■■ ■■■■■■■ ■■■■ ■■ ■■■■ ■ ■■■■■■■ ■■ ■■■■■■■■, ■■■■■■■■ ■■■■■■■ ■■■■■ ■■■■■■■ ■■■■■.
■■■■■ ■ ■■■■■■■ ■■■■■■■■ ■■ ■■■■■■ ■ ■■■■.
С Ильёй я больше не общался. ■■ ■■■■■■ ■■■, ■■■■ ■■■ ■ ■■■■■■, ■ ■■■■■ ■ ■■■, ■■■ ■■■ ■ ■■■■ ■■■■. ■■■■ ■■■■ ■■■ ■■■■■■■■■. ■■■ ■■■■ ■■ ■■■■■■■ ■■■■■■.
Вчера после концерта я пил настойку на спасательной вышке с незнакомыми местными поэтами. Мы читали друг другу Хлебникова, и ветер рвал карниз вышки.
– О, лебедиво, о, озари! – кричал я.
И волжский ветер рвал алюминий над моей головой.
И было интервью перед концертом. Красивая девочка, мечтающая уехать в Москву, задавала нам необязательные вопросы. Я смотрел на её красные губы и думал только о том, что хочу выебать её в рот. Она задавала вопросы, а я хотел сказать только: «Хочу выебать тебя в рот».
Надо было сказать.
Так вообще часто бывает. Разговариваешь с девушкой и понимаешь, что у неё пизда. Вот только руку протяни… Пизда – это очень, очень важно.
У нашего нового ярославского друга-гопника, как выяснилось, есть свой секонд-хенд, и в шесть утра, перед поездом на Нижний Новгород, он приехал к нам в хостел с товаром. За тысячу рублей я купил чёрный костюм АДИДАС с золотыми полосами, Бондарев несколько спортивных штанов и куртку. Мы сразу оделись в новое и уже окончательно почувствовали себя в России.
Нижний Новгород
После концерта я подхожу к Бондареву.
– Хочешь, я тебе уебу?
– Уеби!
Мы не ссорились. Не было того, из-за чего мы могли бы драться, но я повторяю:
– Уебать?
– Да, уеби!
– Уебу!
Я размахиваюсь и бью его в лицо. Я убегаю, а Бондарев швыряет гитару, взмах ноги – он здоровый, выше меня сантиметров на двадцать – получаю по уху.
Хватаем друг друга за шеи и падаем на пол.
– Чё, хватит? – хрипит он.
– Не, давай ещё, – хриплю я.
Мы смеёмся, встаём и идём в бар.
– Хочешь, я тебе уебу? – спрашивает Бондарев.
Я знал, что не всё пойдет гладко, но не так же сразу! Закрылся клуб, в котором мы должны были играть в Екатеринбурге. Клуб располагался в каком-то административном здании, и там провели БДСМ-вечеринку. Клуб закрылся за три дня до концерта. Организатор Женя срочно ищет новую площадку, но это кажется нереальным. Бондарев пьёт пиво и смотрит на меня, как бы говоря: «Я тебя очень уважаю, но я говорил, что ничего не выйдет, и вообще ты – мудак».
Клуб всё-таки находится, и у нас получается окно в один день. Было бы хорошо заполнить его ещё каким-нибудь городом и заработать вообще все деньги мира. Я пьян, поэтому могу решать невероятные задачи. Переносим концерт в Екатеринбурге на воскресенье, Тюмень двигаем с воскресенья на понедельник, а на субботу я пробиваю Ижевск.
Я показываю свой стройный план Бондареву, он пьёт пиво и смотрит, как бы говоря: «Я никогда не считал тебя мудаком и всегда говорил, что очень уважаю».
Нижний Новгород → Казань
Я еду. Едет Феликс. Едем по России. Татарин везёт еврея и русского из Нижнего в Казань.
Мы едем по ночной трассе, на нас спортивные костюмы, и мы очень эффектно выглядим, когда останавливаемся на перекур.
Я твёрдо уверен, что сейчас нас пытаются убить бандиты в 1991 году.
Мы курим на остановках для дальнобойщиков и пытаемся понять, что дальше и выживем ли мы сегодня.
Когда мама была дома, я открывал дверь, не спрашивая: «Кто там?» Действительно, что может произойти плохого, когда она дома? В тот день я тоже просто открыл дверь.
Открыл и увидел собаку. Стоя на четырех лапах, она была примерно одного роста со мной, шестилетним. Я очень хорошо её помню, но до сих пор не могу определить породу, больше я таких не встречал.
Собака была не одна. Пропустив собаку вперёд, за ней зашли четверо мужчин в одинаковых кожаных куртках.
– В чём, собственно, дело? – спросила мама, выходя из зала.
– Дома? – спросил хозяин собаки.
– Кто?
– Сергей дома?
– Он с нами не живёт уже три года.
Я хотел сказать, что мама ошибается и папа уехал от нас только полгода назад, но решил не влезать в разговор старших. Я был не только честный, но и вежливый ребёнок.
– Ясно.
Он стал указывать пальцем на своих друзей, говоря: «спальня», «кладовка, ванная», «зал». Сам закрыл входную дверь, кивнул маме в направлении кухни и прошёл туда. Ботинки они не снимали.
Мама села возле холодильника и взяла меня на руки. Её немного трясло.
– Холодно? – спросил я.
– Немного, – она улыбнулась и обняла меня сильнее.
