– Ты меня агитировать приехал?
– Да. Агитировать. Ты прекращай плыть по течению. Бери лопату в руки и работай. Остальные пацаны на тебя посмотрят, тоже возьмутся, администрация оценит. А я тебя на воле буду ждать. Первое время у меня поживёшь. Только без алкоголя. Я не пью. Потом решишь, надо ли тебе учиться, а то сразу работать иди.
Ростик молчал.
– Ты пойми, брат, времена изменились. Тюрьма – это не модно. Наколки – стыдно. Смотри. – Лёха показал сжатые кулаки. – Я перстаки все свёл. В магазине стыдно расплачиваться.
– У нас не стыдно, – пожал плечами Распопин. – И хватит меня братишкой называть. Я зэк, а ты вольный человек. Какой я тебе брат?
– Такой же, как был. Ростик, я с девушкой встречаюсь. Угадай, кто у неё подруга?
Молчанов усмехнулся.
– Алина! А? Каково?
– Алина? – Распопин дёрнул плечом, сложил руки на стол.
– Она о тебе спрашивала. У меня номер есть. Можешь написать заявление и позвонить. Я тебе и свой телефон оставлю. Звони, когда хочешь.
– Когда хочешь нельзя. У нас всё по распорядку.
– Вот и звони по распорядку.
– Такой ты простой парень, – потёр макушку Ростик. – Что я ей скажу?
– Скажешь, типа на условно-досрочное стремишься, типа выйдешь скоро. Будем семьями дружить.
– Дурак ты, Алёша.
– Сам дурак. Гниёшь тут по собственной воле вместо того, чтобы на свободу выйти.
– Я тебе ещё полгода назад сказал, что буду топить до конца срока. Позиция у меня такая.
– Ты со своей позицией других за собой тащишь. Нормальных пацанов. Распоп, подумай. Посмотри на меня, вспомни об Алине. Тебе восемнадцать скоро. Не остановишься, увезут в колонию на общий режим.
– И уеду.
– Позвони Алине. Поговорите. Может, переменишь решение?
– Николаич, – позвал Распопин. – Можно Алёшка мне бумажку с номером телефона передаст?
– Она у меня, – отозвался из-за стекла прапорщик. – Заберёшь на выходе.
– Ну я побегу, – с удовольствием глянул на часы Молчанов. – Скоро снова к тебе приеду. Купить что?
– Футболку чёрную, если получится, – попросил Ростик. – Для спорта.
– Не вопрос! Созвонимся?
– Созвонимся, – нехотя отозвался Распопин. – Завтра наберу, если заявление подпишут.
– Обязательно подпишут!
– Откуда тебе знать, чайнику?
– Интуиция, – хохотнул Молчанов. – Владимир Николаевич, можно братишке руку пожму?
– Жми, – махнул рукой прапорщик. – Всё равно его досматривать буду.
– Давай, братан. – Лёша похлопал Распопина по плечу. – Топи за условно-досрочное. Ну её, эту воровскую романтику.
Молчанов вышел. Сотрудник досмотрел Ростислава и отпустил обратно в школу.
Ростик шёл по скрипучему снегу, глядя в ладонь, где на клочке бумаги в клеточку девчачьей рукой был накорябан номер мобильного и подпись «Алина».
Алексей вышел за пределы учреждения, огляделся. В курилке стоял приземистый усатый подполковник, заместитель начальника по оперативной работе. Он поманил Молчанова к себе.
– Сигарету? – предложил сотрудник бывшему воспитаннику.
– Что вы, я не курю.
– Красавчик! Что наш фигурант? – Подполковник выдохнул в лицо Алексею струю дыма.
– Думаю, что всё получилось. С Алинкой созвонится и точно поплывёт. Нарушать перестанет, на путь исправления встанет.
– Ещё как встанет, – лениво кивнул сотрудник.
– Вот именно! – мелко закивал Молчанов.
– Что «вот именно»? Вали отсюда!
Алёша припустил из курилки прочь от воспитательной колонии.
Карантин
Автор просит учесть, что все негативные эпизоды, описанные в рассказе, никак не являются отражением истинного отношения сотрудников к осуждённым и осуждённых между собой.
Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями – чистая случайность.
– Б-32, Николенко, – прокричал через толстое стекло КПП порядковый номер своей ячейки худенький лейтенант в овальных очках и подал сотруднице отдела охраны через «кормушку» удостоверение.
– Телефон? Запрещённые предметы? Деньги? – равнодушным голосом, сидя по ту сторону стекла, задавала стандартные вопросы женщина с погонами прапорщика.
– Ничего нет, – мотнул головой Николенко. – Ты с суток, Марина?
– Да, Серёж, – вздохнула та и подала лейтенанту номерок от его ячейки. – Сплю с открытыми глазами. А чего это психолог в зону пожаловал?
– Этап пришёл, надо беседу в «карантине» провести, запись в журнале оставить, – отозвался Николенко.
– Работай, – махнула рукой Марина и открыла дверь-решётку, пропуская лейтенанта на режимную территорию.
Выйдя на крыльцо, он остановился, поправил очки и окинул взглядом колонию. Впереди петляла тропинка-«стометровка», соединявшая КПП со зданием дежурной части. «Стометровка», потому что она шла не кратчайшим путём к дежурке, а зигзагами, увеличивая расстояние. Она нужна на тот случай, если кто-то из числа осуждённых попытается совершить побег через КПП.
