Нельзя ли без вбиваемых гвоздей
друг другу в руки?
Вот что разлучает.
«Мы рабочие сцены истории…»
Мы рабочие сцены истории,
но когда нам покажут спектакль,
тот, который смотреть бы нам стоило,
и все то, что идет, испытать?
Баллада о самостоятельности решений
Памяти блистательного дипломата Семена Павловича Козырева – бывшего посла СССР в Италии, рассказавшего мне эту веселую притчу о русском посольском остроумии. Именно он в 1966 году прямиком послал в Политбюро КПСС по диппочте из Рима письмо Ренато Гуттузо, члена ЦК Компартии Италии, знаменитого художника, председателя ассоциации «Италия – СССР», вместе с моим письмом и, что было очень важно, с его собственным – с общей просьбой досрочно освободить Иосифа Бродского из ссылки на Севере, что и было сделано. Ни один из «бродсковедов» об этом не упомянул.
Один болярин – врать не стану,
кто и когда, каким царем —
однажды послан был к султану —
так проще врать, когда не врем.
Но был предупрежден заранее,
допрежь далекого пути,
что даже наши христиане
должны ко трону подползти.
Таков обычай сей, к несчастью,
что не дозволит в той стране
нам вертикаль султанской власти
быть вертикальными вполне.
«Так где же выход для посольства?» —
болярин вопросил царя.
«А ты как русский не позорься…
Но чтобы съездил ты не зря…»
«Царь-батюшка, ни телефона
и ни е-мейла в той глуши». —
«А ты, болярин, углубленно
самостоятельно реши».
Такая участь в дрожь бросала.
С таким понятьем незнаком,
все повторял он «само… само…
стоятельно… Но как ползком?»
Перед врученьем своих грамот
верительных был омрачен
и принял столько лишних грамм от
страха вместе с толмачом.
И говорил ему: «Ванюша,
ну как же я вползу, стоймя?
Гудбай, боярский сан, валюта,
спиночесалки и семья…
Нет, я войду им всем на зависть
и в полный рост – не на позор
погибну, но пускай узнают,
что значит русский наш посол!»
Но в той стране была подслушка
не меньшая, чем на Руси,
и те ушастики послушно
все, что слыхали, донесли.
Прием посла попридержали,
дабы султана честь спасти.
Кряхтя тоннель сооружали,
чтоб можно было лишь вползти.
Но был не промах наш болярин
и спас лицо без лишних поз,
когда с лукавым обаяньем
к султану вполз, но задом вполз.
Вот вам без всяких украшений,
как нас унизить ни грози,
самостоятельность решений
дипломатической Руси.
«Энтомолог»
А может,
фривольность,
прикольность,
и есть просто-напросто
самонадеянная самодовольность?
И если в руках твоих ловких —
красавицы,
миллионеры,
калеки сирые,
ты можешь запутаться в них,
словно бабочек, хладно коллекционируя,
и странный служака природы,
вроде ее чекиста,
сам попадешься в сачок,
а потом на иголочку бабочкиста.
Вопреки
Где медведи в бруснику
сластенными мордами тычутся,
я родился в тайге у сибирской Оки,
а начать с моих предков,
то генетически
у реки по имени Вопреки.
Мой прапрапольский шляхтич
просил у найкращей одной украинки руки.
Удалось ее выкупить, барину вопреки,
и когда все равно
для себя тот потребовал первую ночь,
только «красный» петух
молодым смог помочь.
Барский дом был сожжен,
а жандармы в отместку сожгли все село,
и село в наказанье
со звоном в Сибирь побрело —
вот каков был над ежиком бритых голов
этот свадебный звон государственных кандалов,
но казалось влюбленным,
слезам вопреки,
что их пыльные цепи почти что легки.
Впрочем, все вопрекислые мрачные маски
и ржущие морды не нравятся мне.
Я хочу жить не в мрачной,
но умно прозрачной стране.
