ющего взгляда и мнения.
Так мы и жили, каждый в своей сказке. И он так жил, в своей. В святой уверенности, что у него многомиллионная армия поклонников, которые и наполняют если не стадионы, то хотя бы дома культуры, где он выступает. А на самом деле нас оставалась всего лишь жалкая кучка. Но мои девчонки, конечно, выделялись на общем фоне.
Хуже погоду для проведения вокального конкурса на улице придумать было сложно — дождь лил не прекращаясь ни на минуту, а порывы ветра так и норовили сбить с ног. По крайней мере Сашку, да и Нурай вместе с огромным букетом, который она тащила. Всеволод Алексеевич, надо полагать, на ногах устоит, а вот за более стройных конкурсантов Сашка бы не поручилась. Она до последнего надеялась, что конкурс отменят или перенесут. Это же верный способ заболеть, петь по такой погоде! Но скорее Москва-река потечёт в обратном направлении, чем Туманов откажется от задуманного. С утра Тоня отзвонилась и сообщила, что всё в силе и она ждёт девчонок, даже добыла для них пропуски в «вип-зону», то есть на территорию, предназначенную для артистов.
Палатки на этой самой территории шатало из стороны в сторону, дождь стекал по покатым крышам и образовывал лужицы, дорожек на футбольном поле не предполагалось, и господа артисты хлюпали по грязи концертными туфлями. Предусмотрительная Сашка надела армейские ботинки, и была, похоже, единственная здесь с сухими ногами. Зрители жались друг к дружке на открытых трибунах, спасаясь зонтиками и припасёнными горячительными напитками. Хмурые телевизионщики выставляли камеры и ругались, что техника может испортиться. Конкурсанты дрожали в тонких концертных нарядах, накидывая поверх них куртки.
Довольной жизнью выглядела тут только Нурай. Вот у кого глаза сияли от счастья. Она предвкушала и выступление Туманова, и особенно посещение «вип-зоны» с возможностью подойти к нему.
Тоня побыстрее увела их в палатку для персонала.
— Вы на трибунах насмерть замёрзнете, — заметила она. — Хоть до начала тут погрейтесь. А вообще Севушка только через два часа петь будет, после всех конкурсантов. Так что можете греться до самого его выхода. У нас и чайник есть, сделать вам чаю?
— Да я сама. — Сашка воткнула вилку чайника в удлинитель. — Ты к нему иди, а то хватится — скандал будет.
— А что скандал, — пожала плечами Тоня. — Я его уже одела и накрасила. Он там Ренату мозг выносит. Так что мне тоже налей чайку. Нюра, ты будешь?
Но тут выяснилось, что Нурай в палатке нет. Сашка осторожно отогнула полог, стараясь, чтобы на неё с крыши не потекла вода, выглянула наружу, покачала головой.
— Ты посмотри, она уже гуляет! Под дождём. Напротив — это его палатка?
Тоня кивнула.
— Его и Рубинского.
— Ну всё, теперь Нюрку оттуда не оттащишь. Будет ждать, пока его светлость выйдет.
— Зачем? Ей автограф, что ли, нужен?
Сашка вздохнула, взяла закипевший чайник, стала разливать кипяток по пластиковым стаканчикам.
— Не знаю я, что ей нужно. По-моему, быть поближе. Попадаться на глаза почаще. А что конкретно она от него хочет, я так и не понимаю.
— И зачем ты её притащила? — Тоня откинулась на стуле, сделала глоток чая и прикрыла глаза — спать в такую погоду хотелось невыносимо.
— Я притащила? Ты сама её позвала. И потом, ну пусть нарвётся один раз на нашего добрейшего Всеволода Алексеевича. Может, поумнеет.
— Я в целом.
— А в целом она сама приехала! Бросила там, в Баку, больную мать, работу, вообще всё — и приехала.
— Ты её поддерживаешь. Пустила к себе жить. Зачем?
Сашка вздохнула. Дико хотелось курить, но от одной мысли о выходе на улицу пробирала дрожь.
— Она наша, Тонь. Такая же.
— Да ну?
— Говорю тебе. Севушка — единственное хорошее, что в её дерьмовой жизни было и есть.
— Но ты же понимаешь…
— Понимаю. Пусть теперь она поймёт. На собственном опыте.
Промокшая до нитки Нурай вернулась в палатку, и разговор резко прекратился.
— Там начинается уже! — сообщила она. — Всеволод Алексеевич на сцену пошёл!
— Куда он пошёл! — всполошилась Тоня. — А брюки!
И вылетела из палатки ловить своего артиста на полдороге и напомнить о брюках — обычные на концертные менялись в последний момент, чтобы не помять.
Сашка проводила её насмешливым взглядом и неохотно поднялась со своего места.
— Ну пошли, мёрзнуть во имя высокого искусства. Веник не забудь, — кивнула она на букет.
Первая часть концерта показалась ей бесконечно нудной. Юные дарования как на подбор старались копировать манеру Всеволода Алексеевича — и мальчики, и девочки. Они, похоже, решили, что если споют его песни, да ещё и с его интонацией, то точно получат первую премию. Сашка успела пройти половину уровней в единственной загруженной в её телефон игрушке, чтобы хоть как-то отвлечься от происходящего. Молодые артисты, а тем более клоны Туманова её совершенно не интересовали. На самого же Всеволода Алексеевича, сидящего за судейским столом, смотреть было невозможно. Для судей хоть и сделали навес, но ветер под него всё равно задувал. Да и надо думать, небольшое удовольствие слушать, как уродуют твои шлягеры, откровенно метя на твоё место. Он не мог, как Сашка, достать телефон и отключиться от реальности, вот и мучился, ёрзал, доставал Рубинского и Сапфиру, сидевших от него по бокам, оглядывался на зрителей, словно проверяя, все уже разбежались или кто-нибудь ещё остался. Улыбался только, если замечал, что на него направлена камера, в остальное же время сидел с весьма кислым, подходящим ситуации и погоде лицом.