«Пока зэк добежит, я его десять раз застрелить успею», – похвастался однажды на профилактической беседе младший инспектор отдела охраны, «вышкарь», как называли тех, кто стоит на вышках, расставленных по периметру зоны. «Есть основания предполагать начало профессиональной деформации», – сделал тогда запись в личной карточке сотрудника Николенко.
Над трёхметровым внутренним забором виднелись крыши бараков, дымила труба кочегарки на промзоне, где-то тарахтел трактор, лаяли собаки, что-то кричали люди – не разобрать.
Справа шлюз, через который в зону заезжает транспорт, прибывают этапные машины с новыми партиями осуждённых.
Вновь прибывшие на две недели размещались в небольшом изолированном отряде «карантин». Там до них доводили основные положения правил внутреннего распорядка, объясняли, что можно, а что нельзя. За четырнадцать дней осуждённых по графику должны были посетить все службы учреждения: опера, безопасность, психологи, воспитатели, мастера с промзоны, может быть, кто-нибудь ещё.
Николенко поёжился то ли от весеннего сквозняка, то ли от холода, которым веяло от жилых бараков – на их крыши упал его взгляд. Он не любил ходить в зону. Каждый раз, останавливаясь здесь, на крыльце, лейтенант чувствовал, как у него сосёт под ложечкой, а на душе становится тоскливо, как в детстве, когда мама, оставляя его ранним утром в садике, уходила, а он, встав на маленький стульчик, смотрел в окно ей вслед и плакал.
– Серёга, здорово! – Николенко вздрогнул от неожиданности, чуть не выронив из рук папку с документами. Его догнал начальник отряда капитан Жилин, молодой энергичный здоровяк. – Ты-то мне и нужен! Ну-ка, не сутулься! – прокричал он в лицо лейтенанту и хлопнул его по спине так, что маленький щуплый психолог, потеряв равновесие, споткнулся на лестнице. Фуражка слетела с головы и покатилась по деревянным мосткам «стометровки».
– Ты полегче, – возмутился Николенко, поднимая головной убор. – Рассчитывай силу!
– Я же не виноват, что ты такой маломощный, – расплылся в улыбке Жилин, широко шагая чуть позади лейтенанта по «стометровке». – Вон, лицо треугольником, шея как моё запястье. И бушлат на тебе как на вешалке. Короче, настоящий психолог! – осклабился капитан.
Николенко, поджав губы, хотел было ответить что-нибудь обидное начальнику отряда, но тот, не дав и рта раскрыть, уже совал под нос лейтенанту какие-то бумаги, требуя подписать прямо на ходу.
– Ты последний остался! Давай, Серёга, подписывай!
– Это что такое? – Взяв документ, Николенко остановился и пробежался глазами по строчкам.
– Ну характеристика! На условно-досрочное! Серёжа, подписывай! У меня сроки заканчиваются! – напирал Жилин.
– Тёма, не ори, – поморщился Николенко. – Тесты осуждённый решал? Сейчас без них никак нельзя. Мне нужно сначала психологическую характеристику сделать.
– Что ж ты раньше молчал! – замахал руками капитан.
– На совещания ходить надо.
– Некогда мне ходить, – огрызнулся начальник отряда. – Это вы в штабе штаны протираете. – Он махнул рукой и, подвинув плечом психолога, пошёл вперёд.
– Да погоди ты! – остановил его Николенко. – Ладно, я подпишу. А ты его отправь ко мне сегодня же, пока я в зоне. Потом специально я не пойду, а если моего отчёта в твоих документах не будет, ты выговор получишь, так что смотри сам.
– Он придёт, – заверил капитан и, рассмеявшись, снова хлопнул товарища по спине. – У него же УДО в опасности!
Вдвоём они зашли в дежурную часть. Николенко спросил у дежурного, сколько человек в «карантине», взял ключ от кабинета и локального участка, отделявшего отряд от остальной зоны, чтобы никто не мог раньше времени завязать знакомство с вновь прибывшими, и пошёл в курилку. По дороге лейтенант внимательно посмотрел в зеркало, висевшее в дежурке. Ну да, бушлат великоват, не было на складе нужного размера. Николенко перевёл взгляд на лицо. Тёмные волосы, внимательные карие глаза, тонкие губы, бледное, но не болезненное лицо с острым, до синевы выбритым подбородком – аристократ! Лейтенант улыбнулся и вышел на воздух. Курил он только в зоне, для солидности, и самые лёгкие сигареты. Лейтенанту шёл 23-й год. Он закончил педагогический институт и военную кафедру. Знакомый посоветовал идти работать в зону, мол, работа непыльная, зарплата большая, погоны на плечах, в перспективе карьерный рост. Николенко сделал пару затяжек, бросил сигарету и, борясь с головокружением, пошёл в «карантин».
Остановившись у запертой калитки отряда, лейтенант достал из кармана ключ и попытался провернуть замок, но «язычок» оставался на месте. Калитка никак не хотела открываться. Николенко растерянно огляделся по сторонам и, сунув руки в карманы брюк, прислонился к решётке.
Из общежития отряда, одноэтажного деревянного здания, выкрашенного в зелёный цвет, вышел плотный, коротко стриженный осуждённый с биркой «дневальный» на правом рукаве.
– Сергей Евгеньевич, опять не открывается? – пролаял он.
– Не открывается, – развёл руками Николенко.