Она потом часто приходила к его дому, надеясь, что сцена повторится. И уж тогда-то она не будет зевать, обязательно подойдёт. Зачем? Она сама не знала. Попросить автограф, наверное. Не то чтобы он был ей нужен, но других поводов приблизиться к Туманову не находилось. Однако, как Нурай ни старалась — приезжала рано утром, ждала до поздней ночи — больше удача ей не улыбалась. К тому же ударили холода, и торчать целыми днями на улице стало проблематично, особенно если учесть, что нормальной зимней одежды у неё не было. Давно стоило задуматься о покупке пальто, в привезённой из Баку курточке она начала мёрзнуть уже в сентябре.
Про ту, первую встречу она Сашке ничего не сказала. Хотела, ехала домой, полная эмоций, прокручивала в голове те несколько секунд снова и снова. А вечером, когда Сашка по обыкновению рухнула за стол и потянулась к банке кофе, Нурай промолчала. Вдруг поняла, что как только расскажет, произошедшее утром потеряет свою магию. Пока она молчит, это только её мгновения. А стоит ими поделиться — и они уже общее достояние поклонников. Пусть даже общее только с Сашкой.
Второй раз она видела Всеволода Алексеевича на съёмке новогоднего «огонька». Она два или три раза заикалась насчёт концертов с участием Туманова, которые проходили в Москве, справедливо полагая, что уж админ-то его сайта может достать билеты. Но Сашка упорно делала вид, что намёков не понимает. И сама никуда не собиралась. Вот чего Нурай решительно не понимала. Зачем же она тогда рвалась в Москву из своих Мытищ или откуда она там приехала? Чтобы пахать в две смены в больнице, а потом сутки отсыпаться на окраине города?
Тогда Нурай решила действовать сама. Днём, пока Сашка на работе, ноутбук был в её распоряжении. Она искала информацию о съёмках Туманова, надеясь просто подкараулить его у входа, а нашла объявление, в котором девушек до двадцати пяти лет приглашали на роль массовки в «Голубом огоньке». Обещали, что зрительницы увидят всех звёзд эстрады, к тому же получат небольшую оплату. Идея Нурай очень понравилась. И чем не работа? Да ещё и с шансом встретить Всеволода Алексеевича!
Оставалась одна загвоздка. На съёмку требовалось приходить в вечернем платье и с соответствующей причёской. Причёску она соорудить ещё могла, но где взять платье? К Сашке с такой просьбой даже подходить бессмысленно. Вот тоже странность. В её гардеробе все вещи напоминали одежду Туманова. Ладно бы Зарины! Но Туманова? Пиджаки как у него, рубашки, даже свитер был похожий. А платья Нурай не видела ни одного. Её собственные вещи для «Огонька» явно не подходили.
Она сунулась было в магазин сэконд-хэнда, но все более-менее приличные вещи стоили гораздо больше, чем у неё оставалось выданных Сашкой «хозяйственных» денег. Тогда Нурай просто выгладила наименее затасканную блузку, ярко накрасилась, забрала волосы и отправилась в Останкино, решив положиться на удачу и советы из всё той же волшебной книжки. Главное — сильно-сильно хотеть, верно?
Желающих попасть на съёмки оказалось довольно много, и когда всех провели в специально выделенное помещение, где должен был проходить отбор претенденток, Нурай поняла, что шансов у неё нет никаких. Девчонки скидывали куртки и переодевались в коктейльные платья, меняли сапоги на шпильки, некоторые принесли с собой по два-три наряда в надежде, что уж какой-нибудь точно понравится строгим режиссёрам. Нурай пришла в дешёвеньких ботильонах, которые кое-как заменяли ей нормальную зимнюю обувь, и в своей простенькой блузке и юбке-трапеции казалась бедной родственницей из далёкой деревни на фоне разодетых столичных барышень. Впрочем, Нурай могла бы поспорить, настоящих москвичек среди них не было.
— Как ты считаешь, какое лучше? Красное или жёлтое со стразами? — вдруг обратилась к ней девушка, крутившаяся возле зеркала и попеременно прикладывавшая к себе то одну вешалку, то вторую. — Красное полнит, мне кажется.
Нурай бросила быстрый взгляд на фигуру девушки, оценила её рост, и без малейшей запинки выдала ответ.
— Жёлтое, конечно. В телевизоре человек кажется ещё толще, чем в жизни. Так что лучше выглядеть дистрофиком, тогда на камере получится нормально.
Сказала так уверенно, будто всю жизнь только и делала, что снималась. Девушка заморгала, но кивнула, согласилась.
— Точно. Значит, жёлтое.
— Слушай, может, отдашь мне красное, раз тебе не нужно? После съёмок верну, — с тем же напором, глядя ей прямо в глаза, продолжила Нурай. — Представляешь, забыла свой кофр в такси. Спохватилась, когда уже вышла, а таксист, сволочь, по газам и уехал. Ну конечно, там платье от Кардена. Продаст и получит больше, чем за месяц зарабатывает.
Девушка, уже наполовину влезшая в своё жёлтое платье, растерянно смотрела на Нурай. Она явно была шокирована предложением и не знала, как повежливее отказать.
— Выручи, будь человеком, — напирала Нурай. — А то Севушка расстроится.
— Кто расстроится? — Обладательница лишнего платья совсем потеряла нить разговора.
— Да Севушка же, — как можно небрежнее пояснила Нюрка. — Туманов. Певец такой известный, неужели не знаешь?
