к ей удается играть и говорить одновременно. Иногда я задаюсь вопросом, осознает ли ее мозг, что делают пальцы, или ими управляет мышечная память. А еще мне интересно, играет Ари уже знакомый рифф или придумывает на ходу, пробует новые сочетания, бессознательно сочиняя новую песню в эту самую минуту. Мелодия кажется незнакомой.
– Даже не пытайся вытянуть из него больше подробностей, – вмешивается Прю. На дальнем конце прилавка стоит ноутбук, который мы с ней используем для школьных занятий. Думаю, она готовит для Ари новый профиль на YouTube, для которого, как я полагаю, мне предстоит придумать графическое оформление. – Это все, что он может рассказать. «Здорово. Да. Отлично. Лимузин крутой». – Она бросает на меня хмурый взгляд. – Как будто свидание с Майей – не бог весть какое событие.
Я неловко пожимаю плечами.
– Что ты хочешь знать?
Прю усмехается, как если бы ждала от меня именно такой реакции.
– Ты поцеловал ее?
Я бледнею.
– Боже, Прю.
– Что? Это самый главный вопрос! Давай, колись.
– Э-э… нет. Я не собираюсь об этом говорить. – Я снова заливаюсь краской, но мое вечно красное лицо больше не смущает Прю.
Она вздыхает, затем бросает понимающий взгляд на Ари.
– Он ее не целовал.
Я почти ожидаю, что Ари подхватит тему и отпустит какой-нибудь дразнящий комментарий. Чтобы подтолкнуть меня к откровенности, или сунуть нос в мои дела, или… что-то в этом роде. Не то чтобы они вдвоем не наблюдали, не обсуждали и не анализировали мою влюбленность в Майю на протяжении многих лет.
Но Ари ничего не говорит. На самом деле она, кажется, снова увлечена своей мелодией; ее плечи напряжены.
– Но свидание, должно быть, прошло хорошо, – продолжает Прю, – потому что сегодня она пригласила Джуда с ней пообедать.
Ари поднимает взгляд, исполненный любопытства.
– Как тебе знакомство с Садашивом?
Я готов расцеловать ее за то, что она сменила тему.
– Он оказался довольно милым. Ну, знаешь, для миллиардера.
– Вряд ли он миллиардер, – замечает Прю. – Звукозаписывающие компании берут с артистов много денег.
– Я уверен, что ему живется не так уж плохо. И… о! Ари, я рассказал ему о тебе.
Ее глаза округляются.
– Обо мне?
– Я сказал, что у меня есть подруга, очень талантливый автор песен. Назвал ему твое имя, и он пожелал тебе удачи на конкурсе.
– Вау. – Она перестает играть. – Садашив услышал обо мне. Это… странно.
– Да, вся встреча с ним была странной. Я думал, что Майя упадет в обморок, как те девушки на концертах «Битлз» в шестидесятых.
– В реальной жизни он такой же томный, как в журналах? – Этот вопрос задает уже Квинт. Установив свой телефон на штатив, он слегка корректирует ракурс.
Я размышляю.
– Пожалуй… да. Он даже в реальности выглядит так, словно его отфотошопили. И все равно он кажется милым. Как будто знает, что знаменит и ему, вероятно, могла бы сойти с рук любая дерзость, но вместо этого он принял сознательное решение быть порядочным.
– Эй, Ари, – окликает ее Квинт. – Ты не могла бы присесть на табурет? Я проверю освещение.
Ари занимает свое место на сцене, но выглядит крайне смущенной, пока Прю и Квинт изучают ее через экран телефона.
– Можно сильнее подсветить с этой стороны, чтобы уравновесить поток света из окон, – предлагает Квинт.
До сих пор странно слышать, как Квинт изъясняется языком профессионала. Раньше я думал о нем как о лайт-версии Эзры. Классный клоун, балбес. Парень, которого все любят, но не воспринимают всерьез. Однако он меняется, когда стоит за камерой. Становится более уверенным в себе, более сосредоточенным, говорит про такие вещи, как тень и глубина.
Прю исчезает в кабинете и возвращается еще с одной настольной лампой, ставит ее рядом с Ари, и они с Квинтом несколько минут передвигают лампу взад-вперед, пробуют ее с абажуром и без него. Все это время Ари послушно сидит в центре, убеждая их, что совсем не обязательно добиваться безупречной картинки, но ее попросту игнорируют, потому что перфекционистка Прю на меньшее не согласна.
– Ты записываешь свою новую песню? – спрашиваю я, отчасти чтобы отвлечь Ари.
Она смотрит на меня и нервно вздыхает.
– Да. Думаю, да. Ну, то есть я сыграю ее, а вы, ребята, скажете, насколько она ужасна, и тогда мы сможем записать одну из моих старых песен. Но, если честно… Новая мне нравится. Она… я ею довольна.
Я улыбаюсь.
– Уверен, что она великолепна. Но, если это не так, Прю тебе скажет.
– А ты?
Я усмехаюсь и тычу большим пальцем себе в грудь.
– Я – твой самый большой фанат, помнишь? В моих глазах ты лучшая и не можешь ни в чем ошибиться.
Ари сияет и отводит глаза.
Наконец Квинт заявляет, что освещение идеальное – во всяком случае, если мы запишем видео в течение следующих сорока минут, прежде чем солнце сядет и дневной свет перестанет литься в окна.
