[31] содержит грубые неточности, – вещала Лик, отскребая с заношенной футболки комочек присохшей овсянки. – Да, он действительно посещал оба учебных заведения, однако первые награды за свои рисунки получил в лицее Пьера Корнеля, а не в лицее Людовика Великого, как указано на вашей табличке.
Экскурсовод испуганно озирался по сторонам, гадая, не снимает ли его скрытая камера, поскольку юной леди, досконально изучившей биографию Делакруа, на вид было не больше четырех лет.
– Лик, иди сюда! – позвала Роз.
– У меня тут беседа, – откликнулась та.
– А у меня сейчас нервный срыв будет, если ты немедленно не подойдешь!
Лик недовольно приплелась к братьям и сестре. «Почему только я умею нормально себя вести?» – спросила себя Роз.
– Кого я вижу! Синьора Лиза дель Джокондо собственной персоной, – небрежно бросила Лик, скрестив на груди руки.
– Ее зовут Мона Лиза, – поправила Роз.
– Нет-нет, дитя верно говорит, – промолвил портрет. – Меня в самом деле зовут синьора Лиза дель Джокондо. «Мона» означает «госпожа», но все всё равно называют меня Моной, хотя это вовсе не имя!
От удивления Роз на миг лишилась дара речи.
– Простите, я не знала, – после паузы сказала она, затем повернулась к Тиму и шепнула: – Отчего эта женщина такая недовольная?
– Я все слышу, – предупредила Мона Лиза. – Я двухмерная, а не глухая.
– Эта раздражительность вполне понятна, – сказала Лик. – Роз, ты тоже вряд ли лучилась бы добротой, будь ты жертвой отвратительной гендерной политики, которой придерживалась флорентийская знать шестнадцатого века! Наша Лиза родилась в конце семидесятых – я имею в виду, тысяча четыреста семидесятых, – и едва ей исполнилось пятнадцать – всего на пару лет больше, чем тебе, Роз, – ее выдали замуж за сорокалетнего мужчину, от которого она родила шестерых детей![32] Я верно излагаю?
Настал черед Моны Лизы онеметь от изумления.
– Продолжай, – наконец вымолвила она.
– Никого не интересовало, чего хочет она сама, знай стирай да готовь. Лиза почти не выходила из дома, если не считать двенадцатичасовых сессий, во время которых она позировала Леонардо да Винчи в его мастерской, и то лишь потому, что муж заказал ее портрет.
– Лик, ты сейчас все испортишь, – прошипела Роз.
Она достала из кармана соску и с ее помощью заткнула сестренке рот.
– Немедленно уберите вашу пластмассовую затычку! – вскричала Мона Лиза. – Эта малютка – единственная, кто меня понимает! Прошу, юная ясновидица, вещай.
Лик выплюнула соску и откашлялась.
– Я посмотрела все передачи о загадочной «полуулыбке» Моны Лизы на канале «Искусствознание», но сама всегда считала, что вы просто-напросто стараетесь не улыбаться, – изрекла Лик. – Для портретной живописи эпохи Возрождения характерны постные, благоговейные лица. Вы как могли старались сохранять серьезное выражение, но что-то вас отвлекало, что-то…
– Именно, – подтвердил портрет.
– Алфи, – зашептала Роз, – доставай банку!
Алфи вытащил из бокового кармана широких брюк миниатюрную баночку из синего стекла и поднес ее к картине.
– Предположительно, вы увидели нечто забавное в мастерской Леонардо, – продолжала Лик.
– Летательный аппарат, – певучим сопрано промолвила Мона Лиза. – В юные годы, когда я жила на отцовской ферме, мне полагалось присматривать за курами. Двенадцать куриц сидели в тесном курятнике и день за днем несли яйца, не зная, что такое свобода. Я не понимала, почему они ни разу не пытались перелететь через изгородь. Мне казалось, все они боятся, что их изловят.
– Ты собираешь ее слова? – шепотом спросила Роз младшего брата.
Алфи кивнул.
– Моей любимицей была рябая курочка по имени Лиза. Да, я назвала ее в свою честь. Однажды ночью я пробралась в курятник, выкрала Лизу и отнесла ее на большой луг, залитый лунным светом. «Лети, Лиза! – крикнула я. – Лети на свободу!» Она несколько раз пыталась взлететь, но куры слишком тяжелые и неуклюжие птицы, летать они не умеют. У Лизы получалось пролететь не больше пары шагов. Пришлось мне вернуть ее в курятник.
Алфи с трудом удерживал банку: плотная коричневая паста, по консистенции напоминавшая фасолевый паштет, грозила перелиться через край.
– Пожалуй, хватит! – Алфи вылил излишки пасты на пол и защелкнул крышку. – Спасибо, Лиза.
– Я еще не закончила! – воскликнула Лиза. – Ну-ка открой банку!
По кивку Роз Алфи неохотно подчинился.
– Потом, – продолжала Лиза, – я вышла замуж за Франческо, на свет один за другим начали появляться дети. Я часто вспоминала курочку Лизу, которая беспрерывно несла яйца. Конечно, я любила своих детей больше жизни, но все равно мечтала стать свободной, как ласточка. Увы, я была тяжелой и неуклюжей, как курица, и вырваться из плена мне было не суждено. Франческо заказал у великого Леонардо да Винчи мой портрет. Представьте мое удивление, когда в мастерской художника я увидела прекрасную, безупречно сконструированную летательную машину! Леонардо велел мне позировать с самым серьезным и благочестивым выражением лица, какое я только могла изобразить, однако все мои мысли занимал летающий аппарат: я мечтала улететь на нем далеко-далеко.
