— Фатима…
Мать погибшего Мишы Тихонова уставшая возвращалась с кладбища домой. Сегодня Мише исполнилось бы двадцать два. С Катюшей прибрали могилку, полили цветы, протерли гранитные плиты. С одной смотрел, как бы виновато улыбаясь, Миша, с другой смеющийся старший сын. Чуть позже подъехал на «жигулях» Паша, Мишин двоюродный брат, тоже привез букет цветов. Посидели, помянули. И Артема, и Мишу. Потом дочка уехала с ним домой, в город. Она же осталась. Хотелось побыть наедине с погибшими детьми, поговорить. Поплакаться, пожаловаться на свою несчастную материнскую долю, вспомнить доброе прошлое. Какими они оба были…
Когда она грустная подходила к подъезду, ее окликнула молодая женщина, держащая за ручку малыша.
— Надежда Васильевна!
Она остановилась и подняла на незнакомку печальные глаза.
— Здравствуйте! Я — Лика! Миша писал вам обо мне.
Но Надежда Васильевна ее почти не слышала. Она пораженная смотрела во все глаза на карапуза с пухленькими щечками в ярких шортиках, который серыми глазенками уставился на нее. Что-то такое знакомое, родное виделось ей в его ангельском личике.
Не будет весеннего бала
Посвящается псковским десантникам,
павшим в жестоком бою под Улус-Кертом
— Черт! Печка опять прогорела! Зараза!
— Дров не напасешься!
— Парни все заборы в округе уже сожгли! — капитан Розанов встал из-за стола и, выглянув из палатки, крикнул:
— Матвеев! Дрова давай! Да, посуше!
— Слышали? У морпехов генерал Отраков умер! Сердце не выдюжило, — сказал он, устраиваясь вновь у печки.
— Да, в горах им не сладко! — отозвался лейтенант Травин, собирая «макаров». — На своей шкуре испытали все прелести кавказских гор.
— С хваленным кавказским гостеприимством! — с кривой усмешкой съязвил мрачный капитан Бакатин.
Сгорбившись над столом, он нервно курит, уставившись жестким взглядом в пространство.
— Андрей, ты чего-то последнее время сам не свой! На себя не похож?
— Случилось, что? Или с «батей» опять не лады?
— Будешь тут сам не свой. До жены дозвонился. Подает на развод. Достал ее своими командировками. Забирает детишек и уходит к матери. Говорит, сыта нашей героической семейной жизнью по горло. Без своего угла. Надоело мыкаться по общагам и в долгах быть как во вшах.
— Как это уходит?
— Татьяна?
— Таня уходит?
— Шутишь? Да не может этого быть!
— Значит может!
— Надо же!
— У вас же такая дружная семья!
— Вам все завидовали! Моя Натаха всю плешь мне проела, в пример всегда вас ставила!
— Ну, как же ты теперь? — спросил старший лейтенант Каретников.
— Да ни как! Выпить найдется что-нибудь?
— Откуда? Все вчера выжрали!
— Тут еще Петрик, козел, достал своими вывертами. Тоже мне воспитатель нашелся. Макаренко, твою мать. Понимаешь, Стас, ко всякой ерунде придирается, Пиночет чертов!
— Не одному тебе достается. Вон Саранцева вообще задолбал в доску.
— Зря вы на него наезжаете, мужики! Ему тоже не сладко, дурь долбоебов штабных выслушивать и ублажать. Вот он зло и срывает на нас. Коля, ты же знаешь, у него шурина на прошлой неделе убили, когда «чехи» колонну накрыли под Герзель-Аулом.
— Вчера в Грозном на рынке сопляки расстреляли в спину троих «омоновцев», — вставил, лежащий на койке старший лейтенант Саранцев.
— Казанец мелким бисером перед Кадырычем рассыпается! — ни с того, ни сего возмутился Розанов. — Без слез не взглянешь! Как шуты гороховые! А Трошин, вообще, такое, иной раз, сморозит. Хоть стой, хоть падай! Все склоняют Шамана, всех собак на него навешали. Что отдал приказ стрелять по селу!
— Правильно сделал! — живо откликнулся Саранцев. — Что молчать в тряпочку, если его людей положили? Бьют из села, так мочи их, не рассусоливай! Я б на его месте, раздолбал бы их к чертовой матери! Пусть сами своими мякинными бошками шевелят, ахмады!
— Все молодцы, чужими руками жар загребать! — добавил Травин.
Появился раскрасневшийся рядовой Матвеев с охапкой дров.
— Вот надыбал, дровишки высший сорт, товарищ капитан! — сказал он, довольно улыбаясь во всю ширь своего круглого усыпанного веснушками лица.
Открыл дверцу печки и, пошуровав в буржуйке, подбросил дров.
— Помню, в Суворовском, у нас воспитатель был, капитан Хайруллин, — начал Розанов, пуская тонкими кольцами дым. — Он когда-то, в далеких шестидесятых, в Египте воевал, был инструктором у бестолковых арабов. Рассказывал нам, как они воюют. Надо, говорит, атаку сдерживать, а они побросали позиции, расстелили коврики и давай молиться. Видите ли, время намаза подошло.
— Если б не наши спецы, уж давно бы пирамиды израильтянам просрали.
— Эх, и намучился он с ними. Одно наказание. И с нами «кадетами» тоже ему было не сладко.
— Достали, наверное, воспитателя своими выкрутасами?
— Не без этого. Хотел он с нашими «кадетскими традициями» одним разом покончить. Но, не тут-то было.
