Как все просто. Как сотни лет назад было, так и теперь — короткий дан человеку промежуток, да и грош ему, разумному существу, цена.
Нервы Бориса Николаевича натянулись как струны — до боли, до звона. Хотя бы пришло оно — маленькое чудо. Вернулась бы Катерина. Неужели он не заслужил этой малости?..
Человек сложен. Возможно, у кого-то не бывает таких минут, но у Бориса Николаевича они являлись: нападали смятение и тоска, какая-то неуверенность в себе, он даже не хотел скрывать этого. Катерина ему жена и друг. Никто бы не сумел ему заменить ее. Иногда, кажется, она ведет его по жизни за руку, будто слепого мальчика, а не натренированного, полного сил мужчину. На работе ему подчиняются люди и даже считают его вполне достойным начальником. А дома он подчиняется жене…
Собственно, что он видит в этом большом мире? С утра до вечера угрозыск. Беготня, поездки, нервотрепка, поиски криминала в документации, ошибки, тупики, снова поиски. А в награду за труды — ругань начальства. Не всегда справедливая зарплата, при таком нелепом повышении цен. А хвалить у нас, на Руси, принято только покойников. После работы обычно донимали бессонные ночи. Раздумья. Зачем он, Васькин, на этой земле? Какой черт сунул его в угрозыск. По сути, он маленький человек. Ассенизатор. Как работник, конечно, нужный. А как свидетель?.. Виктор Коваленко однажды сказал: «Нелегко быть свидетелем». Нашим делам, нашему времени… Когда все видишь, да еще думаешь. Дорогую цену как свидетели могли заплатить Тимонины: и Варвара и Василий Корнеевич. А теперь еще эта тяжело раненая незнакомая женщина. Фамилия ее, кажется, Павлинова. А звать как, Борис Николаевич так и не узнал. Спасут ли ей в госпитале жизнь? Помогут ли ее внукам? И вернется ли в строй Коваленко? Сколько безответных вопросов! Капитана Васькина мучили они, эти вопросы, и было такое состояние, словно кто-то водил лезвием ножа по горлу. Как нигде, в угрозыске бросалась в глаза беззащитность людей в стране.
Звякнул во входной двери ключ. Неужели пришла Катерина? Хорошо, хоть она приехала. Вот она уже включила свет, и Борис Николаевич видит ее румяное свежее лицо. Как тепло стало от ее улыбки. Будто гора свалилась с плеч.
— Заявился, бродяга, ну здравствуй, здравствуй! Я была уже в квартире, решила кое-что купить.
Она бросила на кухонный стол сумку. Что-то принесла-добыла.
— У тебя что за праздник? — спросил он. — Зачем нарядилась в свой заветный костюм?
— А ты не знаешь?
— Представь себе — нет.
— Ну молодец! Докатился до ручки.
— Возможно, — согласился Борис Николаевич. Он сидел на диване неподвижно, закинув одну ногу на другую. Любил сидеть так в неспокойные минуты.
— Пошли на кухню, — позвала Катерина.
— Пойду, если у нас найдется что-нибудь выпить.
— Конечно, найдется. Что мы хуже людей?!
— Ты права. Не хуже, — согласился он и посмотрел измученными глазами: — И все-таки что за праздник?..
— У тебя же сегодня день рождения.
— Какой ужас, Катерина! — ударил себя пальцами по лбу Борис Николаевич. — Сегодня погиб Петр Степанович.
Катерина крошила винегрет и сразу остолбенела.
— Ты шутишь, Боря?!
— Какие тут шутки! — вздохнул он.
— Как же он погиб?
— Как обычно… нелепо.
Они сидели неподвижно за столом с минуту, возможно дольше. Катерина смахнула набежавшие слезы.
— Какой ужас!..
Лицо ее было растерянным. Сразу куда-то делась краска с губ и румянец со щек.
— Я дочку побоялась в Артек одну отправить. Время смутное. Отослала к бабушке. Весь день прокрутилась с переоформлением путевок. В деньгах, конечно, за эти горящие направления потеряла.
— Черт с ними, с деньгами! — махнул он рукой.
— Короче, прокрутилась и ничего не слышала.
Катерина как бы извинялась за то, что не в курсе дела. И все обильней текли у нее слезы. Борис Николаевич сидел, уйдя куда-то мыслями в бездну.
— Где это случилось? — спросила она.
— На станции.
— В городе?
— Нет. В Зубрилино.
— Да-а, работе вашей не позавидуешь.
Катерина достала из холодильника бутылку «Столичной», положила в тарелки кружочки кооперативной ветчинно-рубленой колбасы. Добыла где-то две бутылки «Нарзана».
Борис Николаевич молча и нетерпеливо ждал, пока стол будет готов, затем сдернул жестяную пробку с бутылки. Налил себе полный стакан водки и даже не предложил жене. Катерина понимала его и смотрела с жалостью, как на ребенка. Глаза ее по-прежнему были в слезах. Тонкие пальцы слегка вздрагивали. Она нашла в буфете пузырек с сухой валерьянкой и плеснула себе шипучего нарзана.
А Васькин выпил водку не морщась, словно воду. И тоже плеснул себе в стакан нарзана. Странно, но хмель не брал его: те же трудные думы в голове. Лишь слышал, как настенные часы неумолимо идут, отмеряя людскую норму бытия.