— Ну, слышала. Из старых…
— Народный артист, между прочим. Могу познакомить, автограф возьмёшь, сфотографируетесь. Я просто глава его фан-клуба и администратор его сайта. Сейчас корзину цветов для него подвезут. В общем, мне позарез надо на съёмки попасть, цветы от фан-клуба вручить, ну чтобы все видели, что он суперстар. А платье на такси уехало. И аккредитация там же осталась. Вот и приходится на общих основаниях ломиться. Нет, ну Севушка подъедет, он меня проведёт, конечно. Но не хочется его беспокоить.
Окончательно сбитая с толку собеседница протянула ей вешалку.
— Ну держи. Только с тебя автограф, не забудь.
— Да не вопрос вообще! — заверила Нурай.
Платье оказалось как раз впору. И с чёрными ботильонами смотрелось вполне себе. Но настоящее волшебство произошло, когда к наряженным и уже начавшим подмерзать барышням вышла короткостриженая девушка, представившаяся помощницей режиссёра, и стала отбирать претенденток. В Нюрку она ткнула почти сразу. Та, счастливая, выхватила пропуск и быстро прошла за ограждение. Уже оказавшись в съёмочном павильоне и осмотрев все соседние столики, поняла, что повезло ей вдвойне — хозяйку платья она так и не обнаружила. Вероятно, той всё-таки стоило выбрать красный цвет.
Увы, на этом везение закончилось, потому что всё происходившее дальше мало напоминало фантазии Нурай. Во-первых, им долго и нудно объясняли, как себя вести: реквизитное шампанское не пить, и вообще это не шампанское, и даже не лимонад, смеяться и хлопать по команде, телефонами не пользоваться, ни в коем случае не фотографировать, с мест не вставать, к артистам не подходить. В какой-то момент помощница режиссёра напомнила Захру с её вечными указаниями, что можно делать, а что нельзя.
Наконец начались съёмки. Первой была какая-то девица, чьё имя Нурай даже не знала. Последовавшего за ней парня она видела однажды в передаче вместе с Всеволодом Алексеевичем, и только поэтому вспомнила. Девчачья группа, прославившаяся скандальной песней «Я тебе не дам» вызвала у неё какие-то смутные воспоминания, но встреть она этих «звёзд» на улице, совершенно спокойно прошла бы мимо.
Но хуже всего оказалось то, что каждого артиста снимали минут по сорок, иногда и больше, делали по двадцать дублей одного и того же номера, потому что звёзды приходили абсолютно неподготовленными. Они не знали текста и пытались читать его с экрана, шутки и мизансцены учили на ходу, постоянно ошибались, орали на режиссёра, операторов, осветителей и своих продюсеров. Массовка же покорно слушала в очередной раз их фонограмму и заученно хлопала. Причём чем моложе была звезда, тем более отвратительно она себя вела, тем больше требовала внимания и тем откровеннее хамила всем вокруг. Часа через четыре, когда Нурай уже мечтала о перерыве и глотке чая (покормить массовку обещали бесплатно), появился Рубинский. Причём в буквальном смысле появился — просто возник на площадке, хотя снимали в этот момент кого-то из юных дарований. Съёмку тут же прекратили, дарование отправили покурить, причём оно даже не попыталось возразить, а продюсер юной звезды бросился жать Рубинскому руку, и, похоже, вилял бы хвостом, если бы тот имелся. Рубинский же сдержанно кивнул, прошествовал на сцену, дал отмашку звукооператору. И отработал свой номер с первого дубля, ни разу не споткнувшись на тексте, хотя пел пусть и собственный шлягер, но с переделанными под новогоднюю тематику словами. Повидавшая к этому моменту всякого массовка аплодировала ему совершенно искренне.
В перерыве Нурай наелась бутербродов, напилась кофе, перепробовав все виды печенья, какие были предложены, и пришла к выводу, что ходить на съёмки очень даже выгодно. Жалко, конечно, что к артистам не подойти, зато можно увидеть всё, что обычно остаётся за кадром. Вот только платьем надо обзавестись на постоянной основе. Впрочем, у неё теплилась надежда, что хозяйка наряда не захочет весь день дожидаться Нурай у входа в телестудию, и платье останется за ней. Так оно в итоге и получилось.
Всеволод Алексеевич появился в десятом часу вечера, когда участники массовки уже были еле живые, и все улыбки и аплодисменты из себя буквально выдавливали, то и дело понукаемые режиссёром. Так что выход очередного, пусть даже и Народного артиста особого ажиотажа не вызвал. Нурай подалась вперёд, но встать из-за своего столика, конечно, не могла, и их с Тумановым разделяло метров двадцать.
— Ребята, давайте сделаем всё быстро, — тихим голосом попросил Всеволод Алексеевич, обращаясь к режиссёру. — У меня сегодня это пятая съёмка.
Его заверили, что всё снимут с одного дубля. Но в итоге переснимали номер раз пять. Режиссёр умолял артиста хоть как-то двигаться в кадре.
— Всеволод Алексеевич, Новый год же! Праздник, люди будут смотреть «Огонёк» за столом, будут танцевать под вашу песню. Давайте как-нибудь живее.
— Я в курсе, для чего снимают «Огонёк», — неожиданно рявкнул Туманов. — Я пляшу в нём с семидесятого года, ты тогда ещё на горшке сидел. Наплясался, знаешь ли. Всё, последний дубль. Не нравится — можете вообще меня вырезать.