тузов» сопровождали дамы, и на жён они походили мало. В разговорах дамы не участвовали, сидели молча, потягивали шампанское, мило улыбались. Они и были самыми благодарными зрителями Туманова, всё интереснее слушать артиста, нежели мужские разговоры о бизнесе.
Пели каждый день разное. Всеволод Алексеевич специально составил программу так, чтобы репертуар не повторялся. Тоне он поручил в первый вечер исполнить сразу три песни. Она удивилась — обычно пела в концертах только одну. Поначалу решила, что он не важно себя чувствует и хочет максимально сократить собственное выступление. Но больным Всеволод Алексеевич совсем не выглядел, довольно живо пританцовывал, стараясь расшевелить озабоченную публику. Потом объявил её выход, и Тоня завела «Мамочку», как самую весёлую в репертуаре. На втором куплете вдруг почувствовала себя полной дурой — зрители не обращали на неё ни малейшего внимания. Невозмутимо беседовали, так что даже сквозь музыку доносился гул голосов. Она допела до конца и не услышала ни одного хлопка. Никто как будто не заметил её выступления. Даже спутницы «тузов» резко заинтересовались содержимым своих тарелок. Очевидно, русские народные песни им нравились ещё меньше Тумановской лирики. Тоня беспомощно оглянулась на стоящего в сторонке Туманова. Всеволод Алексеевич одобрительно ей кивнул, пой, мол, дальше. Пришлось петь «Барыню» и «Валенки». С тем же успехом.
После «Валенок» Всеволод Алексеевич забрал у неё микрофон, поблагодарив за выступление, и как ни в чём не бывало продолжил концерт. Тоня, совершенно обескураженная, вернулась на своё место в бэк-вокале. К тому моменту она уже получила неплохой опыт выступления в кабаках, но никогда ещё не встречала такого откровенного равнодушия. Зачем их тогда пригласили сюда, раз они никому не нужны? И как в такой атмосфере отработать ещё четыре концерта? Она не понимала, почему Туманов согласился на это предложение. Сколько же ему заплатили, что он, Народный артист, согласен так унижаться?
А Всеволод Алексеевич, как заведённый, отработал положенные полтора часа, поклонился, поблагодарил за внимание, которого толком и не было, и повернулся к коллективу, делая знак, что они свободны. Ясно, сам он останется ужинать с «тузами». Тоня вздохнула с облегчением и хотела уже побыстрее улизнуть в свою каюту, но Туманов её остановил.
— А ты далеко не уходи. Погуляй пока на палубе. Я подойду чуть позже.
У Тони сердце замерло. Значит, она не ошиблась, и продолжение всё-таки будет.
Уже стемнело, дул ветер, и на палубе было довольно прохладно. Бэк-вокалистки в коллективе Туманова одевались в одинаковые коротенькие платья с открытыми плечами, Тонино, правда, пришлось перешивать после её куда более субтильной предшественницы. Стоило сходить в каюту и переодеться, но Тоня боялась, что Всеволод Алексеевич выйдет именно в ту минуту, пока её не будет. В итоге прождала его почти полчаса и совсем заледенела. Наконец он появился, довольный, улыбающийся. Поманил её к себе. Тоня сделала шаг навстречу, чувствуя себя самым счастливым человеком на земле. Но в следующую секунду заметила, что Всеволод Алексеевич не один. Следом за ним шёл полный дядька, едва достававший Туманову до плеча.
— Вот, познакомьтесь, — Всеволод Алексеевич слегка посторонился, пропуская дядьку вперёд. — Это Максим Анатольевич. А это наша Тонечка. Потрясающе талантливая девочка, звёздочка нашего коллектива.
— Очень приятно, очень! — Толстяк взял её руку и притянул к губам.
Тоню едва не передёрнуло от омерзения — губы оказались слюнявыми, а сам Максим Анатольевич сопел как паровоз, очевидно, запыхался, пытаясь угнаться за легко и быстро перемещающимся Тумановым.
— Максим Анатольевич владеет сетью ресторанов в Москве, — со значением произнёс Туманов. — И ему очень понравилось, как ты поёшь.
— Вы просто очаровательны, Тонечка, — подхватил толстяк. — И я хотел бы пригласить вас за свой столик.
Тоня растерялась, но Всеволод Алексеевич стоял рядом и благосклонно улыбался. Когда их глаза встретились, он на мгновение прикрыл веки, показывая, что нужно соглашаться.
— И Всеволод Алексеевич составит нам компанию, верно? — продолжил толстяк.
И Тоня расслабилась. Если вместе с Тумановым, то почему нет? В его присутствии это будет просто дружеская посиделка, ничего неприличного. И она кивнула.
Вместе они вернулись в зал. Музыканты Туманова давно ушли, и теперь в колонках играло что-то из классики. Верхний свет притушили, на столах появились свечи. Очевидно, все рабочие вопросы обсудили, и вечер перешёл в новую стадию, более непринуждённую. Несколько пар медленно танцевали в центре зала.
Толстяк галантно отодвинул для Тони стул, Всеволод Алексеевич тоже опустился на своё место лишь после того, как села Тоня. Стол был накрыт заново, для неё принесли шампанское, хотя мужчины пили коньяк.
— Расскажите о себе, Тонечка, — попросил толстяк, распечатывая бутылку. — Как вы стали петь? Как попали в театр Всеволода Алексеевича?
— Максим Анатольевич очень интересуется молодыми талантами, — вдруг заметил Туманов. — И оказывает им поддержку. Запись альбома, съёмки клипа, организация гастрольного тура — всё это ведь стоит больших денег.