Зато Нурай не отводила от него взгляд.
— Дырку на нём прожжёшь, — подколола её Сашка. — Можешь не стараться, он так далеко не видит.
Они сели на свободные места в пятом ряду, а жюри разместилось сбоку от сцены.
Нурай сделала вид, что не слышала её замечания. Наконец выступления конкурсантов закончились, на сцену поднялся Всеволод Алексеевич, поблагодарил всех, сообщил, что, пока жюри будет подводить предварительные итоги, а участники готовиться ко второму туру, он немного попоёт. Зрители вяло захлопали, Нюрка подалась вперёд, приготовилась выходить с букетом.
Вместо ожидаемых сорока минут выступал Туманов от силы двадцать, после чего передал микрофон Рубинскому.
— Ну этого часа два не заткнёшь, — прокомментировала Сашка. — Можно смело идти в палатку. Нюрка? Нюрка?
Но той снова не оказалось рядом. Сашка отчётливо помнила, что, вручив Туманову букет, она вернулась на своё место и сидела как заворожённая, пока он пел. Так куда делась?
Нурай обнаружилась в палатке для персонала, где помимо неё была ещё куча народу, — подтянулась Кэт, пришёл дядя Саша и даже Ренат заглянул на огонёк. На столе уже стояла бутылка водки, Тоня торопливо кромсала колбасу и сыр.
Сашка сдержанно кивнула всем, кого не видела, отмечая про себя, что Нурай стоит рядом с Ренатом, и, похоже, они мило беседовали. Быстро. Сашка только диву давалась, как легко её подруга находит общий язык с кем угодно. У неё самой, несмотря на все годы в фан-клубе и связующую их Тоню, отношения с директором были весьма натянутые. Точнее, их просто не было. Они с Ренатом друг друга вынужденно терпели. Ренат мирился с периодическим мельканием Сашки за кулисами, так как бесплатный, работающий на голом энтузиазме администратор сайта — это весьма выгодно. А Сашка знала, что Ренат и директор, и нянька, и просто тень Всеволода Алексеевича, и где Туманов, там и он, ничего тут не поделаешь.
— Всеволод Алексеевич замечательно сегодня выступил, — говорила Нурай. — Вообще концерт чудесный, такая тёплая атмосфера, зрители в восторге! И очень чёткая организация!
Сашку передёрнуло. И от холода её никакая тёплая атмосфера не спасала, и от неестественности Нюркиного тона. Какая, к чёртовой матери, организация? Хорошая организация была бы, если б Ренат нашёл помещение с крышей и отоплением! А не футбольное поле, где грязи по колено! Но Ренат удовлетворённо кивал, с радостью принимая комплименты, улыбался.
— Ну что, девочки, ещё по одной? — Он потянулся к бутылке. — Родик, ты чего девочек не обслуживаешь? Давайте, давайте, а то завтра все с простудой сляжем. А у нашего Севушки, сами знаете, одна причина для неявки на концерт — смерть.
— И то гроб должен стоять на сцене, — мрачно продолжила Сашка любимую шутку Всеволода Алексеевича.
— Именно! — Поднял палец вверх Ренат. — Ну давайте за знакомство!
И посмотрел на Нурай. Нехорошо так посмотрел, но та ничего не поняла. Она сияла как медный пятак. Ещё бы — оказаться в одной компании с коллективом Туманова, общаться с его директором, пить с ним водку. Вероятно, она уже чувствовала себя полноправным членом команды.
Сашка пригубила и отставила. Греться, конечно, надо, но хотелось бы сохранить ясность сознания, ей вечером ещё материал для сайта делать по итогам конкурса. Тоня тоже не пила — боялась, что ещё понадобится сегодня Всеволоду Алексеевичу. Вдруг он на подведение итогов решит выйти в другом костюме? Зато остальные отрывались по полной программе. Шутки становились всё откровеннее, а смех всё громче, раскрасневшийся Ренат подливал Нурай водку в её стаканчик с пепси-колой — они с Кэт пили «коктейль», и ломал шоколадку. Родион и дядя Саша многозначительно переглядывались, Кэт курила прямо в палатке и налегала на бутерброды.
— После выступления всегда так жрать хочется, — поясняла она прежде, чем сцапать очередной кусок колбасы с пластиковой тарелки.
— Третий раз твоё платье я уже не смогу перешить, — не выдержала в конце концов Тоня.
— И не надо! Пусть оно треснет по швам, лучше даже на сцене! Может тогда Севушка на новое расщедрится. Сколько можно? Одно и то же десять лет таскаю!
Эх, надо было видеть взгляд, который метнула в неё Нурай. Если б им можно было убить, уже стоило бы вызывать криминалистов. А Сашка только хмыкнула. Она считала, что пора менять не платье, а бэк-вокал, пока он не стал выглядеть старше и шире, чем Всеволод Алексеевич. Но она благоразумно молчала, давно выработав единственную, с её точки зрения, верную манеру поведения в этой компании. Вот придёт к ней потом Тоня домой, и они обсудят, и как Севушка пел, и как выглядел, и что Кэт разъелась до неприличных размеров, а Ренат того и гляди уйдёт в запой. А тут лучше всего молчать, что они обе и делали.