Новосибирск → Омск
Сегодня мы со своим народом, там, где наш народ, к несчастью. В плацкарте. Ночь проходит спокойно, а с утра активизируется дед в растянутой футболке. Он всем хочет помочь, подсказывает вновь вошедшим пассажирам, где их места (подсказывает неправильно), помогает женщинам закидывать сумки на третью полку (сумки падают) и бесконечно говорит.
– А вот у вас ребёнок плохо слышит, да? Вы говорили так, я слышал, да? Так вы к врачу сходите. Они обычно во вторник принимают. Или в среду, в четверг, может быть. Там до обеда надо приходить или после, всегда по-разному. Я раньше часто ходил, но у меня брат был главврач, так я без очереди проходил, тогда хорошие врачи были, брат-то в Омске институт заканчивал, это потом его в Тюмень перевели, а мы тогда не поехали все в Тюмень, я маленький был, брат-то у меня с сорокового года, а я с пятьдесят третьего, как раз Сталин умер, и, когда маму-то мою, мамку, везли в больницу, так лошадь было не достать, потому что все в город поехали, мы же сами в деревне жили, куры у нас были, гуси ещё, корову потом завели, но она ест много. Сейчас не знаете, сколько овёс стоит?
Мне хочется вскочить со своей полки и заорать на него:
– Чё ты несёшь-то вообще?! Ты можешь заткнуться?! Меня твои истории просто доебали уже, я уже не могу их слушать, блядь. Ты можешь просто помолчать?!
Омск
Я пью виски на могиле Летова. Закрываю юношеский гештальт. Теперь можно будет начать взрослеть.
– Каждый из нас – беспонтовый пирожок, Игорь Федорович, – говорю я, глажу мозаичный крест на памятнике и моргаю, чтобы не текли слезы.
– Это от ветра, – говорю я и выпиваю ещё.
В моей жизни очень мало правильных вещей. Хотя нет. Их вроде вообще нет. Короче. Если вместе соберутся все-все люди, которым я когда-либо сделал гадость, и станут бить меня по голове, то те, кому я сделал хорошо, ни за что не отобьют меня у этой толпы. Да, пожалуй, я делаю чертовски мало добрых вещей… Зато я очень люблю пить холодное пиво весной. Или это меня не оправдывает? Но я действительно очень люблю холодное пиво. Его я полюбил в восьмом, по-моему, классе. Да, точно. Я слушал группу «Алиса», ходил на рок-концерты и пил Балтику 1. Сейчас его уже не производят, оно было очень-очень лёгким. Не помню точно, сколько там было процентов алкоголя, но не намного больше, чем в кефире. А потом я как-то резко полюбил «Гражданскую Оборону», стал ходить на панк-концерты и пить очень крепкую Балтику 9. Мерзкий же у него был вкус!! Просто отвратный, зато урабатывался с трёх бутылок. Однажды я поспорил с двоюродным братом, что выпью шесть «Девяток».
Если бы я их выпил, то брат оплатил бы эти шесть бутылок и купил бы мне ещё шесть. В случае проигрыша, я купил бы ему двенадцать девяток. Я проблевался после четвертой. И брату ничего не купил. Но он не обиделся, потому что мы вместе ходили на панк-концерты и на пиво скидывались вместе. Сейчас я сам играю концерты и пью в основном виски, а брат работает полицейским и бьёт людей дубинкой. Оклад российского полицейского чудовищно мал, но это его, конечно, не оправдывает. Просто он с детства любил бить людей любыми подручными средствами. А я любил пиво. С восьмого класса.
Я пью дома местное пиво и ем рыбу с рыбного рынка.
Я пью водку и ем борщ.
Я пью вино на сцене.
Народу в зале какое-то чудовищно маленькое количество. То ли двадцать, то ли тридцать человек. При этом играем мы в каком-то странном месте с огромными деревянными столами и шкурами убитых животных на стенах. Слезаем со сцены, загоняем зрителей на сцену, сами играем из зала. Теперь кажется, что народу много. Как-то поприятнее.
Я пью водку дома у организатора Саши и пытаюсь подраться с вокалистом разогревавшей нас группы. Он не хочет.
Я пытаюсь подраться с Сашиным другом. Я долго его провоцирую. Я это умею. Наконец он с шумом встаёт из-за стола, и мы идём на улицу. В коридоре он снимает майку. Он жилистый, как Тайлер Дёрден, и покрыт зоновскими татуировками.
– Можно я обоссусь и извинюсь прямо здесь? – спрашиваю я.
– Давай мы так и сделаем.
Он смеётся. Мы не будем драться. Мы будем пить водку.
Омск → Челябинск
В купе я вхожу и ложусь под нижнюю полку. На ней человек читает книгу. Я сплю до самого Казахстана, где заходят пограничники и проверяют документы у нашего соседа.
Я выглядываю из-под полки:
– А у меня не проверяете потому, что я слишком красивый? – и уползаю назад.
– Не высаживайте его в Казахстане, пожалуйста, – просит Бондарев.
– Я напился, дорогие пограничники, простите меня…
Челябинск
Я спал в поезде, спал в такси, на кухне, снова в такси, в гримёрке.
Два интервью, концерт, домой, спать.
В общей сложности двадцать шесть часов.
Отсыпаюсь за предыдущие четыре года.
