— У меня домработница! Приходит, готовит, убирает, уходит.
— Да-да-да, через окно! На метле! — Педоренко захохотал.
— Садитесь, я сейчас принесу пластырь, — процедила сквозь зубы я, но Педоренко, пошатываясь, пошел за мной в коридор. Он бесцеремонно начал заглядывать во все комнаты. Теперь я была почти уверена, что он специально напился. Чтобы иметь возможность так похабно себя вести.
— Просторно живете! И зачем одинокой девушке столько квадратных метров?!
— В наследство достались. Послушайте, вы же чаю хотели! Или надумали сделать несанкционированный обыск?!
— Все-все-все! — Напоследок он выглянул на балкон. У меня сердце от страха зашлось, но ни Яши, ни его трех носков на балконе не оказалось.
— Давайте ваш чай! — Тимофей Федорович смыл со лба кровь, залепил рану полоской пластыря и уселся за стол.
— Он у меня с жасмином. — Я надеялась, что это прозвучит для аллергического следователя, как «Он у меня с цианистым калием». Но просчиталась.
— Давайте! — радостно воскликнул Педоренко. — Давайте мне чай с жасмином! А то — лекарства, диета, гимнастика, а жизнь-то, жизнь-то, елки-палки, проносится мимо! Цветы, ароматы, девушки, специи, пряности, чай с жасмином… Сегодня мне можно все! Гуляю! Я так решил.
— Ну, как знаете.
Я налила ему чай со злорадной надеждой, что жасмин его доконает.
Педоренко с наслаждением сделал глоток и прислушался к ощущениям. По-видимому, они были приятными, потому что он улыбнулся.
— Я вот к вам, Ася Борисовна, с каким разговором… Вы ведь с вашим шефом, того… состоите в близких отношениях?
— С чего вы взяли?!
— Как — с чего? Это естественно, когда такая красивая секретарша и такой симпатичный шеф состоят в близких отношениях.
— То есть, вы хотите сказать, что в обязанности любой секретарши входит обязанность спать со своим шефом? Так вот — нет! Я не состою ни в каких отношениях со своим шефом, кроме рабочих!
Как мне хотелось послать его! Но я боялась, все-таки, следователь.
— Странно. А ваш шеф утверждает обратное.
— Да?
— Да, он говорит, что вы его любите.
— Я?! Вы ничего не путаете? Впрочем, как бы там ни было, к вашему расследованию это не может иметь ни малейшего отношения!
— Ошибаетесь! Как правило, к расследованию могут иметь отношение самые неожиданные вещи, а уж такая, как близкие отношения с шефом… могут просто перевернуть его с ног на голову.
— Но ведь Жуль ни в чем не виновен! Его отпустили! При чем здесь наши с ним отношения?!
— Покурить, что ли? — вдруг задумчиво произнес Педоренко. — Представляете, я из-за своей аллергии ни разу в жизни не попробовал закурить! А жизнь-то мимо… Цветы, вино, девушки, пряности, сигареты… У вас есть сигареты?
— Я не курю, — буркнула я.
— А это что? — Тимофей Федорович указал на заполненную до краев окурками пепельницу.
— Домработница, — пробормотала я, проклиная про себя Яшу. За считанные секунды уничтожил все следы пребывания в моем доме, а про пепельницу забыл!
— Ах, это которая шебуршит тихонько в квартире, готовит ужин, заваривает чай, а потом улетает на метле через окно?! Ха-ха-ха! Смешно.
— Я не обязана перед вами отчитываться! — заорала я. — Какого черта вы вламываетесь ко мне ночью в дом? Вызывайте в прокуратуру! Повесткой! Я не боюсь казенной обстановки! Я…
Он сник и жалобно сморщился, словно собираясь чихнуть. Может, жасмин наконец сделал свое дело?..
— Вот вы говорите, Ася Борисовна, что ваши отношения с шефом к делу отношения не имеют. А ведь получается, что Жуль врет, а вы его покрываете!
— Что значит — врет?! Что значит — покрываю?! — Я вскочила и огляделась. А не позвать ли на помощь Яшу? Пусть повторит номер с вышвыриванием незваных гостей из квартиры. Педоренко пьян, пусть доказывает потом, что с ним обошлись грубо. Пусть доказывает, что Яша прячется у меня…
— А то и значит, моя дорогая Мисс, что временная рекламная конструкция, которую по заказу вашей фирмы установили на Андреевской трассе, и в которую должна была врезаться на машине ваша клиентка — вовсе не бутафория, а настоящий рекламный щит! Там два куба бетона в фундаменте! Эта Якушева в любом случае бы разбилась, причем, о рекламный щит с большей вероятностью, чем о дерево!
— Этого не может быть, — прошептала я, падая на стул.
— Вот и шеф ваш утверждает, что подрядчики, которые устанавливали щит, взяли с вас оплату за пенопласт и картон.
— Так и есть! Я могу предоставить копии платежных документов! Если… если они не сгорели. Вы же знаете, у нас в офисе был пожар…
— А, — махнул рукой Педоренко, — нужны вы мне со своими копиями! Ясный перец, что у вас документы в порядке. — Он вдруг звонко чихнул и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Поняв, что чихать больше не хочется, Тимофей Федорович широко улыбнулся: — Ерунда! Среагировал на слово «перец». Кстати, что это у вас там в сковородке дымится? Дайте-ка сюда, есть сильно хочется.
Я послушно сунула ему сковородку под нос. В ней оказалась гора золотистой жареной картошки. Судя по ее количеству, поужинать Яша еще не успел.
