если сил у тебя хватит, дам я тебе шапку иную – шапку-храбрецовку. Будешь ты шагать в ней, и все тебя будут видеть. Пока шапку не снимешь, пуля тебя не достанет, сабля не зацепит… Я по себе знаю. Когда я в этой шапке перед врагами появлялся, бежали они от меня в страхе. Маршал мне, бойцу своему, эту шапку подарил…
– Дойду, дед! – обрадовался Ваня. – Доставай шапку скорее!
Пошел дед Иван в сторожку, вынул из окованного сундучка шапку-храбрецовку, надел на внука. Потом обнял Ванюшу и дал последний наказ:
– Смотри, шапку доро́гой не оброни. Беда будет.
Не близок был путь до тюрьмы, где в узкой холодной темнице сидел Костас. Пересек Ваня свою страну. Потом еще две страны – из конца в конец.
По горам, по долинам, по берегу теплого моря мальчик торопился к тюрьме. По дороге он заходил в любой дом, и там кормили его. В одном доме стал он садиться за стол, снял шапку-храбрецовку и хотел повесить ее на вешалку.
– Стой! – закричал хозяин. – Откуда взялась тут вешалка? У меня ее не было.
Замер Ваня с протянутой рукой. Смотрит, а вешалки уж нет. Она будто растаяла.
– Берегись! – сказал хозяин дома. – Это фашист Эсэсовец был тут. Он и камнем, и зверем, и даже человеком может прикинуться, как прикинулся сейчас вешалкой. Его послали за твоей шапкой.
После этого перестал Ваня снимать шапку. Чувствовал он, что Эсесовец идет за ним по пятам.
Тюрьму, где Костас ждал казни, фашисты построили в таком месте, что на сто километров вокруг не было ни души. Деревни, какие близко к тюрьме стояли, они сожгли дотла. Пастухов, охотников и рыбаков прогнали. У тропинок поставили на вышках пулеметы. Около этих пулеметов и началась самая трудная дорога.
Посмотрел мальчик издалека на вышки, дедову шапку поправил и зашагал без страха и сомнения вперед. Увидели его фашисты. Пули, как градовый дождь, ударили. Пыль на дороге подняли. С кустов посыпались сбитые листья. Только надежно хранила Ваню шапка – ни одна пуля его не коснулась. Испугались фашисты: никогда они такого не видали. Кинулись от пулеметов вниз, скрылись в лесу. А Ваня торопился дальше: до казни Костаса оставалось три дня и две ночи.
Устал Ваня, пить ему захотелось. Услышал он: в стороне ручей шумит. Пошел к нему. Прежде чем наклониться к воде, осмотрелся: Эсесовца нигде не видно. Птицы поют в небе, над цветами жуки летают, холодные струи в ручье тихо свиваются друг с другом, траву колышут у берегов. Встал Ваня перед водой на колени, только хотел глоток сделать, как плеснула вдруг мутная волна. Мальчик едва успел отскочить в сторону – это Эсесовец волной обратился, хотел с Ваниной головы шапку-храбрецовку смыть.
«Нет, не буду пить из ручья, – подумал мальчик, – терпеть надо. Шапку потеряю – не спасу Костаса». А Эсесовец понял, что мальчик устал, и начал ему под ноги бросаться – то вывороченным корнем, то острым камнем… Только Ваня различал, где корни и камни настоящие, а где нет: у таких и травка не растет, и букашки не бегают – боятся. Пытался Эсесовец веткой обернуться и сбить с Вани шапку. Но и тут у него ничего не вышло. Разглядел мальчик эту ветку: листья на ней будто из железа были, жесткие, неподвижные. А на других ветках легко качались на своих черешках листочки, и солнышко сквозь них просвечивало.