Мы давали интервью журналу «Русский репортёр». Когда я учился в универе, я не пропускал ни одного выпуска. Там было очень много толковых статей, которые в какой-то мере формировали моё мировоззрение. А сейчас мы, поющие про еблю и наркотики, выпивающие на сцене стабильные пол-литра виски, даём интервью этому изданию, и на предпоследней странице, в разделе «Музыка», будет наша фотография. Это всё определённо какое-то шарлатанство.
Чёрно-белый город старых глянцевых фото.
Забытый запах шоколадного молока.
Вторая неделя лета.
Прозрачный циферблат часов ратуши.
Телефонные звонки без всякого повода.
«Чем занимаешься?» – «Смотрю кино» – «Интересно?» – «Ни капли» – «А. Ну, ты звони, если что» – «И ты не забывай».
Красивые улыбки.
Неправдоподобные диалоги.
Монологи.
И всё очень похоже на реальность.
Настолько, что её можно потрогать руками или даже повесить на гвоздь, поместив в красивую рамочку и размашисто подписав: «РЕАЛЬНОСТЬ. ОБРАЗЕЦ 2007 ГОДА». Чтобы потом, смахнув слезу, застрявшую в морщинах, посмотреть на выцветших нас, на фоне городской ратуши, неправдоподобно говорящих друг с другом о вещах, которые никого больше не занимали, да и вряд ли уже когда-нибудь займут.
– Знаешь, на что похож твой запах? Мне в школе давали гуманитарную помощь – шоколадное молоко из Финляндии в жестяных трёхлитровых банках. Вот если его сварить, получится запах твоей кожи.
– Ого! А мне давали ореховое масло. Вроде тоже в жестянках. Вкусное было, кстати, ужасно!
– Вика! Ну, смотри же ты в объектив! Я же снимаю! – крикнул Никита.
– Хорошо, хорошо. Циферблат обязательно захвати! Там стрелок нет. По Хармсу!
– Твою мать! Макс, ты теперь не крутись!! Это ж не цифровой, а настоящий фотоаппарат! Два кадра на вас испортил!!
Испуганно вздрогнув, мы послушно уставились в объектив. А большая невидимая стрелка дошла до двенадцати, и часы забили три.
– Чтобы ты делал, если б у тебя была бессонница?
– Не спал бы.
– Это и еноту ясно. А что бы делал?
– Раскрашивал бы потолок в клеточку.
– Какого размера клеточки?
– Квадратный сантиметр. Нет, слишком запарно. Три квадратных сантиметра.
– А когда потолок закончится?
– Перееду на другую квартиру. Потолки бесконечны.
– Готовы?
Затвор щёлкнул, захватив нас навсегда такими: у Вики белая кофта с чёрными цветами (но я-то знаю, что кофта жёлтая, а цветы синие), я в глупых коротких шортах, взгляд куда-то за Никиту, Вика смотрит туда же, закусив нижнюю губу. «РЕАЛЬНОСТЬ. ОБРАЗЕЦ 2007 ГОДА».
Или ещё так, пропорционально выпитому: Игорь что-то кричит, очевидно матом. Взгляд застыл на летящем теле Антона, лишь угол которого покажет фото.
Я оборачиваюсь, непонимающе смотрю, осознавая, что крик неспроста. Никита фотографирует в полёте. Моё размазанное лицо сливается с Викиной кофтой, незаметно превращаясь в цветы. Застывшие брызги пива, довольный Тёма с банкой в самом низу объектива. Через три минуты начался дождь, и мы бежали, прикрываясь кофтами и друг другом, в сторону детского грибка, под которым пили два с половиной литра «Жигулёвского». Но это потом. А пока на Игоря летел Антон, Тёма поливался пивом, а я разворачивался, сливаясь с Викиной кофтой. И никто даже не мог подумать о том, что 2007 год когда-нибудь закончится…
Челябинск → Оренбург
Уже на спокойном. Десять городов позади. Ещё пять. А как потом? Кто меня будет кормить и возить от места к месту? Расстилать постель и вовремя будить?
Хотя подождите. Я же закрыл юношеский гештальт.
Пора взрослеть.
Еще пять городов детства, и всё.
– Том!
Нет ответа.
– Том!
Нет ответа.
– То-о-ом! Куда же ты делся, несносный мальчишка?
Куда же мы все, чёрт возьми, подевались?!
Извини, Том, но это конец. Тебя прохавали. Они стоят по обоим берегам Миссисипи. Они знают, что ты плывёшь по течению. Сколько ещё продержится твой плот? До следующего шторма? Ты же знаешь, как опасна река в это время года. Да и куда ты, собственно, плывёшь? Зачем? Одни вопросы. Кстати, я видел Бекки.
– Как она?
Тебе действительно интересно? Плохо. Она сожалеет. Все плачут. Ты же этого хотел, да, Том? Ты добился своего. Ты всегда добиваешься своего. Не против, если я закурю?
– Кури. Тебе дать табаку?
Да, спасибо. Я промочил все свои запасы, пока добирался к тебе. В полумиле на запад есть отличный брод. Ну конечно, ты знаешь. Приятный табак… Мягкий. Слушай… Я не буду уговаривать тебя вернуться. Знаю, что это бесполезно. А зачем я тогда пришёл?