Петька слушал синиц, шел по брусничнику, по жесткой траве и не заметил, как брусничник сменился кустиками черники, как сухая трава стала сочной, как кончился песчаный взгорок. Веселых берез уже не было видно, кругом стояли кривые деревья, обросшие сизым мохом. Будто бородавки, росли на них темные древесные грибы. На половину живых веток приходилась половина черных веток без единого листочка. Тут начиналось болото. «Вот и Юля, так же как я сейчас, не заметила, что ушла из рощи в другой лес, – думал Петька. – Может быть, она рядом где-нибудь?» И Петька начал звать Юльку, аукать. Но никто не отозвался.
Выбирая место, где посуше да поудобнее, Петька шел дальше. Каждый свой шаг он делал так, как сделала бы его Юлька, – куст крапивы она обошла бы, на трухлявый пенек не наступила бы – вдруг под ним змея?
Летнее солнце долго стоит на небе. И когда наступили сумерки, Петька валился с ног от усталости. Ночью по болоту идти нельзя. Мальчик стал готовить ночлег. Нарезал ножом ивняка, настелил на него камыш, собрал сухие ветки, насшибал гнилушек. Сидя у маленького дымного костерка, Петька отпил из фляги несколько глотков воды, отщипнул маленький кусочек хлеба и начал думать.
Думал он о своей ребячьей жизни: о том, как здо́рово влетит ему, когда он вернется в лагерь, о том, что Юля, может быть, уж нашлась, а если нет, то как страшно ей сейчас одной в болоте – без огня, без хлеба и воды. И еще он думал, что Юля – самая лучшая девочка на свете. И пусть его прогонят из лагеря, пусть что хотят сделают с ним – он будет искать ее, пока не найдет. И еще одно: он сам удивлялся своей смелости.
Туман на болоте был такой, что скрыл от глаз даже ближнюю гриву камыша. В небе светила полная луна. Но и ее Петька не видел – видел он на ее месте большое серое пятно, будто кто-то незаметно поставил перед ним запотевшее стекло. Шорохи, всплески, шумные вздохи и бульканье слышались со всех сторон. Петька было подумал, что это камыш шумит и плещут волны в болотных окнах. Но ветра не было. Это ужи и гадюки ловили мышей в осоке, и из глубины болота выходили на поверхность пузыри гнилого воздуха.
«Почему мне не страшно? – спрашивал себя Петька, слушая шорохи, всплески, вздохи и бульканье. – Может быть, потому, что Юля где-то недалеко?»
– Ю-ля! Ю-ля! – крикнул Петька что было сил. – Ю-ля!
Ответа не было. Только все стихло на минуту. Петькин голос заглушило туманом, запутался голос в чаще камыша, засосала его черная грязь в трясинах.
Всю ночь Петька не сомкнул глаз. Как только наступил ранний рассвет, он пошел дальше. И снова старался мальчик идти так, как прошла бы по этим местам девочка в тапочках, – выбирал путь поудобнее, посуше. Петька не был следопытом, но каждый следопыт на его месте поступил бы именно так.
Солнце, едва поднявшись над землей, начало жарить вовсю. Над Петькой кружились роем слепни. Черными градинами падали они на его лицо, шею, кусали через рубашку. Избавиться от них было невозможно. Скоро начала мучить Петьку жажда. Пить ему хотелось, как никогда в жизни. Один раз он остановился, снял мешок, достал из него флягу с водой. Фляга была тяжелая и холодная. Петька подержал ее около воспаленной щеки, потуже забил пробку, сунул флягу в мешок, завязал его двойным узлом и пошел дальше. Он берёг воду для Юльки.
Наступил полдень. Воздух над болотом звенел на разные лады. Миллионы букашек, мух, стрекоз, бабочек, жуков создавали этот звон своими крылышками. Поэтому Петька не сразу услышал новые звуки, приближавшиеся к нему со стороны далекого леса. И только когда заглушили они всё, Петька поднял глаза вверх и увидел вертолет. Он летел низко над болотом. Петька замер на мгновение, потом снял галстук и начал махать им над головой.
С вертолета тоже увидели мальчика. Машина стала снижаться, пригибая к земле струей воздуха камыш и осоку. С Петьки сдуло тюбетейку, но он не побежал за ней, а смотрел, как летчик открыл дверцу и опустил к его ногам веревочную лестницу. Летчик махал рукой, приказывая Петьке подниматься.
Петька медлил. «Юлю нашли?» – кричал он летчику. Гул мотора заглушал слова. Летчик покрутил рукой, ткнул пальцем в свой лоб и показал Петьке большой крепкий кулак. Петька, все еще раздумывая, взялся за нижнюю круглую ступеньку лестницы. «На вертолете мы ее сразу найдем!» – решил он.
На Петькины расспросы летчик отвечать не стал. Когда вертолет набрал высоту и полетел к лесу, он снова постучал пальцем по лбу, только по Петькиному. И показалось Петьке, что летчик смотрит на него совсем не сердито. Сердце у Петьки сжалось в комочек от радостной догадки и тревожных предчувствий: конечно, Юлю нашли и, конечно, влетит Петьке по первое число, а может быть, и еще больше.
Промелькнули под вертолетом болото, мокрый лес, березовая роща. Петька увидел сверху, как вожатые разгоняют ребят с футбольного поля. Больше Петька ничего не видел: ни того, как в центре поля приземлился вертолет, ни любопытных лиц ребят, ни лагерного доктора, ни Юлькиной матери, которая помогала нести Петьку в изолятор.
