Попятилась, обнюхала пальцы еще раз.
Повернулась, зашипела, ощерилась. Пятилась по подоконнику и шипела.
– Чего расшипелась? – сказал он. – Успокойся. Твой папа с тобой.
Фелис посмотрела на него, заворчала, глаза сузились. Заурчала, оскалилась, бока втянула, хвост напрягся, вытянулся стрелой.
– Не заходись, Фелис! – сказал он и ткнул ее телескопом в бок. – А то дождешься... и ты...
Она вырвалась из его рук, с каким-то рычанием метнулась на него, впилась зубами в нос, пропоров веки когтями, вонзила их в глаза. Телескоп покатился на пол, когда Пит отдирал ее от себя. Падая навзничь, он кричал. Крик приглушенный – Фелис висела мертвой хваткой.
В холле двадцатого этажа – ни единого звука. Он еще в лифте, до того как вышел из кабины, посмотрел на часы. Было ровно девять. Руки, как и положено, когда несут подарок, согнуты под прямым углом.
Когда Пит Хендерсон говорил о стратегии и тактике, что он имел в виду? Что хотел этим сказать? Подошел к зеркалу. Полный порядок... Глаза красные, как у кролика. Видок тот еще!.. Поправил воротник пиджака, чтобы спрятать мятую рубашку. Зачем, спрашивается. Через минуту будет все то же самое...
Он подошел к двери квартиры 20Б. Прислушался. Тишина... Нажал кнопку звонка. Внутри раздался трезвон.
Стоял, смотрел на украшенную лентами коробку из магазина "Антикварный кукольный дом". Подарок – вполне. Безобидные...
Крик какой-то изнутри...
Повернул круглую ручку. Не заперто...
Приоткрыл дверь. В прихожей – свет.
– Хелло, – крикнул он. – Хозяева дома?
Булькающий стон... Из спальни.
Распахнул дверь. Хм-м!.. На кухне беспорядок, а он считал, что она аккуратистка. Птица какая-то... Орел, что ли? Может, ястреб. Парит между кухней и ванной. Дверь в спальню закрыта.
– Хелло, – позвал он, входя в прихожую. Положил коробку на полку викторианской вешалки с кособокой мраморной доской. К ногам упал нож. От неожиданности он отскочил в сторону.
Остро наточенный обыкновенный кухонный нож. Лезвие сантиметров пятнадцать-шестнадцать, черенок – черный.
Поднял. Посмотрел. Положил рядом с коробкой.
Подошел к двери спальни. Холодрыга, однако, у нее там!.. По ногам – поземка. Постучал.
– Кэй, – позвал он. – Это я, Сэм Эйл. Как вы там, все нормально?
Стон...
Приоткрыл дверь, и сразу ударил ветер. И кошка... вылетела пулей. Оранжевая с белым... И с красным. Помчалась в гостиную. Хвост с черной отметиной на конце – трубой.
Он распахнул дверь и застыл. Сердце упало.
Мужчина с окровавленным лицом сидел на полу, прислонясь к кровати. Он стонал, протягивая окровавленные руки. Пит Хендерсон... Там, где глаза, – темно-красные провалы. Точь-в-точь Эдип, вернее, актер в роли Эдипа в финальной сцене. Наполовину сорванная с крючков драпировка, вся перекрученная, полощется на ветру за окном. Господи! Матерь Божия! Кто там карабкается за окном? Темноволосая голова... Смотрит на него. Черт с ним, с Питом Хендерсоном... В два прыжка достиг окна, опустился на колено. Сердце бухало в ребра, дыхание рвалось. Ухватившись за ремень, обхватил другой рукой – мокрая водолазка, сама вся ледяная, дрожит – подтянул ее на подоконник. Она повалилась набок, сморщилась от боли. Изодранные на коленях джинсы – в крови.
– Господи! – сказал он. – Боже мой!
За спиной стонал Хендерсон.
Он помог ей сесть, спустил ноги в комнату. Закрыл окно, задвинув панель и повернув винт. Расстегнул пиджак.
– Сейчас вызову "скорую", – заорал во все горло. – Одну секунду...
– Я не глухой, – заметил Хендерсон.
Она сидела на подоконнике и тяжело дышала. Ее колотило. Смотрела на Хендерсона, скрестив руки и сунув несгибающиеся пальцы рук под мышки. Мокрые волосы спутаны, губы – цвета синьки. Обернулась, посмотрела на него, когда набрасывал на плечи свой пиджак. Спросила:
– А Фелис? Кошка моя?
– Убежала в гостиную, – сказал он. Разжав руки, оттолкнулась от подоконника.
– Душ, – сказала она.
Он помог ей встать.
– Господи, что же это? Что все это значит? – спросил Сэм.
Поддерживая, он повел ее прямо по занавеске, конец которой лежал теперь на полу. Она сотрясалась, дышала неровно. Стонал Хендерсон. Она шла, стараясь держаться ближе к шкафам, смотрела прямо перед собой. Он придерживал ее за талию одной рукой, положив другую на плечо своего пиджака.
Она сказала:
– Он хотел... убить... вас и меня...
– За что? Почему?
– Он убил всех тех, – сказала она. – Дом напичкан аппаратурой – подслушивающие устройства, видеокамеры. Все видел, все слышал.
– Ничего себе!
Она сняла его пиджак, подойдя к двери.
– Он владелец этого дома, – сказала она. – Вон там телефон. Будьте осторожны – у него ваш пистолет, – добавила, отдавая пиджак. – Он сын Теа Маршалл.
