Он почти забыл. Ему почти удалось. Только робкий, укоризненный взгляд, только запах остывающих шкварок, только нежное прикосновение мягкой лапы, только несколько строк Опушкина запутались в памяти, как мотыльки в паутине.
Барсук Старший уселся на груду пепла, словно на пуфик. Он бы всё отдал, чтобы снова заглянуть ей в глаза. Погладить её нежную шерсть. Поесть её домашних личинок. Почитать с ней Опушкина. Барсук Старший положил фонарь на колени, закрыл глаза и погрузил обе лапы в пепел. Он представил, что она улыбается. Она рядом. Она снова с ним рядом. Что он просто выгребал из камина пепел и вдруг задремал. И что не было ни пожара, ни застивших небо огненных крыльев, ни смерти. Что сейчас он нашарит в камине случайно обронённую книгу, и спасёт её от огня, и откроет, и они будут вместе читать ту балладу … Вот и книга … Он нащупал книгу в камине … Всё хорошо … Они будут читать, а потом пойдут ужинать … Почему же не пахнет с кухни вкусными шкварками?.. Почему пахнет гарью и сыростью?.. И где родная мягкая лапа?..
— Дай мне лапу, любимая … — прошептал Барсук и очнулся.
Он действительно задремал. В одиночестве, в Чёрном доме. Только … стоп. Он и правда нащупал книгу там, глубоко. Барсук Старший схватил фонарик и разрыл пепел. Обгоревший томик Опушкина. Как будто он его ждал. Столько лет Опушкин ждал его здесь, под пеплом, в бывшей гостиной.
Или, может быть, Опушкина кто-то здесь специально зарыл.
В любом случае это — удача.
Барсук осмотрел и обнюхал книгу. Кое-где обгорела, но местами хорошо сохранилась. Осторожно открыл, полистал — и увидел закладку. Абсолютно зелёную, свежую закладку из дубового листика.
Кто-то был здесь совсем недавно и читал эту книгу.
Кто-то был здесь и читал «Балладу о бешеном хомяке». Потому что именно на ней он сделал закладку.
Начало баллады не уцелело, но там ничего интересного не было.
Сватовство старого хомяка к молоденькой хомячихе — теперь он вспомнил сюжет. Он предлагает ей лапу и сердце. Дальше можно разобрать три четверостишия:
…Молвит самка хомяку:
«Ты, хомяк, совсем ку-ку!
У тебя обвисли щёки,
Ты горбатый, кособокий,
Я ж прекрасна и легка.
Не пойду за старика!»
«Хоть я стар для хомяка,
Знай, любовь моя крепка!
Будь моей, краса-хомячка,
В горе, в радости и в спячке,
Не гони меня взашей,
У меня полно шишей».
«Что ж, богатенький хомяк,
Мы с тобой поступим так:
Коль решил на мне жениться,
Молоко чудесной птицы
Ты обязан отыскать,
Чтобы снова юным стать» …
Дальше три-четыре страницы сгорели полностью. Ну, там явно хомяк нанимает зверских молодцов, чтобы они добыли ему молоко, и всякие их приключения, и кто-то — не разобрать — действительно молоко добывает. А вот следующая страница почти вся уцелела. Барсук Старший бережно провёл по ней лапой.
…Выпив птичье молоко,
Хом подпрыгнул высоко,
Трижды перекувырнулся,
Страшным монстром обернулся:
Морда — бешеный оскал.
Зарычал и поскакал.
Он когтями потрясал,
Он стволы дубов кусал!
Сильным стал и распушился,
Но рассудка он лишился.
И кукушку, и сыча
Изодрал он, хохоча …
…И снова сгоревшие страницы. Очень жаль. Ужасно, ужасно жаль, ведь там наверняка указание на последовательность нападений.
— Значит, так, напарник. Кукушка и сыч, — сказал Барсук Старший фонарику. — Как у нас. У нас, правда, наоборот, сначала — сыч, а потом — кукушка, но это детали … Стоп! Вот здесь — опять указание. Замечательно! Целый список. Список наших жертв!
…И взмолилось всё зверьё:
«Помогите! Жрут живьём!
Гибнут юными до срока
И кукушки, и сороки,
Воробьи, грачи, стрижи,
Волки, во́роны, ежи,
Зайцы, лисы и…
Опять обугленные огрызки страниц.
— Значит, что мы имеем, напарник. — Барсук Старший встряхнул мерцающий фонарик, чтобы взбодрить светляка. — Сыч ощипан. Кукушка ощипана. Сорока, хм … Надеюсь, что нет. Но она пропала. Это тревожный знак. Воробей ощипан. Дальше — грач … Ох, Грач Врач, нужно приставить к нему охранных псов … Стриж … Его уже стерегут псы … Волки, ежи? Хм. Сомневаюсь, что маньяк будет ощипывать волка или ежа. Но ворону!.. Ощипать редкую белую ворону в библиотеке, среди каталогов и старых книг, — это как раз в его духе …
Что-то скрипнуло внизу, в подвале Чёрного дома. Барсук Старший вскочил. Вот ведь жирный старый дурак! Он не проверил подвал! Он абсолютно утратил зверскую хватку! Любой сотрудник полиции сначала должен проверить всё помещение! А он сидел и спокойно читал Опушкина, пока маньяк скрывался в подвале!
Зажав фонарик в зубах, спотыкаясь и цепляясь всеми четырьмя лапами за обгоревшие корни ступенек, Барсук Старший спустился в подвал.