– Давайте быстренько проведем проверку звука, чтобы убедиться, что микрофон работает, – говорит он. – Можешь что-нибудь наиграть?
Ари берет несколько аккордов и начинает петь. Перемена мгновенна. Я вижу, как опускаются ее прежде напряженные плечи, как расслабляются черты лица.
Она начинает с песни Адель, но исполняет ее по-своему, заменяя мощный вокал певицы собственным – нежным, почти хрупким. Ари не раз говорила мне, что недовольна своим голосом. Как бы блистательно она ни выступала перед аудиторией, как бы ни любила играть музыку, вокал ее вечно не устраивает. Но это не беда, ведь Ари не горит желанием стать певицей, она просто хочет писать песни для других исполнителей. Она предпочитает оставаться за кулисами, создавать музыку и тексты, которые понравятся людям, пробудят в них чувства. Она не стремится быть в центре внимания.
Несмотря на это, порой, когда она выступает, мне кажется, что она сама слышит себя вообще не так, как остальные, потому что… я просто влюблен в то, как она поет. Наверняка вам знакома заезженная фраза: «У нее голос ангела»? Так вот, для меня именно так звучит голос Ари. Он не сильный, не раскатистый, не громкий. Но в нем сквозит что-то на редкость успокаивающее, милое, чистое. Она просто недооценивает себя.
– Ну, и о чем вы двое говорили?
Я вздрагиваю: Прю подошла незаметно и теперь стоит рядом со мной. Она говорит тихо, пока Ари и Квинт возятся со звукозаписывающим оборудованием.
– Просто обсуждали ее новую песню. Она беспокоится, что ничего хорошего не выйдет.
Прю хмурится, но потом ее осеняет понимание.
– Не с Ари, придурок. Я спрашиваю про Майю. Ты был с ней наедине больше четырех часов. О чем вы говорили все это время?
–Ну, мы не были наедине в течение четырех часов, – возражаю я. – Нас окружали пять тысяч визжащих женщин среднего возраста. С вкраплениями престарелых мужчин. И было, знаешь ли, не до разговоров. Садашив выступал. Пел и все такое. Это было идеальное первое свидание. Как поход в кино. Когда не нужно напрягаться, вымучивая светскую беседу.
– Ладно, – Прю растягивает слова, явно неудовлетворенная моим ответом, – а в остальное время, когда Садашив не пел?
Я изображаю задумчивость, как будто тысячи раз не прокручивал в голове каждое мгновение прошлого вечера, не переживал его заново.
– В какой-то момент мы заговорили о «Подземельях и драконах».
У Прю вытягивается лицо.
– Нет, только не это.
– Ну, не в том смысле. Это просто… всплыло, и она… заинтересовалась. Стала задавать вопросы. Даже спросила, можно ли ей прийти поиграть. Когда-нибудь. С нами.
На лице Прю появляется выражение ужаса.
– Поиграть в «Подземелья и драконы»? С тобой и твоими друзьями?
– Почему ты на меня так смотришь?
– Потому что я знакома с твоими друзьями. Только не говори мне, что ты сказал «да».
– Конечно, я сказал «да». Это была ее идея. С чего бы мне отказывать?
Прю издает хриплый смешок, и Квинт строго делает нам замечание, напоминая, что нужно соблюдать тишину. Спешно извинившись, Прю уводит меня подальше от звукозаписывающей аппаратуры.
– Джуд, я люблю тебя и думаю, что «Подземелья и драконы» – это круто, и главное, эта игра тебе очень нравится, и друзья у тебя замечательные, я ничего не имею против них, бла-бла-бла.
– Вау, – невозмутимо отвечаю я. – Вердикт будет тяжелый, не так ли?
–Все-таки это Майя. Ты влюблен в нее много лет. Целую вечность. И теперь, когда у тебя появился шанс встречаться с ней, ты собираешься увлечь ее ролевой игрой?
– Это может быть романтично. – Я пытаюсь защищаться. – Люди сплошь и рядом влюбляются друг в друга, играя в «Подземелья и драконы».
Ее брови приподнимаются.
–Послушай, я тоже не уверен, что это хорошая идея, но она сама спросила. И как будто искренне заинтересовалась. А что, если… я начинаю ей нравиться? – Для меня мучительно даже думать об этом, не то что произносить вслух. Делиться слабой, призрачной, почти несбыточной надеждой на то, что из этого действительно может что-то получиться. – Что же мне делать? Никогда не рассказывать о том, что мне по-настоящему интересно и на что я трачу почти все свободное время? Никогда не знакомить ее со своими друзьями?
– Нет-нет, – успокаивает меня Прю, – но, может, для начала вам лучше познакомиться поближе? Может, не переходить сразу к той части, где ты напиваешься воображаемой медовухи и штурмуешь воображаемый замок?
– Я не говорю, что ты неправа, но… прошлым вечером тебя с нами не было. И недаром говорят, что нужно оставаться самим собой. Так что вот он я, такой, какой есть.
Вместо ободрения во взгляде Прю сквозит нечто похожее на жалость.
– А после сеанса игры ты собираешься облачиться в мантию джедая и упражняться в махании волшебной палочкой?
У меня дергается глаз.
– Джедаи не пользуются волшебными палочками.
– Я хочу сказать, что…
–Я знаю, к чему ты клонишь,– перебиваю я сестру.– Я понял. И знаю, что ты пытаешься помочь, но… опять же, это была