— А что у вас там за традиции такие?
— У нас было принято, чтобы настоящего «кадета» издалека было видно. Для понта выгибали пряжки ремней, в фуражки и погоны вставляли картонки, чтобы торчали торчком. А кто-то умудрялся даже ложки алюминивые использовать. А еще замачивали зимние шапки, чтобы они садились и носили их или на затылке, либо придавали им форму пирожка и носили на бровях.
— Да это во всей армии такой хренью занимаются! Пацаны, одно слово.
— А когда случался выпуск, была такая забава: выпускники утаскивали пушку, что у корпуса стояла на постаменте, и сталкивали ее под гору. После чего молодняк, которому еще год предстояло учиться, должен был эту пушку вкатить наверх и поставить на место…
У палатки надрывно закудахтал двигатель, подлетевшего уазика. Из него легко выпрыгнул майор Анохин. Что-то бросив через плечо шоферу, хлопнул дверцей, откинул полог и ввалился в палатку.
— Максимыч! Ты откуда?
— Откуда? Откуда? Оттуда! От маршала Жукова и Штыменко!
— С Петраковым прикатил?
— С ним родимым! Век бы его не видать! Снова подставил, хорек! И кто его за язык постоянно тянет?
— С ним всегда так, то ничего, то вдруг — хрясь! — живо отозвался капитан Бакатин.
Усталый осунувшийся майор расстегнул бушлат и зло бросил портупею с кобурой на топчан. Подошел к гудящей буржуйке. Налил из помятого чайника в кружку ароматного чаю. С наслаждением шумно отхлебнул.
— Знатный, чаек! Кто заваривал?
— Саранцев!
— Один у нас — спец!
— Благодарность ему объявляю!
— Что, в гостях не угощали? — спросил с ехидством Розанов.
— Еще как угощали! Клизмой из кипящей соляры! Всех по очереди! В шеренгу выстроили! — отрезал Анохин. — И еще двойная порция на завтра осталась!
— Не густо, однако!
— Нам с Петраковым за глаза хватило!
— По тебе, Максимыч, не скажешь!
— Ну, ладно, успокоились! Шутки в сторону, мужики! — майор внимательно взглянул на офицеров. — Чего приуныли, господа офицеры! Устали, наверное, баклуши-то бить? Но ничего, мы это дело быстро исправим! Рад вам сообщить хорошую новость! Через сутки на пикник отправляемся!
— Что еще за пикник? — полюбопытствовал, приподымаясь на локте, Саранцев.
— Альпийские луга осваивать!
— Шатой что ли?
— Итум-Кале, скорее всего! — предположил Травин.
— Да, там погранцов до чертовой матери! Хоть жопой ешь!
— Так, пусть ребята Томского и отдуваются! Нам и здесь дел хватает, — проворчал недовольный капитан Розанов.
— Какие тут дела? Делишки! И так, мужики! Слушай внимательно! Вопросы и предложения потом! Перед нами поставлена боевая задача. Послезавтра утром наша рота должна быть на марше. Ясненько, господа офицеры? Задача поставлена конкретная. Кровь из носу: оседлать перевал. Чтоб ни одна муха не пролетела! Чтоб ни одна сука не проползла! Поступили данные, что боевики могут прорваться в Веденский и Ножай-Юртовский районы. И далее, в Дагестан. Правда, вся эта шушера сейчас расползлась по норам и щелям. Затишье оно всегда обманчиво. Наша задача перекрыть эту дорогу. Не дать им вырваться. Времени на сборы нет! Ясно!
— Яснее не бывает! — уныло протянул лейтенант Травин.
— Вопросов нет!
— Чем это вызвано? Ни с того, ни сего, вдруг, маршбросок!
— Максимыч! Честно сказать, не нравится мне все это, — пробурчал Розанов, щелкая зажигалкой.
— Нравится, не нравится, это девочкам на барбекю скажешь! За малейшую провинность драть буду всех как сидорову козу! Володя, давай карту! А вызвано, мужики, тем, что два дня назад под Харсеноем из чьего-то долбо…бства погибли несколько разведгрупп спецназа ГРУ.
— Так, вот почему, все вдруг зашевелились?
Каретников достал из планшета карту и развернул на столе.
Утро. Густой туман. Вершин гор почти не видно. Рота змейкой медленно ползла по вьющейся дороге. В воздухе искрилась серебристыми иголочками и играла радугой легкая изморозь. Рота десантников двигалась вдоль реки в полной выкладке. Под сапогами смачно чавкала грязь. Бойцы, молча, брели под тяжестью снаряжения. Несли оружие, боекомплекты, походные печки, гранаты. Никто не шутил. Справа несла свои холодные темные воды река. Камни и кустарник у воды были обильно покрыты сказочным пушистым инеем.
— Красотища какая! — любуясь пейзажем, сказал в восхищении у майор.
— Влажность высокая, вот инеем все и прихватило! — отозвался Розанов.
От реки отряд свернул влево и начал подъем в покрытые лесом горы. Майор Анохин постоянно оглядывался назад, наблюдая, как движется растянувшаяся рота.
Подозвал лейтенанта Травина и отдал приказ, чтобы подтянул отставших.
Отряд поднимался по тропе вверх. Снег уже осел и покрылся ледяной коркой. То здесь, то там видны большие проталины. Оголилась земля с пожухлой травой. Тропа уже кем-то протопана.
Сделали привал. Солдаты освободились от груза. Кто закурил, кто исчез в кустах по нужде кто, утомленный, в изнеможении присел на снаряжение.