Педоренко с азартом взялся за дело, безошибочно отыскав на моей кухне вилку, горчицу и соль. Перед трапезой он заложил салфетку за воротник.
— Ох, и запутанное же досталось мне дельце! — воскликнул Тимофей Федорович с набитым ртом. — А тут еще вы со своим гребаным, извините, агентством. Вроде бы и противозаконного ничего не делаете, но мороки от вас! Да еще гнев народный — то поджег, то несанкционированный митинг! Вы про митинг-то знаете?
— Знаю, — пробормотала я, глядя, как картошка в сковородке стремительно уменьшается.
— Теток с плакатами еле разогнали! Уж очень сильно они бушевали. Против разврата лозунги кричали. Сотрудника вашего чуть на кусочки не разорвали, этого… Нострадамуса.
— Нарайяна.
— Ну да. Его стоматолог спас. Хотя и ему тоже досталось. Халат в лоскуты разорвали, шапочку в рот засунули. Э-эх! — Он отложил вилку и погладил себя по животу. — А знаете, я вам, Ася Борисовна, почему-то верю. Верю, что вы ничего не знали о замыслах вашего шефа.
— Каких замыслов?! Он невиновен! Да чтобы вы знали… он… он был влюблен в эту свою клиентку!! Он не мог заказать бетонную конструкцию вместо бутафорской!! А Милда Якушева вообще не имела к планируемой аварии никакого отношения! Нашей клиенткой была Катя Самойленко — любовница владельца банка «Патриот»! Вместе с ним они разыграли этот чудовищный спектакль! Они грабили собственный банк! Это они убили помощника Сергея Дьяченко — Мишку, думая, что он и есть Бубон! Он был больной, убогий, а они пытали его, тыкали лицом в раскаленные угли!
Я вдруг успокоилась, села и рассказала Педоренко все, что знала, и о чем мы с Дьяченко догадывались. Я рассказала ему обо всем, попытавшись даже на пальцах объяснить устройство клетки, в которой томится голодный тигр.
— А теперь эта веселая парочка ищет какое-то наследство, которое якобы должен был оставить Бубон. Мне кажется, они могут убить Щита. Во-первых, они уверены, что он знает что-то про какие-то деньги, а во-вторых… — Я вдруг поняла, что это сущая правда — Щиту опасно находиться одному в своей квартире, на него наверняка уже началась охота. — А во-вторых, они думают, что он, как воспитанник Буба, может оказаться наследником… только вот… чего?
Педоренко слушал меня внимательно, приоткрыв рот. Вдруг он сморщился и громко чихнул. Потом еще раз, и еще. Глаза его налились слезами, нос покраснел, а на лбу залегли страдальческие морщины. Он выхватил салфетку, которая торчала за воротником, и зажал ей нос.
— Черт вас понес в этот загородный дом! — гундосо проговорил он. — Мне еще двух трупов не хватает по этому делу! Да еще таких звездных! Впрочем, этот тигрище от вас бы и костей не оставил, а нету тела, нету дела… А-апчхи!… Чертов жасмин! А этот Бубон и вправду был темной лошадкой! Человек без прошлого и ни в одной базе не числится. А-а-апчхи! А-а….
И тут заиграл рояль. Что-то бессмысленное и неритмичное.
— Я же говорил, у вас кто-то прячется, — прошептал Педоренко. Он привстал, выражая полную готовность еще раз обыскать комнаты.
Нужно было срочно спасать Яшу.
— Что вы имеете в виду? — сделав невинное лицо, спросила я.
— Звуки танго… Кто его исполняет?
— Не слышу никакого танго.
Я сказала чистую правду!
Педоренко встал и пошел в гостиную. Я поплелась за ним.
Само собой, за роялем никого не было. И играть он, разумеется, перестал, как только в комнате зажегся свет. И крышка была закрыта. И слой пыли на ней говорил о том, что ее сто лет никто не открывал. Все как всегда, — мой рыжий друг не подвел.
— Боже, какой оранжевый! — воскликнул Тимофей Федорович. — Разве рояли такие бывают?
— Что у вас с глазами, Тимофей Федорович? Этот рояль абсолютно черный. На нем играла моя бабушка, а она жуткий консерватор в цветах. — Я жестом указала следователю на афишу, приглашая его убедиться в консервативности своей бабки.
Ей-богу, бабка мне подмигнула! Она была со мной заодно.
— Черный… — пробормотал Педоренко и искоса, боязливо на меня посмотрел. — Но он же играл только что…
— Вы же видите, крышка закрыта, а пылищи на ней с килограмм! Этот рояль никто не трогал лет пять!
— Но я слышал!
— Вам не следовало пить чай с жасмином.
— Вы и сейчас ничего не слышите?!
— Нет!
— Господи… И вон там ничего не видите? — Дрожащим пальцем он указал в угол гостиной. Там, свернувшись серебристыми кольцами, мирно спала Жизель, сбежавшая утром из банки.
— Нет!
— Там змеи! Много змей… у-у-у! Они страшные!
— Вам не пошел на пользу джин-тоник.
— Господи… — Он схватился за сердце и помчался на кухню. — Лекарство! Скорее!!
— Какое?! — Я побежала за ним.
— Любое! Валидол, корвалол, супрастин, аспирин, аминазин…Господи! И Алказельцер!
Я открыла аптечку и вытрясла из нее марганцовку, зеленку, лейкопластырь, бинт и активированный уголь. Это все, что у меня было.