Я люблю свою родину,
вам вопреки,
и дороги российские,
и дураки.
Пошлость в уши вбивают,
но ей вопреки
Пастернак и Чайковский
играют в четыре руки.
Нам не нужно тирана – вождя,
никакого не нужно царя.
Все, что лучшее в нас, —
вопреки, а не благодаря.
«У мира все слезы повытекли…»
У мира все слезы повытекли,
да только течет еще кровь,
но, к счастью, повыше политики
Есть все-таки совесть, любовь.
И если мы ожесточаемся,
Не видя, кто враг, а кто друг,
то мучит меня от отчаянности
за совесть с любовью испуг.
Любовь или совесть стреляются,
расстреливают их без слез,
а все же они распрямляются
травинками из-под колес.
Любовь – это высшая собственность.
Всех денег, всей власти сильней
бесценность несдавшейся совести
с незримой всевластностью в ней.
Не бойся полюбитьЖенская песня
Посвящено Марине Иевлевой
Мне шепчут облака, поляны, чащи,
черемуха у стареньких ворот:
Не бойся полюбить. Не бойся счастья,
и даже если горе принесет.
Не бойся полюбить – ромашки шепчут.
Не бойся полюбить – журчит вода.
Ну что же за судьба у русских женщин —
где счастье, там и горькая беда.
Ты не бросайся в омут с головою
и жизнь жестоким словом не обидь.
Не потеряй господний дар любови
и никому не дай его убить.
Я упаду березам в белы ноги,
я попрошу у малых мурашей
любви и слез, и грусти, и тревоги,
но без любви нам жить еще страшней.
Не бойся полюбить – ромашки шепчут.
Не бойся полюбить – журчит вода.
Ну что же за судьба у русских женщин:
где счастье, там и горькая беда.
Одна минута зла
Батарея испанской «Голубой дивизии» когда-то разрушила снарядом часовню в Новгородской области. Она была восстановлена на деньги бывшего «голубодивизца» по его собственному почину.
У мирового зла – чесотка.
Всего одна минута зла,
и новгородская часовня
в снарядных дырах оползла.
Испанцы, «голубодивизцы»,
не слишком плачась о попах,
залопотали, как девицы,
в крест не нацелясь, но попав.
Потом, приехав к нам по туру,
испанский бывший офицер
нам оплатил тот выстрел сдуру
за свой ошибочный прицел.
Всем, кроме совести, торгуя,
он чист перед своей виной.
Но кто простит вину другую —
нам за войну с родной страной?
Мы столько овощехранилищ
постыдно сделав из церквей,
на покаяние решились,
а стыд со временем стыдней.
Придется долго нам стараться,
губами ерзать по кресту,
чтобы в припадках реставраций
вернуть всем храмам красоту.
К свой стране теряли жалость
в гулаговские времена.
Дай Бог, чтобы не продолжалась
с народом собственным война.
Война прошла, но чья победа?
В нас что-то выжжено дотла.
Приходится платить полвека
лишь за одну минуту зла.
Неволнуйчики
Мы живем в одном времени
и с бабусями сирыми,
и с волненьями в Йемене,
и с волненьями в Сирии.
Жить хотим посчастливее
жлобской жизнью кощейской.
Да и что нам до Ливии,
до станицы Кущевской.
Нам бы больше валюточки.
Нам вредны даже вздохи.
Мы вообще неволнуйчики
нашей нервной эпохи.
Взрывы и наводнения
в Чили и Конотопе —
это лишь треволнения
тех, кто взорван, утоплен.
Так, наверно, не выскажут
люди этой породы,
но дыханье их выстужит,
не дай Бог, все народы.
Все взорвется на свете
не террором, не буйством,
а палаческим этим
сволочным неволнуйством.
Прощание с Вацлавом Гавелом
Теперь все не верят политикам на слово,
не зная, что скрыто у них на уме,