– Кажется, она краской надышалась, – шепнул Тим на ухо Роз.
– И поэтому все время, пока Леонардо писал мой портрет, я мечтала о полете и улыбалась.
– Спасибо, – поблагодарил Алфи, снова защелкнув крышку. – Замечательная история. Идемте, ребята. Эта банка потяжелее Лик будет.
Роз и оба брата потихоньку попятились от картины, забрав с собой Лик и банку с тайной улыбки Моны Лизы.
– Постойте! – жалобно воскликнула Мона Лиза. – Я еще не рассказала, как сломала ногу, когда попыталась взлететь с навеса над парадным крыльцом!
– В следующий раз! – крикнула Роз, поспешно выводя всю компанию из Лувра. – Неплохая работа, Лик, – шепнула она, благодарная сестренке и братьям за помощь.
Когда Роз и Тим наконец возвратились в выставочный центр, отсчет времени, отведенного на готовку, уже стартовал.
– Тим, шесть минут потеряно! – недовольно заметила Роз. – Давай-ка поторопимся!
Она кинулась к шкафу и принялась доставать необходимые продукты, попутно освежая в памяти рецепт, выведенный каллиграфическим почерком Балтазара.
Минуты летели быстро. В одной чаше Роз и Тим смешали ингредиенты для тыквенного теста, в другой – для апельсинового крема. Едва в крем добавили чайную ложечку тайны, чаша поднялась в воздух и завертелась, точно летательная машина Леонардо да Винчи. Брат и сестра успели навалиться на чашу и прижать ее к столу, поэтому кратковременного нарушения законов физики никто не заметил.
Когда пирожные испеклись, у Роз и Тима осталась всего минута, чтобы намазать половинки кремом и соединить их между собой. Роз так увлеклась, что вспомнила про Лили только после того, как прозвенел таймер и на сцену поднялся Жан-Пьер Жанпьер. Роз обвела взором зал, словно увидела его впервые за день.
Сценические кухни десяти участников, покинувших конкурс днем раньше, были усыпаны цветами; белые и опустевшие, они напоминали деревни, заваленные вулканическим пеплом. Через проход от Роз Лили выставила на стол свой «Кисло-сладкий пай». Над идеально пропеченным пирогом, прямо как на картинке из детской книжки, поднимались тонкие струйки пара. Бросив взгляд на пирожные Роз, Лили презрительно фыркнула, точно ее соперница предъявила на конкурс две банки кошачьих консервов.
Роз с большой неохотой признала, что десерт Лили смотрелся безупречно. Она перевела взгляд на собственное творение: оба пирожных, каждое размером с теннисный мячик, цветом напоминали неудачно подобранное платье для выпускного бала. И пускай выглядело ее блюдо непритязательно, зато в него была добавлена тайна улыбки Моны Лизы. «Будь что будет, – подумала Роз. – Я сделала все, что могла».
Марко лихо покатил свою длинную серебряную тележку вдоль проходов. Собрав все десять конкурсных десертов, он доставил их к судейскому столу Жан-Пьера в передней части сцены. Шеф-кондитер в сопровождении Флорабель прошествовал на свое место и объявил:
– После того как я продегустирую все блюда, в состязании останутся лишь пять участников. Бон шанс!
Он принялся пробовать один десерт за другим, кивками выражая одобрение или недовольство. «Терпкий ежевичный тарт» Рохита Мансухани настолько пришелся судье по вкусу, что на радостях он едва не опрокинулся вместе с креслом. Отведав «Кисло-сладкого пая», Жан-Пьер задорно подмигнул Лили. «Лимонная панакота» Дага Ферскйольда заслужила улыбку шефа. Сняв пробу с «Мусса из темного шоколада», приготовленного Вэнь Вэем, Жан-Пьер удовлетворенно погладил себя по животу, а после небольшой порции «Лаймовых капкейков» от близняшек Мириам и Мюриэль Дежардан в отвращении скривился.
– Гадость, – пробормотал он.
Несчастные близнецы, обнявшись, зарыдали, пропитывая слезами шикарные синие блейзеры друг дружки.
Последними на очереди были пирожные Роз.
– Это… муляж? – Жан-Пьер снял очки, протер глаза и снова водрузил очки на нос. – Да нет, вроде настоящие. Кто-то приготовил апельсиновые шарики. На конкурсе «Гала де Гато Гран», м-да. Как называется ваше блюдо, юная леди?
– Пирожные «Ура-ура» с двойным апельсином.
– Напомните мне, – Жан-Пьер повернулся к Флорабель, – в следующем году установить возрастное ограничение для участников. Минимальный возраст – тридцать лет.
Он взял с тарелки пирожное и, скептически рассмотрев, откусил небольшой кусочек. Глаза маэстро расширились. Он запихал в рот все пирожное и разом его проглотил.
– Это… просто неописуемо… Что-то неуловимо прекрасное, невыразимо восхитительное… В этом десерте скрыта какая-то тайна. Идеальный баланс сладости и кислинки. Я… поражен! В лучшем смысле слова. Мне очень, очень нравятся эти пирожные.
Жан-Пьер посмотрел в глаза Роз: