Щипач — страница 11 из 29

— Вырвать перо, — печальным эхом отозвался Скворчонок. — И разобраться с номером.

— Кар! Карточки читателей потеряли? — уточнила Сара. — А номер забыли? Не страшно! Я найду ваши номера в кар! Картотеке! Я библиотекарь-карь! Карь! С огромным стажем! Уж карточки-то мы восстановим!

— Мы не читатели. — Гриф тяжело вздохнул, он начал терять надежду. — Мы из полиции. Я вам уже говорил. Вот наши удостоверения. Пожалуйста, Сара. Нам нужно ваше сотрудничество. У вас имеется номер? Какой-нибудь личный номер? Если нет — мы вас сами пронумеруем …

— Мы вас пронумеруем! — прокричал Скворчонок Саре прямо в ухо.

— Как? Как вы сказали?! — Сара насторожилась. — Вы хотите присвоить мне номер?

— Это просто формальность, — ответил Гриф. — Мне она самому не нравится.

— Как?

— Формальность! — гаркнул Скворчонок.

— Ах, формальность. — Сара недобро прищурилась. — Я знаю эти формальности. Я их помню. В последний раз меня пронумеровали сто лет назад. Меня и весь мой род белых ворон. На нас нацепили кольца с порядковыми номерами! Мой номер был тринадцать, если вам интересно!

— Тринадцать … — записал Гриф Стервятник. — А теперь я вынужден вырвать …

— Нас изучали! Над нами ставили опыты! Из нас вырывали наши белые перья! А потом … Потом из нас набивали чучела! Вот, видите? Проклятое кольцо до сих пор на мне! — Сара протянула Грифу сухую, скрюченную лапу с коричневыми когтями. На одном из пальцев темнело металлическое кольцо с едва различимой цифрой «13». — Вы думаете, оно осталось на мне, потому что его невозможно снять? Как бы не так! Грач Врач предлагал мне удалить его хирургически. Но я отказалась. Я сохранила кольцо в память о своём роде. Потому что я — единственная выжившая. Последняя из белых ворон Дальнего Леса.

— Мне очень жаль, что вам пришлось пережить такое, — ответил Гриф. — И я не хотел бы ворошить эти страшные воспоминания. Но в Дальнем Лесу орудует серийный маньяк. Щипач. Сейчас под угрозой — все. Все птицы. Для вашей же пользы мы хотим запротоколировать ваши данные и вырвать у вас перо.

— Запротоколировать! Вырвать перо! — прокричал Скворец как можно громче, чтобы ворона услышала.

— Кар! Караул! Так вы — те самые щипачи! Истребители белых ворон! — Сара тяжело поднялась к потолку и уселась на самую верхнюю полку книжного стеллажа, взметнув облако пыли. — Не надейтесь! Последнюю из рода белых ворон вам не взять живой! Как говорится, старого врана не клюйте в рану! — Она истерически, хрипло расхохоталась.

— Мы не щипачи! Мы — из полиции! — Гриф взлетел следом и уселся на верхнюю полку стеллажа напротив. — Ну поверьте же, Сара. Мы берём перо у всех птиц Дальнего Леса. Не только у необычных. Не только у белых. Что мне сделать, чтобы вы мне поверили? Ну, хотите, мы с моим помощником Скворцом прямо сейчас, на ваших глазах, тоже сдадим по перу? Неплохая идея, правда, помощник?

— Плохая идея … — испуганно пролепетал Скворчонок.

— А по-моему, отличная, — воодушевился Стервятник. — Всё равно нам с тобой придётся сдать перья в самое ближайшее время … Я сдаю перо! — прокричал Гриф Саре. — Он сдаёт перо! Вы сдаёте перо! Справедливо? Договорились? Сотрудничаем?

— Вы, случайно, не из полиции? — спросила ворона.

— Из полиции! — Гриф активно закивал клювом. — Полиция Дальнего Леса!