— Боря, надо уйти тебе с этой проклятой работы, — тихо сказала Катерина. — Пока не поздно. Кого ты будешь теперь защищать? Хапуг с толстыми карманами? Или колотить обездоленных людей на демонстрациях?
— Ты что?!
— А то…
— Но я же в угрозыске.
— Меня пугает завтрашний день.
Борис Николаевич помолчал, держа в руке пустой прозрачный тонкий стакан. На лице отразилась гримаса боли.
— Ты что, Катерина, — повторил он. — Это невозможно. Если мы отступим на нашем рубеже, что же будет со страной, с народом. Конечно, силы неравные, горсточка работников внутренних дел и черные тучи мафии. Но надо контролировать обстановку.
Конечно, он понимал жену, ее теплые чувства, ее боязнь. Но у каждого свое призвание на этой земле. И крохотное на ней место.
— Прости! — спохватился он. — Я забыл налить тебе рюмку.
Хрустальная на ножке емкость сразу засветилась от влаги радужными тонами. Борис Николаевич налил еще одну рюмку и поставил на середину стола.
— Давай помянем Петра Степановича! Пусть будет ему земля пухом. Он, как многие из нас, оставался до конца на своем месте. Не подстраивался под время. А уж сколько разного приходилось терпеть. Всякая новая метла мела по-новому. Но самое трудное время в органах — теперь.
На тумбочке названивал телефон: было уже совсем светло. Катерина на балконе развешивала стираные полотенца. И, естественно, ему пришлось взять трубку. Звонили с утра пораньше из городского управления: дежурный оповещал всех по списку о срочном совещании, которое созывает генерал.
Бориса Николаевича, конечно, это встряхнуло, и, естественно, он забегал, как молодой джигит. «Надо бриться-умываться и на службу собираться». Раньше эту строчку он пел весело, но сегодня было не до веселья.
Как ни странно, голова с похмелья не болела.
— Наверное, водка хорошая попалась, — с иронией подумал он.
Борис Николаевич уже надел отглаженную Катериной форму, посмотрел на часы и позвонил в первую очередь в госпиталь. Пострадавшей пожилой женщине Павлиновой сделали сложную операцию, состояние здоровья ее было неважным.
— Жить будет? — справился Борис Николаевич. Однако дежурный хирург отозвался сдержанно.
— Время покажет.
Коваленко тоже перенес операцию, и пока что держалась у него повышенная температура. Борис Николаевич сник, растирая пальцами потный лоб. В это утро он готов был поверить в Бога, только бы он помог выжить дорогим ему, Васькину, людям.
Позвонил шофер служебного газика Евгенич, обещал заскочить за Васькиным. Рабочий день начинался, как обычно, а подполковника Маткова уже не было. Какой это страшный факт.
Совещание получилось кратким и немногословным. На станцию Зубрилино подключился КГБ с весьма опытной группой. Задача Васькину была поставлена иного профиля.
— Надо зацепить как следует Капитонова, — приказал генерал. — Чтоб доказать изнасилование и убийство в Северном районе. Подумайте об этом, Борис Николаевич. Капитонов нам может кое-что прояснить и в вагонном разбое.
Генерал впервые назвал капитана Васькина по имени и отчеству — это много значило. И присутствующие офицеры оглянулись на него. Лицо самого генерала было отекшим и строгим, заметно, что он не спал всю ночь. И лучше с ним не встречаться лишний раз глазами.
Получили ордер на обыск квартиры Вадима Капитонова в тот же день. Но элемент неожиданности прихода группы по адресу был нарушен. События на станции Зубрилино отодвинули обыск почти на сутки. Группу возглавил следователь старший лейтенант Иртышенко, который уже ушел допросить Капитонова. Вместе с ним поехала и майор Султанова Лидия Ивановна.
Чтобы в какой-то мере понять арестованного и подобрать к нему ключи, Виль Васильевич Иртышенко должен был встретиться с женой Вадима и посмотреть «дом Волка», как успели окрестить квартиру одного из матерых разбойников.
«Надо хорошо продумать тактику поведения и быть внимательными, — посоветовал генерал. — Любая деталь может засветиться. Обыск — дело тонкое». Васькин был вполне согласен с большим начальством.
Жена Вадима Капитонова — Ирина, крупная стройная женщина с темными роскошными волосами и миловидным чернобровым лицом, встретила непрошеных гостей так, словно ждала их всю жизнь.
— Наконец-то, наконец, — протянула она. — Мы уж вас заждались, решили — позабудете о нас. У милиции столько дел… Она не испугалась, не застеснялась, не заголосила, как некоторые в такую минуту, а предложила стулья и справилась, есть ли на руках ордер.
— С виду вполне нормальная женщина, — сказал тихо капитану Васькину Захар Самсонов. Они оба составили группу сопровождения на всякий непредвиденный случай. Вчерашний роковой день многому научил городской угрозыск.
По обширным комнатам кооперативной квартиры Капитоновых весело бегал мальчик лет пяти и громко кричал.
— У нас милиция! Будем играть в искалки!
— Ну-ка угомонись! — потребовала старуха, мать Вадима Капитонова, которая со дня ареста сына проживала у снохи. Приглядывала за мальчиком, пока Ирина была на работе.
— Илюша, давай я тебя соберу, иди поиграй во дворе, — сказала Ирина. Опустилась перед сыном на корточки и стала одевать мальчика в шерстяной костюмчик.