Я стираю защитный слой. Скребу и скребу…
– У меня пусто. – Эзра бросает свой билет на пол.
– У меня тоже, – говорит Майя. – Ну и ладно.
Я сглатываю.
Скребу, скребу, скребу…
Ари вздыхает.
– И у меня ничего.
Все поворачиваются, чтобы посмотреть, как я открываю свое последнее число.
Свое… проигрышное… число.
Я моргаю.
– Ну? – спрашивает Ари.
– Облом.
Я крепко зажмуриваюсь. Затем открываю глаза и снова моргаю, на этот раз быстро. Жду, пока цифры сменятся. Перестроятся в другом порядке. Покажут, что я выиграл, потому что, конечно же, я выиграл, я всегда выигрываю. На моей стороне магия Ландинтона. У меня есть волшебный кубик.
– Чувак, – говорит Эзра со смешком в голосе. Он тянется к заднему сиденью и забирает у меня билет. – Не стоит принимать это близко к сердцу.
Чувствуя себя так, словно меня предали, я запускаю руку в карман джинсов, чтобы ощутить знакомую успокаивающую выпуклость мистического двадцатигранника.
И замираю.
Мир кренится и темнеет.
Воздух покидает мои легкие, когда я в ужасе выдыхаю.
Нет. Нет, нет, нет.
Я ощупываю карман с другой стороны, затем засовываю руки в оба сразу.
Но они пусты.
Кубик. Он исчез.
А с ним и волшебство.
Глава двадцать девятая
Всю дорогу я еле сдерживаюсь, чтобы не попросить Эзру остановиться и повернуть обратно. Мы должны вернуться на фестиваль. Я должен найти свой талисман.
Но я знаю, что ребята решат, будто я сошел с ума, поэтому ничего не говорю. Хотя внутри у меня все переворачивается и сердце щемит. Как я мог потерять свое сокровище? Когда? Где?
На следующий день я смотрю в интернете информацию о фестивале и звоню по номеру телефона, указанному на сайте. Спрашиваю, не нашел ли кто-нибудь красный двадцатигранный игральный кубик. Я остаюсь на линии, изо всех сил скрестив пальцы, пока женщина на другом конце провода проверяет сведения из бюро находок. Но тщетно. Я оставляю ей свой номер телефона, и она обещает позвонить, если пропажа найдется.
Охваченный отчаянием, я нажимаю отбой.
Как я мог быть таким беспечным? Я даже не помню, когда в последний раз видел дайс или ощущал его в кармане. Я привык к тому, что кубик всегда со мной. Успокоился, расслабился, и теперь…
Теперь волшебство исчезло.
Нет, не исчезло, как я вскоре обнаруживаю.
Волшебство, как вскоре становится очевидным, обернулось против меня.
Те лотерейные билеты были только началом.
На неделе я проигрываю каждый раз, когда мы бросаем монетку, что дает Элли возможность выбирать все что ее душеньке угодно, от игры на вечер понедельника («Холодное сердце»)[78] до фильма на вторник («Холодное сердце») и ужина (макароны с сыром), который я готовлю для нас в среду, когда родители отправляются на ежемесячное свидание. Я начинаю подозревать, что стоит придумать какой-то другой способ определять победителя, но не перестаю надеяться на возвращение моей удачи.
Впрочем, эта надежда постепенно угасает.
Однажды утром по дороге в школу у минивэна спускает колесо.
Подошвы моих любимых кроссовок с драконами наконец-то не выдерживают и отклеиваются – на первом уроке, так что остаток дня я передвигаюсь по школе, шаркая ногами.
За обедом начинка пиццы каким-то невообразимым образом соскальзывает с теста прямо на мою новенькую толстовку, оставляя на ней треугольное пятно томатного соуса, которое ничем не отстирывается.
В ноутбуке, которым я пользуюсь вместе с Прю, обнаруживается вирус, так что мне требуется несколько часов, чтобы восстановить кучу файлов с моими рисунками, и я все равно не уверен, что сохранились все.
Принтер зажевывает бумагу, когда я пытаюсь напечатать доклад, кое-как состряпанный в последнюю минуту.
Дверцу моего шкафчика заклинивает, когда я уже опаздываю на пятый урок.
На физкультуре мне выбивают указательный палец баскетбольным мячом, причем, разумеется, на той самой руке, которой я пишу и рисую.
На других уроках дела обстоят не лучше. Похоже, в последнее время у меня появилась дурная привычка лодырничать – какой смысл корпеть над учебниками, если отличная оценка мне и так обеспечена? Поэтому, когда я проваливаю тесты по астрономии и испанскому, не могу ответить ни на один вопрос на уроке английского и забываю про домашние задания по статистике и политологии, я в полной мере ощущаю позорную тяжесть укоризненных взглядов учителей. Я выдаю множество бессмысленных оправданий, хотя знаю, что никто не купится, и обещаю стараться изо всех сил. Мои щеки горят.
Даже единственный предмет, который я всегда любил,– изобразительное искусство – превращается в тягость, когда мы переходим от рисования карандашом к акварели. Я ломаю кисть и проливаю воду на свою работу – дважды, – после чего мистер Кросс просит меня провести остаток урока за уборкой кладовки.
Но погодите – это еще не все.