— Хорошо, — подумав, сказала Сара. — Вы сдаёте перо. Он сдаёт перо. Я сдаю перо. Одно перо белой вороны стоит двух полицейских перьев.

— Замечательно! — Гриф Стервятник наклонил голову, обхватил клювом одно из перьев у себя на груди и резко дёрнул. — Вот моё. Теперь, сотрудник Скворец, позволь, я вырву твоё перо.

— Перо, — едва слышно повторил Скворчонок, просеменил по нижней полке стеллажа и забился в щель между книгами.

— Как не стыдно, сотрудник Полиции Скворец! — возмутился Стервятник. — Я, конечно, понимаю, что сдавать перо не хочется. Но ведь это даже не больно!

— Не стыдно! — пропищал Скворец из-за книг. — Не хочется! Даже больно!

— Возьми себя в руки, Скворец Полиции. Барсук Старший отзывался о тебе как о самоотверженной и отважной птице.

Я же вижу сейчас какую-то размазню! То есть даже не вижу, потому что ты трусливо забился в щель! Что подумает о нас Сара?

— Что подумает о нас Сара? — Скворчонок осторожно высунул клюв.

— Что в Полиции Дальнего Леса работают трусы, которые к тому же не держат слово. Мы же с Сарой договорились, что все трое сдадим по перу.

— Договорились, — обречённо прошептал Скворчонок и вылез из-за книг. — Сдадим по перу.

— Вот и умница. — Гриф Стервятник бережно обхватил клювом перо Скворчонка и быстро потянул на себя. —

Ну? Не больно?

— Ну, не больно. — Скворчонок грустно проводил глазами своё хвостовое пёрышко, исчезнувшее в чемодане Грифа.

— Теперь вы, Сара, — Гриф приглашающе махнул крылом библиотекарше.

— Возьмите, — Сара протянула Грифу тусклое, цвета слоновой кости, перо.

— Что это? — удивился Гриф.

— Это моё хвостовое перо. Выпало от ужаса. Старость не радость! Старость — кар!.. Кара за мудрость! Стоит понервничать — сразу теряю перья.

— Мне очень жаль, но у нас указание: только живые, свежевыдернутые перья. Отмершие перья не принимаются.

— Но оно же выпало только что! Можно сказать, что вы выдернули его из меня методом психологического давления!

* * *

— …Наконец-то я тебя отыскал, Стервятник! — Барсук Старший, пыхтя, просеменил через библиотечный холл и привалился к книжному стеллажу.

— Фем обяван? — сухо спросил Гриф. В клюве он крепко держал тускло-белое хвостовое перо Сары.

— Что? — растерялся Старший.

— Пвобвемы фо флуфом? — Стервятник вынул из клюва воронье перо. — Я спросил: чем обязан? Проблемы со слухом?

— Я хочу, чтобы ты провёл экспертизу вот этой кружки, а ещё …

— Хочешь? Вот как? Мне казалось, Супермышь освободила тебя от обязанностей.

— Я … прошу тебя о личном одолжении, — смутился Барсук Старший.

— Вот! Опять! Опять ты себя унижаешь! — Стервятник возмущённо всплеснул крыльями. — Ты же Старший! Ты не должен меня просить! Ты должен давать указания! Где достоинство? Почему ты позволил Рылокрылой втоптать себя в грязь? Ну конечно же я сделаю всё, что ты скажешь, Старший Барсук Полиции! Очень рад, что ты продолжаешь работать над этим делом. Лично я остаюсь целиком и полностью в твоём подчинении. И плевать, что об этом думает Супермышь.

— Спасибо, Гриф, — голос Старшего дрогнул. — Я этого не забуду.

— Кар! Карточка читателя? — обратилась к Барсуку Сара. — Какую книгу желаете почитать?

— Нет, он тоже из полиции, — отмахнулся Стервятник. — Ему тоже не нужна книга.

