— Так вы хотите принять участие в съёмках? Вы же в Подмосковье живёте? Сумеете приехать?
— Я в Москве. Учусь тут, — пробормотала Сашка.
— Отлично! Программа в формате ток-шоу, и мы хотим среди зрителей посадить людей, которые знают Туманова, могут сказать о нём пару слов на камеру или задать вопрос. Будут его школьные друзья, коллеги, ученики. А вас мы приглашаем, так сказать, от поклонников.
Сашка поверить не могла своему счастью. Ну так просто не бывает! Она поняла, как чувствовала себя Золушка из давно позабытой детской сказки. Конечно она была согласна! Когда приехать? Куда? Во сколько? Редактор ей всё подробно объяснила — и как проехать к телецентру, и что сказать на проходной, и как получить пропуск, и даже что надеть. К счастью, вечернего платья и высоких каблуков не требовалось, как раз наоборот, приветствовался строгий повседневный стиль. Сашка кивала, как будто собеседница могла её видеть, только что не записывала. И уже разъединившись, поняла, что придётся пропустить первый после каникул учебный день, чего за ней никогда не водилось. Но — Туманов! Съёмка! Она увидит обратную сторону телевидения, посмотрит, как делают передачи. А главное, Всеволод Алексеевич в паре шагов от неё, будет рассказывать о своей жизни, общаться со зрителями, петь. Господи, да это в сто раз лучше, чем его сольный концерт! Сашку только смущала фраза Светланы насчёт вопроса артисту. Нет, вопросов у неё ко Всеволоду Алексеевичу вагон и маленькая тележка, но сможет ли она хоть один из них задать на камеру? Да и стоит ли? Её, например, очень интересовала афганская тема. Не считая той маленькой заметки восьмидесятого года, что добыла для неё Аделя, нигде и никогда не встречались ей упоминания о концертах Туманова в Афганистане. Он почему-то предпочитал скрывать этот, без сомнения героический, эпизод своей жизни. Но если он не говорил о нём раньше, с чего должен отвечать на вопрос поклонницы? А что тогда у него спрашивать? Какой-нибудь банальный бред, который ему понравится? Типа «Над чем вы сейчас работаете?»
Сашка металась по комнате, не зная, куда себя приткнуть, по всем скромным четырём метрам, потом выскочила в коридор. Съёмки только завтра, и как прикажете прожить этот день? Провести его с книгой, как задумала, она уже не могла, мысли плясали во всех направлениях. Чтобы хоть как-то успокоиться, она, совершенно не в свою очередь, отмыла общий туалет на этаже, протёрла пол в коридоре и в порыве вдохновения отдраила кафель над плитой на кухне, щедро заляпанный многолетними жирными каплями. Постирала и без того чистую парадно-выходную рубашку, высушила на батарее, отгладила утюгом, одолженном у соседки. Долго и задумчиво рассматривала себя в зеркале, инспектируя брови на наличие лишних волосков и чёлку на предмет ровности. Она ещё давно, в детстве, восхищённо рассматривая фотографии Зарины, чётко решила, что не будет даже пытаться подражать ни ей, ни его ученицам, ни его бэк-вокалисткам. Словом, никому из женского окружения Туманова. Всё равно бесполезно. Его, привыкшего к длинноногим красоткам с огромными бюстами, не удивить ни формами, ни причёсками, ни откровенными нарядами. И уж тем более это не под силу Сашке, вечной пацанке с острыми плечами. И Сашка решила, что её сила совсем в другом — в верности. Да и не думала она ни о чём таком. У него же Зарина. Семья кумира — это святое. Если бы у Всеволода Алексеевича помимо жены были дети, внуки, собаки и хомячки, Сашка бы их точно так же преданно любила заочно.
У телецентра она появилась за час до назначенного времени и как дура топталась у входа на морозе, не решаясь войти внутрь. На что надеялась? Что увидит его «мерседес», заруливающий на служебную стоянку? На проходную идти раньше срока не имело смысла, Светлана объясняла, что пропуск выписывается строго по часам. Вероятно затем, чтобы такие любопытные, как Сашка, не слонялись потом по коридорам телецентра. Наконец дождалась положенной минуты, вошла в заполненный народом шумный и облезлый какой-то холл, совсем не похожий на сказочные залы, которые ей представлялись. Светлана оказалась типичной серой мышью с забранными в тугой куль волосами и очками на пол-лица, в общем, на фею-волшебницу тоже не тянула. Да и чёрт с ней, зато Сашка вместе с ещё какими-то людьми шла по телевизионным коридорам, ожидая в каждую секунду нос к носу столкнуться со Всеволодом Алексеевичем. Но вместо Туманова она столкнулась с девчонкой, до зубов вооружённой кисточками, баночками и расчёсками.
— На грим проходим, на грим, товарищи из массовки! — закричала она, активно жестикулируя и показывая, куда именно идти на грим.
Сашка осознала, что она тоже массовка, и поплелась вместе со всеми. Гримировали прямо в коридоре, у входа в студию. Ну да, а она что, рассчитывала на отдельную гримёрку? И вообще ей-то грим зачем, если она даже глаза не красит? Гримёрша махнула пару раз кисточкой по её лицу и побежала дальше.