Я обнаруживаю таракана в своей комнате; приходится вызвать дезинсектора, и я вынужден две ночи спать на продавленном диване в гостиной, пока ядовитые газы окуривают подвал.
Кактус, который Люси подарила мне на Рождество, загнулся. (Я почему-то думал, что кактусы неубиваемы.)
У меня пропадает банковская карта, и мне приходится аннулировать ее и заказать другую, а значит, провести неделю без денег.
Впервые за несколько месяцев у меня появляются прыщ на лбу и крапивница на груди одновременно.
Горячая вода заканчивается, как только я намыливаю голову. Кто-то выпивает все молоко, и утром мне нечем залить хлопья. Помогая маме занести в дом сумки с продуктами, я спотыкаюсь о ступеньку крыльца и роняю покупки прямо на нашу лучшую клумбу. Пакет молока лопается, заливая мне ноги, и падает в грязь. Добавьте ко всему тот факт, что я так до сих пор и не пригласил Майю на выпускной. До бала остается меньше двух недель, и я понимаю, что время играет против меня. И еще: я не могу этого объяснить, но чувствую, что у меня заканчиваются возможности доказать, что мы созданы друг для друга.
Доказать всем – Майе, себе, миру, – что я не облажался по-крупному, пользуясь магией Ландинтона, магией, которая меня окончательно покинула… и не пригласил на свидание не ту девушку.
– Мам, ты разве не купила попкорна? – кричу я, роясь в шкафчике.
– Нет, – кричит в ответ мама со второго этажа. – Внеси это в список!
У меня вырывается стон. Попкорн мне нужен сейчас. Я все равно вношу его в список, прикрепленный магнитом к дверце холодильника, и продолжаю рыскать по полкам. Мне удается найти пакетик не слишком залежалых чипсов из тортильи, немного соленых орешков и полпачки печенья «Орео».
Сойдет и это, решаю я, пересыпая чипсы в большую миску. В качестве бонуса в холодильнике обнаруживается баночка сальсы, а в кладовке – немного соуса кесо[79].
Мама заходит на кухню, когда я перекладываю соус в миску для микроволновой печи.
–Привет.– Ее голос звучит так, словно она слегка запыхалась.– Что ты… ах да. Суббота. Верно. – Она потирает лоб.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– О да. Просто в последнее время столько всего навалилось. – Мама вздыхает и наливает себе бокал вина из открытой бутылки, которая стоит в холодильнике. – Налоговый сезон, а еще нужно навести порядок ко Дню музыкального магазина… Честно говоря, я считаю каждый день, когда все пятеро моих детей благополучно возвращаются из школы, никто не пропускает уроки музыки и спортивные тренировки, вечером ужин на столе, и дом не сгорел дотла, маленькой победой. – Она делает глубокий вдох и прислоняется к столу.
– А у тебя высокая планка. – Я ставлю сырный соус в микроволновку на минуту.
Мама ухмыляется.
– Мы не можем все время быть идеальными. Тебе с чем-нибудь помочь?
Я мотаю головой.
– Тогда ладно. Я сказала Пенни, что вечером отведу ее в музыкальный магазин за канифолью, так что если нас не будет, значит, мы отправились туда. Элли я тоже возьму с собой, чтобы она вам не мешала.
– Она не мешает. – И это правда. Элли почти никогда не спускается в подвал во время наших сессий, но, если все-таки заходит, можно просто усадить ее на ковер с несколькими крошечными оловянными фигурками и позволить придумать себе свою собственную игру.
– Я очень люблю тебя, Джуд. Нам с твоим отцом так повезло. – Мама кладет руку мне на плечо, и я наклоняюсь, давая ей поцеловать меня в макушку, как раньше, когда я был маленьким.
Раздается звонок в дверь, и мама салютует мне бокалом.
– Повеселитесь, штурмуя замки.
На крыльце – Майя и Ноа. Майя хохочет так неистово, что ей приходится прислониться к перилам, и держится за живот, как будто ей больно.
Ноа невинно улыбается.
– Похоже, я укокошил нашего бойца.
Я смотрю на них разинув рот.
– Что ты ей сказал?
– Ничего.
– Горен… Ужасный… – вырывается у Майи сквозь смех.
– А-а. – Я киваю. – Да, Ноа – мастер перевоплощения.
– Не понимаю, о чем ты, – говорит Ноа. – Я испытываю огромное уважение к нашему кровожадному другу. Я бы никогда не стал изображать его в шутливой манере.
– Это было… так… в точку, – выдыхает Майя, вытирая слезы.
Я провожаю их в дом, и к тому времени, как мы относим всю еду вниз, Майе удается взять себя в руки.
Пока мы устраиваемся, в дверь звонят снова, и я бегу наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Это пришли Рассел и Кайл. Когда я впускаю их внутрь, к дому подъезжает Сезар.
– Этот день настал! – восклицает Кайл. – Знайте, я не уйду отсюда, пока мы не завоюем этот храм, не поубиваем всех монстров и не снимем проклятие.
Я улыбаюсь, но даже сам ощущаю, что улыбка выходит вялая.
– Посмотрим, куда приключения заведут нас сегодня.
Мы совершаем набег на кухню за газировкой и, нагруженные, снова спускаемся в подвал. Майя и Ноа, сидящие друг напротив друга за карточным столом, увлечены разговором.