— Ну, вообще-то … — Барсук смутился. — Вообще-то я бы почитал на досуге. У вас есть собрание сочинений Опушкина?

— Как? Не слышу! Старость не радость! Старость — кара за мудрость!

— Я хочу Лисандра Опушкина, — прокричал Барсук Старший. — «Он когтями потрясал! Он стволы дубов кусал! И кукушку, и сыча изодрал он, хохоча!» Вот что я хотел бы почитать! Очень люблю эту вещь!

— Как? «Баллада о бешеном хомяке»? Невозможно!

— Что невозможно?

— Невозможно взять её почитать. Это очень редкая вещь. В библиотеке Дальнего Леса её давно нет. Тот единственный шикар! Кар! Шикарный экземпляр, что у нас был, пропал много лет назад. Если хотите, я посмотрю в кар … картотеке, кто брал эту книгу последним и не вернул. Раз вы из полиции, вы могли бы найти этого зверя и его покар! Кар! Карать штрафом!

— Спасибо, не стоит, — сказал Барсук Старший. — У меня сейчас много более срочных дел.

Глава 9, в которой целятся из ружья

Обгоревший обломок того, что было когда-то книжной полкой, хрустнул под лапами. Барсук Старший выкрутил светляка на максимальную яркость и посветил фонариком в угол. Обломки и пепел. Везде обломки и пепел. Что ещё он рассчитывал здесь найти? Неужели книгу Опушкина? Да это смешно. Никакая книга не могла уцелеть в пожаре. Для чего он здесь? Для чего сидел напротив Чёрного дома до темноты, не решаясь сдвинуться с места, слушая скрип обгоревшей ставни и стук своего разбитого сердца? И зачем он всё же заставил себя войти? И бродить среди обугленных чёрных обломков? Чтобы рыться в пепле и искать сгоревшую книгу? Ерунда. Опушкин — просто предлог.

Пепелище. Покинутая нора. Сожжённая дотла и покинутая. Может быть, он пришёл сюда потому, что ему здесь самое место? Одинокому, старому, жирному, усталому барсуку. Ничего уже больше не ждущему, кроме пенсии. Потерявшему зверскую форму. Потерявшему зверскую хватку. Потерявшему к себе уважение. Потерявшему всех, кого он любил. Это пепел его надежд здесь, вокруг. Угольки его разбитого сердца. Головешки его разрушенной жизни.

Здесь когда-то был кабинет. Здесь вот — кухня. А здесь — гостиная. Пепел пуфиков, чёрная пасть камина. А когда-то давно, в прошлой жизни, кто-то грелся здесь у огня дождливыми вечерами и читал Опушкина, развалившись на мягком пуфе, и небрежно приобнимал Мелесандру, свою прекрасную самку. А потом она уходила на кухню помешать в сковородке шкворчащих сочных личинок. А потом огонь сожрал эту жизнь. И Опушкина, и пуфик, и самку, и любовь, и запах личинок с кухни. О, не нужно, совсем не нужно карать штрафом того, кто взял книгу последним. Потому что судьба его уже покарала. Не за книгу Опушкина, которую он не вернул. За другое. За то, что не ценил свою уютную жизнь. За пренебрежение к лучшей самке на свете. За упрямство. За эгоизм. За то, что не уберёг.

И не нужно искать в картотеке имя зверя, не вернувшего книгу. Барсук Старший хорошо его знал. Своё собственное имя он знал.

Столько лет он пытался забыть этот дом, свой дом, милый дом. Этот дом, который когда-то совсем не был чёрным. Он пытался забыть Мелесандру, её голос и смех. И шкворчащих личинок. И книгу Опушкина, которую они вместе листали. И тот вечер, когда она тихо, но твёрдо сказала, что когда у них будут детёныши — десять милых детёнышей, не больше, но и не меньше, — она будет читать им всё, кроме «Баллады о бешеном хомяке». Потому что она слишком страшная. Не для малышей.