Потом их запустили в студию, где Всеволода Алексеевича тоже не обнаружилось. Долго и нудно всех рассаживали, Сашку определили на второй ряд. На первый, как она поняла, усадили одноклассников Туманова, и, глянув на них, Сашка испытала культурный шок. Вот эти люди учились вместе со Всеволодом Алексеевичем? Этот дедушка, согнувшийся в три погибели? И эта бабушка в старомодных янтарных бусах и с сиреневыми волосами? Вы шутите, что ли?
Ещё минут пятнадцать объясняли, когда хлопать, как улыбаться, куда смотреть и как себя вести. Так что в конце концов Сашке поднадоело. С самого утра она была на взводе от предстоящей встречи с Тумановым, но теперь постепенно перегорала. Нельзя же нервничать бесконечно. И обстановка в студии сильно отличалась от атмосферы концертного зала, куда идёшь как на праздник, настраиваясь, предвкушая, вдыхаешь пыльный запах кулис. А тут слишком светло, слишком жарко и слишком шумно, телевизионщики носятся как сумасшедшие, суетятся.
В этой суете она и пропустила момент, когда в студии появился Всеволод Алексеевич. Он как-то тихонько вошёл, без объявления, без аплодисментов. Вынырнул из-за декорации и прошмыгнул в приготовленное для него кресло в центре студии. Сашка его заметила только через несколько минут, когда в микрофон сообщили, что к съёмкам всё готово.
— Что готово? Что у вас готово, если свет не выставлен? — подал голос Всеволод Алексеевич, и все отлично его услышали, так как петличку ему уже подключили. — Прожектор мне прямо в глаза светит.
Он говорил негромко, но недовольно. Кто-то тут же побежал переставлять свет, Светлана тем временем принесла артисту чай, но он только дёрнул головой, отказываясь.
— Ешь вода, пей вода, — пробормотал он. — Целый день тем чаем наливаюсь, пожрать некогда. Надолго у вас тут всё?
— Два часа, Всеволод Алексеевич, не больше. Эфирных будет сорок минут.
— Вот, два часа, — горько произнёс Туманов. — Потом ещё два часа по пробкам. Поем к ночи. А пузо растёт!
Сашка сидела, забыв, как дышать. Происходило что-то невероятное. В нескольких шагах от неё был Всеволод Алексеевич и в то же время совсем чужой человек, похожий на него только внешне. И то несильно, потому что в её сознании Всеволод Алексеевич всегда улыбался, всегда источал жизнелюбие, даря хорошее настроение всем вокруг. А сидящий в кресле немолодой мужчина хмурился, капризничал и в целом выглядел сварливым и абсолютно чужим. Не только для неё чужим — для всех. Он «тыкал» крутящимся вокруг него девушкам-помощницам и смотрел как будто сквозь них, равнодушными глазами. Как мало это напоминало медовые взгляды со сцены и обходительное целование рук каждой, кто поднимался на неё с цветами.
Наконец свет поправили, съёмки начались. И странное дело, только прозвучала фраза «Приготовились! Снимаем!», у Всеволода Алексеевича словно лампочка внутри включилась. И улыбка появилась на лице, и глаза стали привычными, добрыми, с лучиками морщин, тщательно замазанными гримёром. От такого превращения Сашка совсем растерялась. И какой Туманов настоящий? Первый или второй?
Сначала Всеволод Алексеевич рассказывал о детстве. Вроде бы ничего нового, все факты ей давно известны. Папа ушёл на войну полевым хирургом, ребёнка воспитывала бабушка, жили в Подмосковье, холодно, голодно. Но сегодня Туманов вдруг вспомнил подробности, о которых Сашка раньше не слышала — начал рассказывать, как бабушка отправляла его отоваривать карточки. Во время войны. Карточки. Сашка произвела нехитрые подсчёты, ещё раз себя перепроверила. В сорок пятом ему было четыре года. Кто мог отправить четырёхлетнего ребёнка отоваривать карточки? У взрослых-то, случалось, продукты отбирали. Всеволод Алексеевич тем временем вошёл во вкус и сыпал новыми историями, в деталях рассказывая, что именно на нём лежала обязанность топить печь в их с бабушкой доме. Печь Сашка видела только в кино, но легко могла предположить, что детей держат от неё подальше. Судя по лицу ведущей, беседовавшей со Всеволодом Алексеевичем, у неё тоже возникли сомнения.
На вопрос о поступлении в институт он только рукой махнул, мол, ну конечно его взяли с первого раза, преподаватели сразу разглядели в мальчике талант. Сашка с трудом сохраняла каменное выражение лица, какая уж там улыбка, о которой твердили им перед съёмками. Нет, в ГИТИС он и правда поступил с первого раза. Только до этого два года подряд проваливался на экзаменах в Гнесинку, так что в итоге пришлось сначала идти в армию, и только потом штурмовать учебное заведение попроще. Но об этом Всеволод Алексеевич тактично умолчал.
К концу второго часа у Сашки уже раскалывалась голова, то ли от слишком яркого света, то ли от постоянных аплодисментов, по команде режиссёра прерывавших излияния Всеволода Алексеевича. А скорее всего, от самих излияний, в которых то и дело проскальзывали новые факты биографии, абсолютно друг с другом не стыкующиеся.
Перед тем как снимать вопросы зрителей, решили сделать перерыв. К Туманову подскочила гримёрша, поправлять растрепавшуюся причёску — в порыве вдохновения Всеволод Алексеевич то и дело пятернёй закидывал волосы назад. Он терпеливо позволял себя причёсывать, но, когда гримёрша попыталась зафиксировать результат своей работы лаком, огрызнулся, мол, последние волосы выпадают от вашей химии.