— Да, как говорится, талантам надо помогать, бездарности пробьются сами, — кивнул толстяк. — Так вы рассказывайте, Тонечка, рассказывайте.
Рассказывать-то ей было особенно нечего. Вспомнила про конкурс из детства, который судил Туманов, вспомнила, как встретила его в Сокольниках. Уже перешла к первым гастролям, когда Всеволод Алексеевич вдруг поднялся из-за стола, так и не дождавшись горячего и едва отпив из своего бокала.
— Я вынужден вас покинуть. — Он улыбнулся своей «сценической» улыбкой, не имеющей ничего общего, Тоня это уже знала, с его настоящей. — Голосовой режим, увы, никто не отменял.
Пожал толстяку руку и смылся прежде, чем Тоня успела опомниться. Максим Анатольевич ничуть не расстроился и, кажется, даже не удивился. Он был полностью сосредоточен на Тоне, ожидая продолжения рассказа. А Тоня напрочь забыла, на чём остановилась, и вообще потеряла нить беседы. Какой ещё голосовой режим? Она прекрасно знала, что ложится Всеволод Алексеевич поздно, а сейчас только начало одиннадцатого. Да он просто сбежал. Сбежал, оставив её наедине с этим толстым боровом. И, похоже, по предварительной договорённости.
Она решительно отодвинула бокал, сняла с колен салфетку и положила на стол, поднялась.
— Простите, Максим Анатольевич, но мне тоже пора идти.
— Куда? Куда же вы, Тоня? — Он поймал её за руку. — Вы же только пришли. Сейчас принесут горячее. И я так мало ещё знаю о вас.
— Мне пора. — Тоня вырвала руку.
— Да подождите же! Разве вы не понимаете? Всеволод мне сказал, что вы хотите сделать карьеру певицы. Я могу поспособствовать.
— Меня полностью устраивает роль бэк-вокалистки, — отрезала Тоня и вылетела из зала так быстро, насколько позволяли высокие каблуки тоже «форменных», доставшихся по наследству туфель.
Она бежала в свою каюту, надеясь успеть прежде, чем окончательно разревётся. Не успела, зато за последним поворотом едва не столкнулась с Тумановым. Он невозмутимо курил, облокотившись на поручень и наблюдая за волнами.
— Всеволод Алексеевич?!
Он, казалось, удивился не меньше. Бросил сигарету за борт, развернулся к ней.
— И что ты тут делаешь?
В этот момент она и разревелась. Так что он, с тяжким вздохом, взял её под локоть и повёл в каюту. В её каюту, не свою. Усадил на кровать, дал платок, устроился в кресле напротив, закинув ногу на ногу. Подождал, пока она перестанет всхлипывать слишком сильно. Что случилось — не спрашивал. Вероятно, и так знал.
— Дурочка ты, — наконец произнёс он совершенно спокойно. — Ты хоть знаешь, сколько у него денег? Он всю нашу эстраду может купить, со всеми её премиями и народными артистами. Он же из тебя суперстар сделает. Тебе сказочно повезло, что он на тебя внимание обратил. Ты хоть в курсе, сколько девчонок, с музыкальным образованием, с внешними данными, хотят стать артистками? И ничего у них не получается. А ты счастливый билет вытянула.
Тоня подняла на него глаза. Туманов был совершенно серьёзен. То есть он ей предлагает… За деньги… Она что, проститутка, что ли?!
— Вы хотите, чтобы я с ним спала? — прошептала Тоня всё ещё надеясь, что ошиблась.
— Я ничего не хочу, — хмыкнул Туманов. — Это ты, кажется, хочешь быть звездой. А мои возможности не безграничны. Ну будешь ты подпевать у меня за спиной, ну станешь выходить с одной-двумя песнями в концерте. Дальше-то что? Перспектива какая? А никакой. Вот он, твой шанс.
— Меня устраивает стоять у вас за спиной, — выдавила Тоня, стараясь не заплакать снова. — Меня всё устраивает.
— А меня — нет, — вдруг вышел из себя Туманов. — Ну-ка прекрати реветь! Развели тут детский сад! Ты вообще видела, как вы с Кэт вместе смотритесь? Это же дуэт, достойный передачи «Аншлаг»! Про разницу голосов я просто молчу. У неё эстрадный вокал, у тебя народный. Ты, вступая вторым голосом, умудряешься даже меня заглушить!
— Вы не говорили…
— Я много чего не говорил! Учиться надо было, Тоня. Не на бухгалтера! И за внешностью следить, не жрать булки на ночь, например! Артист — это эстетика, понимаешь? А Максим из тебя человека сделает. Педагогов наймёт, фитнес-тренера какого-нибудь. Диск тебе запишет, клип снимет, пустит его в ротацию на телевидении. Только покладистей надо быть, девочка. Ласковее! Гонор немножко поубавить.
Тоня не верила своим ушам. Нет, кто угодно мог это сказать, но только не Всеволод Алексеевич. Не её Всеволод Алексеевич!
— Иди умойся, приведи себя в порядок. Переоденься во что-нибудь понаряднее, — продолжил Туманов. — И возвращайся. Я уверен, Максим сделает вид, что ничего не заметил.
Тоня покачала головой.
— Нет, Всеволод Алексеевич.
Тот аж в кресле выпрямился. Слово «нет» он явно не слышал в свой адрес уже очень давно.
— Я не пойду. Не нужна мне никакая карьера. Я хочу остаться у вас в коллективе.