К вечеру Петька пришел в сознание. У его постели в белом халате сидела Юлькина мать. Петьку мучил один вопрос: «Нашлась ли Юля?» Но он побоялся задать его. Только мать сама догадалась. Она приоткрыла дверь в коридор, и в этой узенькой щелке показалось улыбающееся, с ямочками на щеках Юлькино лицо. Юлька руками прижимала к пестрому сарафану флягу и зачерствевший кусок хлеба, те самые, что носил Петька с собой по болоту.
Таежная сказка
У Маши и ее брата не было ни отца, ни матери. Они жили вдвоем в большом городе, в многоэтажном доме из оранжевых кирпичей. Каждый год, как только начиналось лето, брат и сестра расставались: Маша уезжала в лагерь, а брат отправлялся в тайгу искать руду. Осенью они встречались в своем доме. К тому времени пионерские лагеря закрывались. И геологам в тайге нельзя было работать: реки там промерзали до дна, земля затвердевала, как камень, а деревья чуть ли не до макушек заносило снегом.
В этот раз, как всегда, геолог проводил сестренку в лагерь, а сам поехал в аэропорт. Там он сел в самолет и полетел в таежный город. На аэродроме таежного города геолог пересел с большого самолета в маленький, который летел туда, где уже работали его товарищи.
Но случилось так, что в тех местах прошли проливные дожди. Они размыли полянку, на которой можно было приземлиться. Пришлось летчику сажать самолет километрах в двухстах в стороне. Геолог оказался на берегу реки, по которой можно было доплыть до места.
Из сухих бревен он связал плот, положил на него вещевой мешок, сам встал на плот с длинным шестом в руках и поплыл.
Река была неширокой, неглубокой, но очень быстрой. Она весело бежала в каменистых берегах, и можно было суток за трое добраться до места работы. Но чем дальше он плыл, тем тише текла река, тем глубже она становилась. Где-то впереди случился обвал, он перегородил реку, как плотина.
Скоро длинный шест не стал доставать дна. Река разлилась широким озером. На ее поверхности кружились воронки, кое-где из-под воды торчали верхушки кустов. «Надо плыть ближе к берегу», – подумал геолог. И только он так подумал, как около плота обозначилась широкая струя. Она пересекала озеро. Геолог изо всех сил пытался работать шестом, но плот не слушался. Через мгновение, подхваченный течением, он мчался к противоположному берегу. Это река, не осилив завала, нашла себе другой путь: размыла песчаные бугры и хлынула в узкую долину.
Поток ревел в долине. Он захлестывал плот, кружил его, ударял о деревья. Геолог привязал вещевой мешок к бревнам, лег на плот и вцепился в него руками: «Только бы не порвались веревки». И еще он думал о сестренке: «Как бы не остаться Маше совсем одной».
День кончался. В темнеющем небе кружили испуганные птицы. А плот все плыл и плыл неизвестно куда. Когда совсем стемнело, вода стала убывать: разлившись по долине, она сквозь мох просачивалась в землю. Наконец плот остановился, зацепившись за вывороченный корень елки.
Геолог поднялся на ноги, осмотрелся. Ему показалось, что впереди виден огонь.
– Кажется, спасся, – вслух подумал геолог, вскинул на спину вещевой мешок, засунул за пояс топор и пошел по колено в воде туда, где мерцала оранжевая точка.
Так шел он очень долго, может половину ночи. И наконец подошел к костру. Костер был похож на лесной пожар. Жарко, с треском горели в нем целые стволы елей и пихт. На бревне, которое лежало в развилках берез, росших по краям костра, висел котел. Котел был так велик, что в нем целиком поместилась бы туша большого зверя. Так было и на самом деле: в котле варился лось.
Геолог никак не мог понять, почему все такое большое. Подойди он к костру с другой стороны, увидел бы там Последнего шамана.
Когда-то на земле было много шаманов. Они жили в тайге, в тундре, жили по всему берегу холодного океана. Люди должны были отдавать им лучшие меха. Самых красивых девушек шаманы брали себе в жены. Каждый, в чьей упряжке появлялся резвый олень, обязан был отвести его шаману. Когда по холодному океану поплыли пароходы, а над тундрой полетели самолеты, когда в тайге начали строить заводы, люди перестали бояться шаманов. И тем пришлось самим ловить рыбу, охотиться, пасти оленей. И шаманов не стало. Остался только один шаман, Последний. Был он злее и хитрее других. Был он громадного роста. Он ушел в безлюдные места и жил там в одиночестве.
Геолог медленно шел вокруг огня и чуть не наткнулся на огромные подошвы стоптанных меховых сапог. Геолог посмотрел вверх: за ним следили два косых глаза. В них, как в мутных зеркалах, металось отражение пламени костра. Над глазами, закрывая лоб, возвышался чум из облезлых шкур: он был шапкой Последнему шаману. Из подбородка росло корявое сучковатое дерево. У Последнего шамана не было своей бороды: еще в молодости он рассек подбородок и посадил на нем ивовый куст.
Из темноты на мягких лапах вышли три рыси. Не спуская желтых глаз с гостя, они легко прыгнули на шаманскую бороду и замерли там, прижавшись к сучьям. Шаман встал, ударом руки стряхнул лесных кош