Я сидел у мамы на коленях, она прижимала меня к груди. Собака легла возле стола и часто дышала, высунув язык. Хозяин собаки сидел напротив нас с мамой. Мы молчали. Так продолжалось минут тридцать. Потом на кухню вошёл один из мужчин. Он отрицательно покачал головой, глядя на хозяина собаки.
– Давай тут.
Он стал доставать банки и коробки из кухонных шкафов. Аккуратно ставил их на стол. Открывал каждую банку, запускал руку в крупу, сахар, соль, потом закрывал банки, осматривал пустые шкафы. Достаточно быстро, минут за пятнадцать, он осмотрел всё. Вновь отрицательно покачал головой.
На кухню пришли остальные двое. Тоже покачали головами.
Хозяин собаки встал со стула и пошёл к выходу. На пороге он оглянулся, посмотрел на маму и сказал фразу, которая мне показалось очень красивой:
– Земля круглая. Найдём и его.
Когда они ушли, мы вернулись в зал. Ящики шкафов были выдвинуты, все дверцы открыты. Подушки вспороты, по комнате летали белые перья и пух. Мама села на диван и заплакала.
– Да брось ты, мам, – сказал я. – Купим новые подушки. А пока можно и без них спать, для осанки полезно.
Она подняла на меня заплаканные глаза. Как мне показалось, она удивилась моим словам.
Потом также неожиданно, как начала плакать, засмеялась, крепко обняла меня и стала целовать и гладить по голове.
– Да, это очень полезно для осанки, – говорила она, улыбаясь.
Она очень быстро собрала сумку с вещами: смена белья, зубные щётки, мои комиксы да и, кажется, всё. И мы месяц или чуть больше жили у тёти Аллы. Потом вернулись домой, но никакие люди к нам больше не приходили.
А хозяина собаки я видел потом ещё один раз. Я учился в седьмом классе, и у меня был какой-то конфликт с девятиклассниками. Я даже не помню сути конфликта. Кажется, я, уходя из общей раздевалки после физкультуры, забыл закрыть дверь, а там уже переодевались девятиклассники. Этого было вполне достаточно, чтобы испортить все оставшиеся школьные годы. Они поймали меня после школы и отвели на пустырь рядом с заброшенной стройкой.
Они стояли стенкой напротив меня – шесть человек – и решали мою судьбу. Пока меня ещё не ударили, но по нетерпеливым прыжкам самого маленького из них я понимал, что скоро это произойдёт. Вдруг я увидел ту самую собаку. Я узнал её через шесть лет после нашей последней встречи. Я уже не слышал, что там они говорят по поводу моей судьбы, а просто заворожённо смотрел, как она бежит мимо меня. Тот самый хозяин шёл за ней. Вдруг он остановился. Посмотрел на меня. Смотрел пару минут или даже больше.
Потом подошёл ко мне. Собака шла рядом. Девятиклассники смотрели на них, открыв рот, причём открылся он у всех одновременно.
Хозяин собаки положил мне руку на плечо. Посмотрел на моих обидчиков и отрицательно покачал головой. Это, явно касалось меня. Ещё раз посмотрел на меня, подмигнул, не меняя выражения лица, и ушёл. Собака убежала за ним. Никто из них ни разу не обернулся.
– Откуда ты его знаешь? – восхищённо спросил самый маленький, который ещё минуту назад собирался меня бить.
– Да так, – ответил я небрежно. – Старые знакомые.
Казань
Купил «Моабитские тетради» Мусы Джалиля. Он писал их перед смертью. А эти записи называйте «Российскими тетрадями», товарищи.
В гости заезжает девушка, она сотрудница следственного комитета. Поэтому меня не удивляет, что первым делом она ■■■■■■■ ■■ ■■■■■■■ ■■■■■■.
– Ну что, будем? – весело спрашивает она и угощает нас.
Будем, что уж.
Перед концертом Бондарев достает гитару из чехла. У неё сломан гриф.
– Вам пиздец, – говорит он организаторам. – Она стоит восемьдесят тысяч. Это оригинальная японская гитара шестьдесят третьего года.
Я не могу понять, каким образом она сломалась: есть предположение, что в тот момент, когда он в Нижнем Новгороде бросил её на пол и побежал на меня, но уверенности нет. Поэтому я молчу. Может, она сломалась при транспортировке.
Организаторы едут за другой гитарой. Мы отыгрываем концерт. И Бондарев идёт решать с организаторами.
– Ну, это очень плохо, ребята. Вы торчите мне денег.
Они пытаются доказать, что в багажнике она сломаться не могла. Я просто молчу. Я тут на случай экстренной ситуации. Которая наступает довольно быстро. Бондарев всё энергичнее требует денег.
– Это вымогательство. Вызывай наряд, – говорит организатор Руслан своему помощнику.
– Давай, уходи, – говорю я Бондареву. – Попытаюсь разобраться.
Минут семь до прибытия наряда я убеждаю организаторов, что ситуация не стоит таких кардинальных решений. Мне очень не улыбается перспектива провести в казанском отделении полиции хотя бы час, не говоря уже о 48 часах «до выяснения личности», поэтому я очень красноречив.
Когда прибывает наряд, претензий у сторон друг к другу нет.
– Кто тут что вымогает? – спрашивает уставший лейтенант.
– Никто.
– А кому гитару сломали?
– Никому.