Первое, что он увидел, была стена, сплошь исцарапанная и исчёрканная кружками, квадратами, пунктирными линиями, стрелками, вопросительными и восклицательными знаками, цифрами, непонятными сокращениями и схематичными изображениями птиц. В нервном мерцании фонаря Барсук Старший разглядел приклеенные смолой перья сыча, воробушка и … Сороки.
Барсук Старший сжал зубы, забыв, что держит во рту фонарик. Корпус хрустнул — и, похоже, он прикусил светляка. Свет погас. Что-то тихо зашуршало в дальнем углу подвала. Барсук Старший выплюнул бесполезный фонарь, повернулся на звук и беспомощно растопырил лапы во тьму.
— Ни с места! — прохрипел он. — Я Барсук Полиции!
— Слишком поздно, Барсук Полиции, — раздался знакомый голос. — Сейчас я включу свет. Но давай без глупостей. У меня есть оружие.
Тихо чиркнула спичка, и свеча озарила дальний угол подвала.
Там, в углу, на чёрном полу сидела юная Барбара и целилась в Барсука Старшего из охотничьего ружья. Рядом с Барбарой, в коме сожжённых перьев, лежала ощипанная Сорока.
«Кукушка говорила, что мне осталось три дня, — пронеслось в голове Барсука, — а я прожил только один. Вот и верь после этого предсказаниям кукушек».
Глава 10, в которой пропал скользкий тип
— Что будете заказывать? — койот Йот раздражённо швырнул Грифу Стервятнику меню. — У нас сегодня ужин в речном стиле. Салат из водорослей, хрустящие рачки в песочной корочке и суп-пюре из ила. Для хищников особое предложение — обжаренные на гриле пиявки с кровью. Вы же хищник?
— Ничего подобного, — гордо ответил Гриф. — Я падальщик. Убеждённый падальщик.
— То есть вам подать тухлое или как? Есть порция тухлых рачков.
— Спасибо, я не голоден. Я не буду ужинать.
— Как это так «не голоден»?! — возмутился Йот. — Как это не будете ужинать?
— Я здесь по делу, — с достоинством сообщил Гриф.
— Не будете ужинать — до свидания! — завопил койот Йот. — Не занимайте мне столик! Не трепите мне нервы! Тут звери едят, а не дела делают! Совсем уже совесть потеряли! Один не голоден, но пришёл, другой голоден, но ушёл! А я здесь один! Вас много — а я один!
— Даже не сомневайтесь: я выполню свой долг полицейского и сразу уйду, — оскорбился Гриф. — И больше в это ваше заведение — ни ногой. Потому что под корочкой из хрустящих рачков у вас тут знаете что? Неприкрытое хамство! И неуважение к клиенту!
— Ха-ха-ха! — истерически взвыл койот. — Посмотрите на него! Ничего не заказывает и ещё обзывается! Это у вас под корочкой полицейского — наглость, скупость и неуважение к работникам бара!
— Да как вы смеете?! — Гриф так разволновался, что у него задрожал клюв. — Если бы вы были птицей, за такое оскорбление я бы вызвал вас на токовище и заклевал насмерть! Но поскольку вы всего лишь койот, я выпишу вам штраф.
— Штраф?!
— Штраф. За оскорбление представителя закона Дальнего Леса. А теперь, именем закона, позовите мне сюда вашего клиента, приезжего пингвина Кинг-Пинга. Для его же безопасности я обязан его пронумеровать и вырвать у него перо, а также …
— Ах-ха-ха! — койот Йот согнулся от хохота. — Позовите ему пингвина! Ой, я не могу!
— Вам смешно? — Только потрясающее самообладание позволило Грифу не клюнуть койота в нос.
— Нет! Мне грустно! Ха-ха-ха! Мне грустно и ужасно обидно! — хохот койота внезапно перешёл в рыдания. — Потому что ваш приезжий пингвин — просто жулик! Он обвёл меня вокруг пальца! Он сделал из меня дурака!
— Каким образом он сделал из вас дурака? — уточнил Гриф.
— Он кормился тут за счёт заведения, утверждая, что забыл пин-код от своей гвин-карты. «Ах, какой я рассеянный, уж простите! Но я скоро вспомню пин-код, со мной такое уже бывало! И тогда я всё оплачу и всех угощу торжественным ужином». Как я мог, с моим зверским жизненным опытом, поддаться обаянию этого скользкого типа? Поверить в эти его сказки про опасную и трудную работу, про акул, которых он уводит от берега? Как я мог специально ради него устроить этот дурацкий ужин в речном стиле? Никому нельзя верить! Никому и никогда нельзя верить! Полюбуйтесь теперь на койота, посмейтесь над ним! Он добыл продукты для речного меню! Он один, абсолютно один обслуживает весь бар, потому что новая официантка не пришла на работу! А Кинг-Пинга нет! Сбежал, не заплатив ни шиша!
— Почему вы уверены, что Кинг-Пинг именно сбежал? — Гриф Стервятник сделал пометку в рабочем блокноте. — Он ведь птица, хоть и несколько грузная и неуклюжая. С ним могла случиться беда. Он мог попасть в лапы Щипача.
— Ах-ха-ха! Туда ему и дорога! Впрочем, он такой скользкий тип, что с ним ничего не случится. Я уверен, он вывернется. Ха-ха-ха!
Гриф окинул хохочущего койота презрительным взглядом. Что за звери работают в этом баре? Никакого уважения ни к себе, ни к другим. И рачки здесь наверняка не первой тухлости, а просто лежалые. Уважающей себя птице делать здесь нечего …