– Я догадался. Видеокамеры... Вот оно что! Понятно...
Она пошла в ванну. Включила свет. Закрыла дверь. Заперла на задвижку. Ухватившись за смеситель в стиле "Арт деко", повернула кран.
Стояла под душем, смотрела на ободранные колени, ладони, пальцы. Потом долго массировала руки. Повернула кран, сделала погорячей. А потом стояла, обхватив себя руками, и глотала слезы.
Когда они вышли из патрульной машины у подъезда "Небоскреба ужасов", было что-то около двух на часах Сэма. По обе стороны навеса сияли галогенные лампы на треногах, на парковке в два ряда фургоны, из-за угла Девяносто второй улицы выворачивал еще один. Черного цвета камеры – на плечах у телевизионщиков – вытаращились на них как по команде. Сэм расталкивал их направо и налево, шел, вскинув руки с оттопыренным указательным пальцем. Уолт, размахивая лопатой, пригрозил.
Они вошли в вестибюль, где более двадцати жильцов делились последними новостями радио и высказывали желание присутствовать на предстоящем сногсшибательном процессе.
– Неужели дом прослушивался? – спросила Вайда.
– Да, – ответила она. Дмитрий добавил:
– Он и Рафаэля убил, и всех других.
– Бренди Коннахэй умер своей собственной смертью, – уточнила она.
– Они забрали кассеты, – сказал Стефан. – Мы что, все там?
Она кивнула.
– Он лишился зрения? – спросил кто-то.
– Да, – ответил Сэм.
Подойдя к лифту, повернулся, поднял руки и сказал:
– Ребята, мы дали показания в полицейском участке. Завтра утром обо всем узнаете из газет. Не хочу, чтобы вы подумали, будто не разделяю вашего волнения, но, поверьте, у нас была тяжелая ночь, особенно у мисс Норрис. Питер Хендерсон находится в клинике "Метрополитен". Он под надзором полиции. Больше за вами никто не следит. Если есть вопросы, обращайтесь к мистеру Райту, детективу Девятнадцатого участка. Он человек вежливый и обходительный. Благодарю за внимание.
Они вошли в кабину правого лифта и уехали.
Она сварила крепчайший кофе. Сидели на абрикосовом диванчике, пили кофе, разговаривали. Фелис спала, свернувшись клубком у нее на коленях.
Сэм сказал:
– Похоже, зверюга станет самой знаменитой кошкой страны. Пора ей дать интервью Моррису из "Девяти жизней".
Она отпила пару глотков из кружки.
– Большой кайф поимеют от этой встречи оба, – ответила коротко.
Он улыбнулся. Не сводил с нее глаз. Отпил кофе. Взглянул на люстру.
– Невероятно, – сказал он. – Психопатия, сумасшествие на почве ТВ. Думаю, это неизбежно. Не один он – рано или поздно еще кто-нибудь спятит.
– А он и так не единственный, – заметила она. – Есть в Нью-Йорке отель, где то же самое. И еще два каких-то жилых дома. По крайней мере он так утверждал. Сэм, – она взглянула на него, – между прочим я никогда не смотрела, верней не видела вас там. Поставила такое условие в самом начале – никаких ванн и никакого Сэма.
– Приятно слышать, – сказал он.
– Вы даже не представляете, насколько это... гипнотизирует, – сказала она. – Просто невозможно оторваться. Все время что-то происходит, и даже самые прозаические вещи оказываются интересными, потому что – сама жизнь: никогда не знаешь, что будет дальше.
Отхлебнули кофе. Она сказала:
– Мне нужно спуститься туда, в его квартиру. Там спрятаны кассеты – думаю, они их не нашли. Хочу их уничтожить. Есть и еще. Они им понадобятся, хотя, возможно, он их стер. Впрочем, вряд ли – вчера ему было не до этого.
– Моих уже, наверно, нет.
– Нет так нет, – сказала она. – Я сейчас туда, в квартиру 13Б. Не хотите со мной?
Обменялись взглядами.
– Просто взглянуть, – сказала она. – Не подсматривать, нет.
– Разве квартира не опечатана?
– Пустяки. Приклеили какую-то полосочку. У меня есть ключ. Не беспокойтесь – объясню детективу Райту, что там делала и почему, даже если не найду кассеты. Уверена, он меня поймет. Если нет, беру на себя всю ответственность.
Он подергал мочку уха.
– Ну, в таком случае, – сказал он, – мне следует пойти. Взгляну, на всякий случай, вдруг потом займусь постановкой мини-сериалов.
– Что вы хотите сказать, говоря "на всякий случай"? – спросила она, наклоняясь и ставя кружку на столик. – Мы же все-таки должны внести свою лепту. – Она взяла Фелис на руки, встала, повернулась и сморщилась от боли. – О, Господи! Как болят колени!
– Представляю! – сказал он, не сводя с нее глаз. Встал и тоже поморщился.
Она положила Фелис на диванную подушку. Наклонилась, поцеловала ее в голову.
– Хорошая коша! – сказала она. – Какая умная коша! – поцеловала кошачий нос. – Отныне и вовек для тебя самый отборный тунец.
Фелис скатилась с подушки на абрикосовый бархат, замурлыкала – глаза закрыты, усы подрагивают. Они пошли в прихожую. Она сказала:
– Держу пари, сейчас в каждой квартире обсуждают в подробностях случившееся.
Он открыл дверь, придержал, пропуская ее вперед.
– Любопытно взглянуть, хотя бы мельком, – сказал он, идя за ней следом.